Страница 88 из 91
Они молча сели на скамейку и стали ждать. Молчала и Роза.
Вскоре пришла Фрида. Гестаповцы отозвали ее в сторонку, один из них вытащил какую-то бумажку и показал ей. Фрида вспыхнула и горячо запротестовала:
— Как вам не стыдно обращаться ко мне с такой просьбой! Вы же сами служите в СД и хорошо знаете, что такие дела строго запрещаются. Если вы хотите передать что-нибудь своим друзьям на гауптвахту, то делайте это только через начальника, а я не могу ни в чем помочь вам.
— Подожди, не трещи, — перебил ее гестаповец, который держал бумажку. — Ты скажи, кто написал это... Записка написана кем-то из арестованных для передачи на волю...
— Что вы привязались ко мне? Откуда я знаю, кто написал вам записку. Не приставайте!
Гестаповец злобно затряс головой:
— Умеешь отбрехиваться... Тогда скажи, чье пальто висит там, около стола начальника.
Роза подхватилась:
— Мое пальто... Я повесила...
— Так вот эту записку я нашел в манжете твоего пальто, — процедил гестаповец сквозь зубы, не спуская глаз с Розы.
Розу будто молотком стукнули по голове. Перед глазами все закружилось. Мозг лихорадочно работал, искал выхода. Отпираться, отказываться от всего — бессмысленно. Гестаповцы поверят своему, а не ей. И заберут тогда их обеих — Розу и Фриду. А сестру надо спасать, выгораживать...
— Пошли! — приказал гестаповец.
Розу повели к следователю. Пока шла, надумала, как объяснить появление опасной записки в ее манжете.
Гестаповец сообщил следователю, что обыскал пальто Розы в три часа дня 8 марта.
Следователь обратился к Розе:
Ну, говори ты... Может, начнешь отрицать?
— Нет, паночек, зачем я буду отрицать? — невинным голосом начала Роза. — Как раз в час дня я пошла в нашу столовую за обедом. В коридоре, где я убираю, увидела сверточек из белого полотна, перевязанный ниткой. Руки мои были заняты посудой, а карманов, как вы знаете, в пальто нет, я и сунула сверток за манжету.
— А зачем ты подняла сверток, который не принадлежит тебе? — спросил следователь.
— Из простого любопытства. Да притом же я уборщица, я обязана поднимать все, что лежит на полу, чтоб чисто было.
— Подожди, признаешься... — пригрозил следователь. — Отведите ее в камеру...
Розу посадили в тюрьму. Обстригли пышные черные волосы и сделали девушку совсем похожей на озорного мальчишку. Две недели вели следствие, не вызывали на допрос. Только 25 марта вызвали на допрос и начали пытать. Били по всем правилам инквизиции.
— Говори, почему подняла сверток с пола, — добивался следователь.
— Я думала, в свертке — деньги, которые потеряли евреи, идя за обедом. Очень часто они теряют документы, деньги и всегда спрашивают у меня, так как я прибираю коридор.
Следователь долго еще бил ее, но девушка говорила одно и то же.
Начальник характеризовал Розу как старательную и честную работницу. К тому же из записки Жана следователи ничего не могли понять — в ней были одни намеки, понятные только тому, кто писал записку и кому она предназначена. Следствие ничего не дало, и через месяц после ареста Розу выпустили и заставили снова убирать коридор в СД.
За это время произошли и другие события. Одни из них поднимали дух Жана, другие — тяжелым камнем ложились на сердце.
Он все время спрашивал: что делается на фронте, каковы успехи Красной Армии? И вот радостная весть: наши наступают по всему фронту и гонят фашистов на запад. Хоть и очень тесно на маленькой бумажке, многое нужно сказать товарищам, дать распоряжения, но сдержать свои чувства не мог. Восьмого апреля написал: «Рад за успехи родных, только не понял: что, Белгород — сдали?»
Каждая радостная весть лечила его раны.
Отношение гестаповцев к нему несколько изменилось. Теперь, как и всем другим арестованным, ему давали баланду, воду. И не вызывали на допросы. Фрида в связи с этим писала:
«Почему не беспокоят «С», мне неизвестно, очевидно, знают, что из него ничего не вытянуть после таких мучительных пыток, какие он перенес, — лишение воды более двух недель и лишение еды около 10 дней — и ни звука!»
