Псевдоним

Мой здешний приятель банкир Карно скоро выходит на свободу, он бы мог выйти раньше, но дяди в Верховном суде намекнули, что это будет стоить ему пятьдесят тысяч баков, а он жаден, как Иуда Искориот, предпочел отсидеть в своем здешнем будуаре лишних два года, только б не раскошелиться, а гробанул он два миллиона, куда ни крути, деньги.

Я попросил его связаться с тобою, мужик он ловкий, у него тоже есть идеи, как помочь мой пожизненный срок свести к пяти годам, хватит, насиделся!

Билл Портер тоже готовится к свободе. Похудел, глаза запали, это не шутка – выйти из тюрьмы с клеймом на лбу, отверженным. Но держаться он умеет, вот уж что-что, а такого парня я не встречал еще в жизни.

«Давай, – говорит, – Эл, работай! Ты смачно рассказываешь свои истории, пора научиться их записывать, а потом продавать за двадцать баков в воскресный номер газеты». – «Ладно, – отвечаю я ему, – давай. А как?» – «Да проще простого. Расскажи-ка мне, как ты совершил первый налет на поезд». – «Очень просто, – говорю я ему, – надо найти место, где паровоз заправляется водой, но только чтоб это была не многолюдная станция, а разъезд. Берешь на мушку машинистов, сгоняешь их в сторону, велишь поднять руки и начинаешь работать». – «А это что такое, „работать“?» – «Ну как „что такое“? Грабить начинаешь». – «Ты же знаешь, я не грабил, не знаю, как это делается». – «Да проще простого! Идешь в почтовый вагон и берешь баки!» – «А кто-нибудь есть в почтовом вагоне?» – «Как кто? Охрана». – «Вооруженная?» – «Конечно, разве охрана бывает невооруженной?» – «А почему же они не отстреливаются?» – «Так ведь мы нападаем, а они обороняются! Кто напал, тот и выиграл». – «Значит, вы стучитесь в дверь почтового вагона, охранники распахивают двери, приглашают вас на чашку чая и передают мешки с золотом?» – Ну наивный парень, а?! Кто ж добровольно передаст мешки с золотом?! Это только дерьмо отдают добровольно, и то не всегда: начинающий фермер гоняет свое семейство облегчаться на огород, упаси бог, если кто оправится не на его земле, а в сторонке! Я начинаю ему рассказывать, что приходится довольно настойчиво стучать в дверь почтового вагона, а он свое: «Чем?» – «Как „чем“? Ясное дело, рукоятью кольта. А еще лучше для начала бабахнуть из сорок пятого под крышу, дырка останется величиною с кошачью голову, впечатляет». – «А если охранники ответят на ваш выстрел своими двумя?» – «Так у них дробовики!» – «Почему?» Как ребенок «почемукает», честное слово, абсолютный несмышленыш в наших делах. Ну, объяснил я ему, что сорок пятый калибр стоит в десять раз дороже дробовика. «А где хранятся деньги?» – «Как где? В сейфе!» – «А ключи?» – «Ключи в Банке, куда они везут деньги». – «А как же вскрыть?» – «Очень просто: упираешь кольт в затылок охранника и почтальона, они и трудятся за милую душу, пыхтят с ломом, а потом отдают содержимое». – «А если в сейфе пусто?» – «Плохо тогда дело!» – «Что, надо ждать нового поезда?» – «Ну да, новый поезд придет с полицией, те всех нас перестреляют». – «Так ведь можно убежать?» – «От полиции бежать трудно». – «Почему?» – «Да потому что все полицейские на Диком Западе сами раньше были налетчиками». – «А как же они смогли попасть в полицию?» – «Да проще простого: заложат своих друзей, скрутят ночью, перестреляют самых ершистых, сдадут властям, вот и получают шерифские звезды». – «Ладно, теперь понял, но что ж делать, если в сейфе пусто?» – «Как что? Грабить пассажиров!» – «Так ведь они могут быть вооружены?» – «Они и с револьверами под лавки залезают». – «Почему?» – «Да потому что люди трусы. Если ты распахнул ногой дверь, гаркнул на них, они сразу потекут!» – «А если найдется человек, который выпустит в вас пять патронов?» – «Это, конечно, будет плохо, но ни разу никогда и никто так не поступал. Я ж говорю, трусы». – «Все?» – «Все, кроме женщин». – «Почему?» – «А потому что те любопытные. Им страсть как интересно на живых налетчиков посмотреть». – «Почему?» – «Да потому что ихние мужики, словно тряпки, прими, подай, пшел вон! Им настоящего хочется, чтоб можно было со всей душой подчиняться». – «Почему?» – «Да потому что баба любит сильного, им матрацы не нужны». – «И не стыдно вам было женщин грабить?» Я аж взвился: «Да я никогда их не грабил!» – «Только мужчин?» – «Конечно. Они хитрые, пока мы почтовый вагон шерудим, все свое передают бабам, а те в чулки прячут». – «Ну и как же вы поступали?» – «Чулочки берем, высыпаем содержимое, всякие там золотые челюсти, бумажники с зелененькими и платиновые часы берем себе, а сережки и обручальные кольца возвращаем женщинам. С извинением». – «Ладно, ограбили вы поезд, а потом что?» – «Как что? Потом надо смываться». – «Смылись. А дальше?» – «Погуляли маленько, и снова надо искать одиноко стоящую водонапорную башню». – «Так ведь у вас после налета много денег. Куда вы их девали?» – «Это нормальному человеку можно обойтись малым, а когда за тобой постоянно гонит полиция, деньги летят направо и налево; где обычный человек за ночевку платит доллар, нашему брату приходится отваливать четвертак. Потом очень много идет на то, чтоб откупаться от полиции». – «А это как?» – «Через третьих лиц… А вообще-то полицейским с нами выгодно работать… Почему они в перестрелке никого из наших стараются не убивать? Потому что невыгодно». – «То есть как это так?» – «Да вы что, ребенок? Все проще простого… Если мы убежали, тогда начинает работать бюрократия, на нас выписывают ордера и пошла погоня…» – «Ну и что? Какая полицейскому выгода от погони?» – «Ну и ну! То есть как это, что за выгода?! Им же деньги дают на это, бесконтрольные деньги! А они берут фиктивные расписки, что, мол, лошадей купили, фураж, проводнику отвалили полтысячи, врачу семьсот… Они не за нами гоняются-то, шерифы распрекрасные, а за своей выгодой, за дармовыми баками…» – «А когда ж налетчик вкушает сладкой жизни?» – «Да никогда! Вся жизнь в бегах… А если и выдастся денек-другой погулять, так сил нет, и все время ждешь, что дружок заложит…» – «Значит, ваша профессия менее заманчива, чем смежные с нею?» – «А какие профессии с нею смежные?» А Портер серьезно так ответил: «Ясное дело, какие: политик и биржевой спекулянт»… Ну юморист, а?! Я только вечером, перед сном понял, какой у него ум… Это мы все так считаем: нет ничего легче, чем сочинять всякие там книжонки, а он мне всю душу вытряс своими «почему», прежде чем я смог вспомнить, что такое налет на поезд… А ведь так все было понятно: согнал машиниста, открыл почтовый вагон, прошелся по пассажирам – и давай стрекача…

