Страница 64 из 91
Освобожденных военнопленных направляли в разные партизанские отряды — и на север от Минска, и на запад, и на восток.
Тогда же летом из отдельных отрядов, в том числе и из отряда, действовавшего в Дзержинском районе, была создана партизанская бригада. Подпольный комитет должен был направить туда комиссара и начальника штаба, а также группу бойцов. Это дело поручили Косте Хмелевскому. Вот тогда он и вспомнил про обещание Рудзянки.
— Борис, а то оружие, которое ты закопал в лесу, еще там?
— Там...
— Вот и хорошо. Двадцать третьего августа на явку придет Нина. С нею ты выведешь за город группу людей. Среди них будет будущий комиссар бригады и начальник штаба. Выведешь в тот лесок и всех вооружишь. А дальше их поведет Нина. Все понял?
— Чего же здесь не понять? Не первый раз...
Солнце уже клонилось на запад, когда Борис и Нина выехали на подводе из Грушевского поселка. Вслед за ними с Грушевки и по Рязанской улице шли по одному те, кого Нина должна была вести в лес. Издали Рудзянко увидел того высокого бородача, на которого уже донес своему фашистскому шефу. Старик шел рядом с молодой черноволосой женщиной и, слегка наклонившись к ней, что-то говорил, глазами показывая на повозку. «Неужели и он спрячется в лесу? — подумал Рудзянко. — Будет мне тогда от шефа...»
Но старик, выйдя из города, кивнул молодой женщине и вернулся, а она пошла следом за повозкой. Немного позже Рудзянко узнал, что женщину зовут Броня Гофман. Ее и проводил Сайчик из квартиры Трофимука.
За городом Рудзянко разглядел, что в лес идет и Никита Турков, тот самый Никита, который познакомил его с Хмелевским и о котором так много было рассказано абверовскому шефу.
«Выскользнул! — ужаснулся Рудзянко. — Прямо из рук выскользнул, и теперь не удержишь его. Съест меня шеф, если узнает, ей-богу, живьем съест... Как же это я выпустил? На свою голову выпустил... А может быть, Никита пронюхал что-нибудь обо мне? Ведь не сказал, что в лес собирается. И Костя не сказал, утаивают что-то. А может быть, догадываются?..»
Всю дорогу Борис нервничал. Заметив это, Нина наконец не вытерпела:
— Ты что, на гвоздь сел? Чего крутишься?
— Сам не знаю чего.
Пока добрались до леса, который был в семи километрах от города, стемнело. Рудзянко живо соскочил с повозки и, опираясь на лопату, чуть не бегом бросился вперед, к тому месту, где было зарыто оружие. Быстро разбросал насыпанную сверху землю и вытащил завернутые в истлевшее тряпье десять винтовок и тысячи патронов.
Он стоял по пояс в яме и передавал Нине оружие. А она, не глядя на Рудзянку, смахивала с винтовок куски гнилых тряпок и складывала трехлинейки на телегу, под солому. Было уже совсем темно, когда все уложили и Броня с Ниной уселись на подводу.
Незаметно опустился туман. Одежда стала влажной. Шевельнув плечами, Броня прижалась к маленькой Нине.
— Что, боязно? — спросила та. — Видать, ночью в лесу никогда не была?
— Никогда...
— Привыкайте. Теперь вся ваша жизнь лесной будет. Честному человеку теперь только в лесу и приют.
— Привыкну... Это меня от холода немного трясет.
Нина набросила ей на плечи пиджак, который до этого времени держала в руках, достала из кармана платок и повязала им голову.
— Ну, поехали, друзья. Пока, Борис. Скоро еще увидимся.
— Пока, Нина. — И он исчез во тьме, будто сквозь землю провалился.
В ту ночь Рудзянке плохо спалось. Снился ему абверовский шеф, который злобно тыкал в зубы пистолетом и все допытывался, где Никита и Нина. А потом, словно злой дух, появился сам Никита, — он издали показывал Борису кукиш и издевательски дразнил:
— Что, выкусил?..
А тут и явка приближалась. Она очень пугала Рудзянку. Чувствуя себя виноватым перед шефом, он пришел в условленное место — скверик напротив университетского городка — минут за пятнадцать до назначенного срока. Сидел как неживой...
Наконец явился шеф, веселый и ласковый. Видимо, ему где-то повезло. Сев рядом, он вытащил из кармана толстую сигару и большой ножик со множеством инструментов на нем, аккуратно обрезал кончик сигары и сунул ее в рот, а нож — в карман. Потом так же неторопливо достал из другого кармана маленький пистолет и нацелил в Рудзянку. У того дух заняло, лицо стало желто-восковым. Щелкнул курок, и из ствола пистолета выскочил и затрепетал огонек. Шеф поднес его к сигаре. Душистый синий дым поплыл на Рудзянку, щекоча ему нос.
