Страница 28 из 91
Среди тех, кто горячо любил родные дубравы, пущи и перелески, был и юный партизанский связной Саша. Мне неизвестно, жив он теперь или нет. Может быть, работает где-нибудь на родной земле, которую заслонял тогда своей исхудалой грудью подростка, и только иногда, в свободное время, рассказывает теперь своим детям о боевых годах. А может, погиб в бою или в застенках СД? Ни фамилии его, ни откуда он родом никто из бывших подпольщиков не знает. Только осталось в их памяти имя Саша.
Был он невысокого роста, всегда подтянутый, ловкий. Перешитая, с чужого плеча шинель его была подпоясана широким военным ремнем, из-под сдвинутой немного набок буденовки светилось круглое личико с пытливыми, любопытными глазами. Вот таким он и остался в памяти подпольщиков — маленький храбрый солдат великой партизанской армии.
Всякий раз, когда нужно было привести из города новое пополение, Александр Макаренко посылал своего юного тезку и был уверен, что все обойдется хорошо. Саша знал адреса явочных квартир. Приходил в город, устраивался и ждал, пока подпольщики подготовят и соберут людей для отправки в лес. Обычно группа подбиралась небольшая — человек семь-десять надежных, хорошо проверенных рабочих. Всем им заготавливались документы, необходимые для выхода из города. Отправка приурочивалась к базарному дню. Тогда в общей толпе крестьян и выходили в лес железнодорожники.
Саша шел впереди. Маленький, до смешного серьезный, он и походкой своей хотел быть похожим на военного. Тайна, которую он должен сохранять, сложность обстановки, в которой он действовал, придавали романтическую окраску его детским чувствам, и порой он сам, видно, не мог разобрать, то ли он действительно воюет, то ли играет в большую, тяжелую и опасную игру. Взрослые подпольщики нередко видели, как ухарски задорно блестят его глаза, как хочется ему выкинуть по-мальчишески какую-нибудь штуку. Но сложная жизнь вынуждала держать себя в узде, и мальчик быстро гасил свой задор и опять становился по-взрослому серьезным и рассудительным.
Особенно подтягивался и настораживался он при встрече с полицейскими постами и патрулями. Ни одного лишнего слова не срывалось с его губ, ни один мускул на его круглом личике не выдавал внутреннего напряжения. Смотрел Саша в глаза полицейским открыто, смело, не моргая, отвечал на все их вопросы бойко, решительно, не задумываясь, но коротко, скупо.
— Куда прешься? — хватал его за воротник полицейский.
— Пусти, дяденька, домой иду, — пытался он выскользнуть из цепких лап.
— Где живешь?
Саша называл деревню, расположенную километрах в пятнадцати — двадцати от Логойска. У него на всякий случай даже бумаги были за подписью старосты деревни. Не теряя времени, он вытаскивал из кармана свой мандат и показывал полицаю.
— Зачем в город приходил?
— Тетка у меня здесь есть, к ней приходил.
— Где живет твоя тетка?
Саша называл один из адресов, где его, в случае надобности, могли бы признать за племянника.
Не заметив ничего подозрительного в этом худом, наивном мальчике, полицейский отпускал его. Вырвавшись, Саша, с виду спокойно, шел дальше. А мальчишеское сердце наполнялось гордостью при одной мысли о том, что взрослые, серьезные и смелые люди идут по его следу. Комиссар отряда товарищ Макаренко не каждому поручает такое ответственное дело!
Говоря Крыживцу, что он исчезнет на некоторое время, Балашов ничего не выдумывал. Действительно, горком предложил ему целиком отдаться делам подполья. Их уже набралось много.
На железнодорожном узле работала группа военнопленных. Измученные, обессиленные, они мечтали только о том, как бы вырваться на волю и снова взяться за оружие. Железнодорожники постепенно сошлись с ними, сблизились.
— Хлопцы, помогите убежать! — просили пленные рабочих. — Ведь вы здешние, знаете и дороги и леса. Нам только бы добраться до леса да кое-какое оружие добыть...
Сначала подпольщики не открывались, отвечали неопределенными обещаниями. Но вот от Славки поступил приказ готовить наиболее надежных к побегу, — делать это с большой осторожностью, чтобы не завалить дело.