Но тут случилась новая беда. На свободе дело Жана продолжал Семен. Он организовал отправку в лес группы военнопленных, убежавших из лагеря, и рабочих минских предприятий. Вместе с Янулис готовили побег Жана.
Всю группу военнопленных Семен решил обеспечить оружием, собранным и старательно спрятанным еще Жаном. В его распоряжении было несколько десятков винтовок, пулемет, пистолеты и гранаты. Все было бы хорошо, только попал Семен на провокацию гестапо. Еще раньше завязал он знакомство с немцами-летчиками. Один из них высказал свое намерение перейти к партизанам. Семен ухватился за это: очень соблазнительно было послать такого перебежчика в лес — он мог бы многое сообщить о фашистах. Немецкий офицер обещал взять с собой еще одного надежного своего друга. А другом этим оказался гестаповец, чего Семен, конечно, не знал.
Когда вся группа, забрав оружие, села в машину, на нее напали и обстреляли из пулеметов. Раненый Семен, чтобы не попасть в руки врага, последнюю пулю пустил себе в сердце. Несколько человек гестаповцы схватили живыми.
Тогда СД и совершила налет на квартиру Евдокимовых. Марии Петровны не было дома — она как раз ходила в партизанский отряд. Гестаповцы арестовали Бориса и Гвиду.
Их жестоко пытали, водили на очную ставку с Жаном. Но он категорически отрицал всякую связь с мальчуганами.
Обитателей подвала, в котором держали Жана, стало значительно больше. Здесь теперь сидели Борис и Гвида Евдокимовы, подпольщица Зина, работавшая прежде в лазарете, и еще восемь человек, которых Жан знал по подпольной работе. Были тут и незнакомые ему советские люди, схваченные гестаповцами за патриотическую деятельность.
Фрида мыла посуду, когда привели знакомых Жана и стали записывать их фамилии. Изредка поглядывая в сторону, старалась запомнить, кто арестован и как держится. Около стены стояла блондинка в коричневом драповом пальто — ее звали Лелей, брюнетка в синем пальто, очень симпатичная старушка. Рядом, прижавшись друг к другу, Евдокимовы. Фрида чувствовала, что Жан сквозь щель в двери наблюдает за ними. Что на душе у него?
Вечером Жан хотел передать записку. Фрида и так и этак старалась подойти незаметно к нему, но новый начальник тюрьмы и его добровольный помощник — арестованный латыш — не отходили от камеры.
Лелю посадили вместе с Эльзой. Ее ежедневно вызывали на допрос и страшно били.
Гестаповцы по-прежнему следили за чистотой. Они требовали от Фриды, чтобы и в коридоре и в камерах не было грязи, которая могла вызвать тиф. Одной девушке трудно было несколько раз в день мыть пол. Она решилась попросить гестаповца:
— Пан начальник, у нас же сидят арестованные женщины. Пусть бы они помогали мне. Одна я чисто все не вымою...
Не задумываясь, начальник согласился:
— Правильно. Пусть работают.
Мытье пола — только зацепка. Она даст возможность свести вместе арестованных, переброситься словом-другим. А это очень важно.
Женщины делали вид, что работают старательно. Разлили воду по всему коридору так, что начальник вынужден был выйти и оставить их одних. Зина пошла мыть камеру Жана, а Леля осталась с Фридой.
Наклонившись над полом и шлепая мокрой тряпкой, Леля шептала Фриде:
— Дорогая, передайте нашим, чтобы меня спасли...
— Нужно уметь самой спасаться, — спокойно ответила Фрида. — Главное — не втягивать новых людей. Чем больше будешь называть новых, тем больше будут бить, пока совсем не убьют, надеясь, что найдутся новые жертвы.
— Еще попрошу вас, передайте Саше, чтобы он меня не называл.
— За это не бойтесь. Он так долго сидит — ни слова!
— Я тоже ничего не скажу. Но меня, наверно, расстреляют.
— Не обязательно расстреляют. Люди умеют выкручиваться из беды. Некоторые из воды сухими выходят.
Зина тем временем поговорила с Жаном. Она коротко рассказала, как произошли аресты, кто арестован. Жан жадно ловил ее слова, и они нестерпимой болью отзывались в его сердце.