— Что, испугался? То-то же. Ну, рассказывай...
Сообщив обо всем, что слыхал от Хмелевского о Ковалеве, Рудзянко отважился признаться:
— Никита Турков убежал в партизаны...
Сказал и замер: что будет?
А шеф даже ухом не повел, будто ничего не случилось.
— Убежал так убежал. Дьявол с ним. Птичка невеликая. Тут более важные лица есть. Нужно быстрей комитет выявить. Я вижу, ты тянешь с этим делом. СД перегоняет нас. Они действуют не так медленно, как ты...
— Постараюсь.
И старался.
Спустя некоторое время он явился к шефу и дал еще более подробные сведения о Жане и Ватике.
— Где они живут? — спросил шеф.
— Не знаю.
— Так откуда же такие сведения?
— От Хмелевского.
И тут же пошел выполнять очередное задание Хмелевского. На Комаровке, на явочной квартире, нужно было забрать лампочки для радиоприемника. Там он встретил Толика Маленького.
— Я ведь тебя недавно проводил, — будто между прочим сказал Рудзянко Толику.
— Не утерпел в отряде, выпросился на задание в город. — И познакомил Рудзянку с чернобородым, высоким, статным мужчиной, назвав его Толиком Большим.
Под кличкой Толика Большого развил свою «деятельность» бывший военнопленный Анатоль Филипёнок, которого заслало в подполье СД. В результате его стараний СД узнало многие явочные квартиры подпольщиков.
Рудзянко ничего не знал о Филипёнке. Но и не торопился доносить на него шефу — нужно было сначала выяснить роль обоих Толиков в подполье. Тем более, что доносить и без того было о чем: Костя все чаще и чаще просил денег. Нужно было покупать бумагу для листовок и газеты, деньгами помогать членам комитета, которые нигде официально не работали. Не раз Борис старался выпытать у Кости адрес типографии, кто наборщик, но Костя ничего конкретного не говорил.
— Я даю тебе деньги и не знаю, куда они идут, — напирал Рудзянко, — хотя бы ты расписки какие мне давал.
Но на это Хмелевский отрезал:
— Ты, милый человек, не в лавке работаешь, а в подполье. Какой дурак будет тебе расписки писать? Ты что, не доверяешь комитету?
Пришлось проглотить горькую пилюлю да еще и льстиво улыбнуться:
— Нет, я только хочу быть уверен, что действительно приношу пользу делу.
— А если ты еще не уверен в этом, то почему участвуешь в нем?
— Ты не понял меня, Костя, — уже встревожился Рудзянко, почувствовав, что очень далеко зашел в своих требованиях. Тем более, что Костя в последнее время почему-то отдалялся от него, часто ночевал где-то на других квартирах.
— Сколько раз я говорил тебе, Борис, что подпольщик не имеет права интересоваться тем, что его не касается непосредственно. Это закон.
— Хорошо, учту...
Но интересоваться не переставал. Ему хотелось сблизиться с Толиком Маленьким, который теперь самостоятельно ходил в город и из города без помощи Рудзянки.
Однажды с Толиком в отряд пошел и Анатоль Филипенок. В лесу пробыл он недолго. Нужно было идти на явку с резидентом СД. Но как? Что придумать? Правда, и на этот раз ему повезло. Толик Маленький получил новое задание идти в город, и Анатоль Филипенок напросился помогать ему. Командование отряда отпустило. Так снова агент СД очутился в городе. Он донес своим хозяевам не только о деятельности подпольщиков, но и о их связях с лесом.
Над подпольем нависла новая угроза, еще более тяжелая, чем в марте. И самое страшное было то, что сами подпольщики об этом и не подозревали.
Жан все лето был в походах. Не успеет вернуться из одного отряда, как Ватик или Короткевич дают ему новое поручение. Оружие и медикаменты, сведения о противнике и одежда — все, что горком предлагал ему доставлять в лес, попадало туда в назначенный срок. Почти во всех партизанских бригадах вокруг Минска знали веселого, неутомимого, всегда уверенного в своих силах Жана. Ни разу он не пожаловался никому на трудности, не сказал членам горкома или командованию какой-нибудь бригады: «Нет, такого задания выполнить я не могу». Вообще слов «не могу» в его лексиконе не существовало.