Так что ты скажи Па, что я, если только он меня выцарапает отсюда, не стану больше грабить поезда, а начну писать рассказы, благо Портер рядом, научит.

Твой брат Эл Дженнингс, спасший тебя от верной смерти.

Это я не зря подчеркнул, давай и ты поворачивайся, помоги мне".

42

"Дорогой Ли!

Эти рассказы – последние, которые я решаюсь послать тебе для литературных агентств. Если и эти вернут, то, значит, надо переквалифицироваться в профессионального карикатуриста, сейчас люди белее охотно глядят смешные рисунки, чем читают грустные книги.

Я много думал над тем, каким псевдонимом подписать эти вещи. «Сидней», «Миллер», «Билл Бу», «Вилли Билл», настолько приелись литературным агентствам, что надо придумать нечто новое.

Знаешь, впервые я вспомнил отца, когда мне пришлось идти в карцер, а там был один креол, он к тому же плохо говорил по-английски и очень жаловался на боли в печени, но ему сказали, что он симулянт, и заточили в каземат – без хлеба и воды, на двое суток. Он потерял сознание, лежал бездыханный. Его отнесли в мертвецкую и бросили на лед. А утром он стал стонать. Его волосы, черные, с проседью, вросли в лед. Когда мы вытащили его наверх, в лазарет, он скончался. В каптерке я получил ящик с его вещами. Там были носки, старая рубашка, шляпа, проеденная молью, фотография древнего старика с надписью: «Дорогому сыну от беспутного Папы, прости меня, мальчик», и оловянное кольцо. Я пошел в администрацию, чтобы узнать домашний адрес креола, но мне сказали, что адреса нет, поскольку он жил с отцом, а тот вскоре после ареста сына умер от голода, так как креол был единственным кормильцем. Оказывается, он работал почтальоном; отец, которого он трепетно любил, страдал запойной болезнью, а в газетах напечатали объявление, что доктор Снайдерз умеет лечить алкоголиков. Креол заимообразно – до получки – взял чей-то денежный перевод на сорок два доллара и отвез отца к доктору Снайдерзу, но тот, конечно, ничего не смог сделать для старика, а сын угодил к нам в тюрьму на двенадцать месяцев и три недели. Он страшно бушевал, кричал и плакал, доказывая всем, что отец умрет без него, единственного кормильца, а надсмотрщики смеялись: «Не кормильца, а поильца!» Из-за того, что он бушевал, страшась за жизнь отца, ему то и дело давали наказания, а потом стали отправлять в карцер, и все дело кончилось смертью тридцатилетнего человека с густой сединой в курчавых, когда-то черных как смоль волосах.