Страница 19 из 91
— Нет. Иначе нельзя. Ты сам говорил, что хорошо знаешь немецкий язык. Об этом больше никому не говори. Пусть все думают, что ты не понимаешь по-немецки. Ты будешь служить у них и следить за всем, что там будет твориться. Ты будешь нашими глазами и ушами в их стане. Мы начинаем бороться, серьезно бороться. А для этого нужно знать врага.
Недовольство, разочарование не сходили с лица Сережи, но он не возражал, слушал.
— Я знаю, — продолжал Славка, — что тебе будет нелегко. Потому я выбрал для такого трудного дела именно тебя. Мне сразу же, как мы встретились, бросилось в глаза, что ты человек серьезный, сильный, способный перенести огромные трудности ради великого дела. А тебе будет тяжело, очень тяжело. Придется видеть зверства врагов, их издевательства над нашими людьми, а может, еще хуже — участвовать в карательных операциях. Конечно, ты не должен сам убивать своих людей, но и фашисты не должны заподозрить тебя. Понял, в каких сложных условиях будешь работать?
— Понял.
— Согласен?
Что ему оставалось сказать? Что испугался трудностей? Что не хватило силы стать разведчиком? Ведь он с детства мечтал о сложном и трудном деле, которое даст ему возможность показать свою преданность Родине, силу воли, ловкость, сообразительность и отвагу. Нет, отказываться от такого задания было бы преступлением.
А Славка будто читал его мысли:
— Ну вот, я так и думал, что ты согласишься. И товарищи так считали. Значит, принципиально дело решено? Теперь давай начнем конкретно... Нужно написать заявление и автобиографию, чтобы тебя приняли в шуцполицию. Для начала расскажи мне свою автобиографию. Только подробно, о всех родственниках расскажи. Это требуется для дела.
Они сидели за столом, друг против друга. Славка следил за тем, что происходит на душе у Сережи. И думал довольный: «Молодец хлопец, умеет держаться».
— Можно покороче рассказать?
— Нет, давай подробно.
— С чего же начать? У меня родословная весьма запутанная. Долго придется рассказывать...
— Ничего, у нас времени хватит. Рассказывай.
— Подождите, дайте собраться с мыслями. Сейчас сами увидите, что мне нелегко рассказывать о своих родственниках.
О ком же первом? Разве о фон Мантейфеле? Эта фамилия в таких обстоятельствах может пригодиться.
Когда-то в Москве жил потомок давних немцев-колонистов по фамилии фон Мантейфель. От немцев у него только и осталась фамилия с горделивой приставкой «фон». Во всем остальном это был самый обычный русский человек, со всеми чертами характера, которые присущи русским. Только была у нега одна странность — не хотел жениться. Может, потому, что много учился и работал, некогда было искать жену... Был он известным в то время профессором-хирургом, и даже прославленный академик Бурденко учился у него.
Хотя профессор и не женился, но сына ухитрился прижить от своей служанки. Когда мальчик подрос настолько, что пора было отдавать в школу, профессор официально усыновил его.
Сына он баловал, позволял ему много лишнего, и Николай фон Мантейфель вырос красивым, беспечным франтом, которому море по колено. Выпивоха и дуэлянт, он не раз попадал в неприятные истории, но, пользуясь добрым именем своего отца, выходил сухим из воды. С горем пополам он стал военным врачом.
С этим франтом в 1907 году познакомилась мать Сережи, Любовь Васильевна Карташева. Происходила она из старинной дворянской семьи, но до того бедной, что о дворянстве ее свидетельствовали только засаленные бумаги давних времен. Красивая девушка с детства попала в среду знаменитых людей. Через свою родственницу, известную артистку Комиссаржевскую, она познакомилась с Федором Шаляпиным, Леонидом Андреевым, Иваном Буниным.
У нее был светлый, тонкий ум, хороший вкус, чувство юмора, доброжелательность. Вместе с этим уживались у нее и такие черты характера, как чрезмерная впечатлительность, эксцентричность, влечение к острым ощущениям, к экзотике.