— Скорей бы только, — просили пленные. — Нас могут внезапно вывезти в Германию. Мы уже и сухарей сберегли...
Голод грыз их исхудалые тела, и все же пленные откладывали часть своих мизерных пайков, чтобы продержаться некоторое время после бегства. Люди жили надеждой... Неужели друзья-железнодорожники не помогут им вырваться из этого пекла и стать в строй народных мстителей?..
Балашова отозвали с работы, чтобы ускорить побег пленных. К нему пришла смуглая Леля — хозяйка квартиры, в которой жил Казинец, и сказала:
— Славка дал нам одно поручение. Пошли.
Они уже хорошо знали друг друга, поэтому Апанас Балашов не стал допытываться, куда его позвали. Оделся и пошел за Лелей, на некотором расстоянии от нее. Пришли на улицу Мясникова, неподалеку от Дома правительства. Остановившись на секунду, Леля сделала Балашову знак рукой, чтобы подождал, а сама исчезла в подъезде.
Апанас начал медленно ходить по тротуару. Далеко от подъезда, куда нырнула Леля, не отходил, но и не останавливался возле него. Нужно было остерегаться, чтобы не нарваться на шпика. Однажды он уже стоял под дулами автоматов, знает, что это такое...
...Случилось это еще в первые дни оккупации Минска. Немцы приказали Балашову вести состав в Борисов. Доехали до станции Минск-Восточная. Состав остановился, но локомотив, конечно, работал. Фашистский надзиратель, стоявший рядом, не знал, как устроен тормоз на наших паровозах.
— Поехали! — приказал он Балашову.
Манометр показывал полное давление, а поезд стоял. Перевел реверс и раз, и другой, и третий — ни с места. Фашистский контролер то на приборы глянет, то к колесам кинется — ничего не понимает.
— О, доннер веттер! — выругался он и стукнул прикладом автомата о стенку будки.
В этот миг Балашов неуловимым, но резким движением снял тормоз. Паровоз рванулся изо всей силы, и гитлеровец стукнулся головой о стенку. Где-то затрещал, заскрежетал металл, поезд помчался вперед.
— Хальт, хальт, русиш швайн! — заорал гитлеровский надсмотрщик.
Поезд остановился возле небольших кустиков. Но это был уже не состав, а половина его. Вторая половина, оторванная, осталась по инерции на месте.
Сзади к паровозу бежали с автоматами гитлеровцы, сопровождавшие состав. Они что-то злобно кричали, размахивали оружием.
«Ну, будет сейчас...» — подумал Апанас.
Поговорив о чем-то между собой по-немецки, они приказали Балашову идти вперед, к кустам, а сами наставили на него автоматы.
«Вот и отгулял я на белом свете...»
Согнувшись, будто держа на плечах непосильную ношу, он шел навстречу смерти.
Сзади послышался окрик. Приказали идти назад, к поезду. На душе стало легче: «А может, передумают, не застрелят?» Около паровоза дали в руки лопату и приказали:
— Копай! Здесь мы тебя пуф-пуф!
Уже надвинулась ночь. Под тусклыми огнями красных фонарей песок, который Балашов неторопливо выбрасывал из ямы, казался окровавленным. Нога вяло нажимала на лопату. Железо громко скрежетало о камни, скользило по ним, не хотело лезть в землю.
Когда яма была выкопана по колено, гитлеровцы неожиданно приказали:
— Бери зубило, молоток и ремонтируй! Не отремонтируешь — капут!
Провозился всю ночь.
— Нужно бросить оторванные вагоны и ехать дальше, — предложил Балашов.
— Работай, а то яма готова!..
На рассвете взяли сцепку, закрепили кое-как за буферный брус и поехали в Борисов.
Ехали чуть не ощупью.
Движение на этой линии было задержано.
Так начал Балашов свою полную тревог и опасностей жизнь подпольщика. Теперь у него уже был какой-то опыт. Научился не только смотреть смерти в глаза, но и обманывать смерть.
...Минут через двадцать из подъезда показалась Леля. Двое дюжих парней тащили за ней санки с большим узлом. По сигналу Лели Балашов подошел к ним.
— Берите и везите, — тихо сказала она. — Для пленных...