Какими-то путями она связалась с социал-демократической организацией и в 1905 году участвовала в руководстве забастовкой воронежских железнодорожников. Жандармы здорово отлупцевали ее тогда шомполами — на всю жизнь на спине остались рубцы.
Ей приглянулся гуляка и франт Николай фон Мантейфель. И когда у них в 1908 году родился сын Алексей, это не очень обрадовало и отца и мать. Родился, ну и пусть себе живет на здоровье, пусть с детства заботится о себе. А у них и своих дел хватало.
В августе 1914 года Николай фон Мантейфель погиб на фронте. Жена его горевала или не горевала, но до смерти не убивалась. У нее были новые интересы, новое поле деятельности.
В общественной работе она также не отличалась особенной последовательностью. На некоторое время отошла от партийных дел.
Но Великую Октябрьскую революцию встретила всей душой и снова загорелась огнем борьбы, снова окунулась в общественную работу.
Как-то однажды она встретилась с фельдшером Алексеем Благоразумовым, служившим в армии Буденного. Вместе с Конной армией Алексей Иванович прошел весь путь гражданской войны. Веселый, разговорчивый, острослов, он целыми днями угощал своих слушателей, среди которых была и Любовь Васильевна Мантейфель, все новыми и новыми интересными историями из жизни буденновцев. Любовь Васильевна умела не только рассказывать, но и слушать и высоко ценила талант рассказчика. Она искренне полюбила Алексея Благоразумова.
Ее не остановило то, что он имел жену и детей. В 1921 году родился Сережа. Его ждала судьба старшего брата Алексея — забота о себе с первых самостоятельных шагов по этой довольно неустойчивой и колючей земле.
Жили они тогда на высоком обрывистом берегу реки Воронеж. Дом принадлежал какому-то бывшему купчику, и тот сдавал его в аренду. Вокруг дома — большой сад. Между яблонями и грушами сплошной невысокой стеной переплелась веточками малина. Хозяин поручал ухаживать за ней тому, кто занимал дом. А в семье Любови Васильевны обстоятельства складывались так, что сама она на малину и смотреть не хотела, Алексею некогда было, и все хлопоты ложились на маленького Сережу. Он не опозорил звания садовника. Малина росла чистая, каждая ягода — почти как слива. Соседи не раз приходили посмотреть на такой редкостный урожай.
Внизу, возле самой реки, к обрыву лепились еще два-три домика, а за рекой, как взглядом окинуть, на десятки километров расстилался простор заливных лугов. Только далеко-далеко, на самом горизонте, чуть заметно чернел зубчатый край леса.
В зарослях малины и смородины попадались уютные тенистые прогалины, где очень хорошо было прятаться, когда играешь в разбойники. Но самые захватывающие игры происходили на руинах и в полуразрушенных подземельях старого, заброшенного монастыря, построенного еще в XII—XIII столетиях. Стоило только перебраться через овраг — и ты уже как бы в средневековье. Кругом — разрушенные дождями и ветрами стены, таинственные уголки, полузасыпанные склепы. А рядом — замок Петра Первого, яхт-клуб. Сколько простора для детской фантазии!
Само собой получилось так, что он стал атаманом среди мальчишек ближайших улиц. Выросший без отца (который вскоре после рождения Сережи вернулся в свою первую семью и ни разу не поинтересовался сыном), без материнских забот и ласки, он чувствовал себя самостоятельным во всех своих поступках и действиях. Все, что он делал, — делал без всякого постороннего влияния, на свой риск и страх. Это ставило Сережу на целую голову выше многих его ровесников и даже старших по летам товарищей.
Только одним мать щедро одаряла мальчика: интересными рассказами о своей подпольной борьбе против царизма, о героических делах его отца-конноармейца. И хотя Сережа никогда не видел своего отца, в представлении мальчика сложился образ славного, смелого, веселого человека, который никогда не жаловался на трудности и в любой момент готов был, блеснув саблей над головой, броситься в атаку на врагов советской власти.
Зная множество разных героических историй, Сережа в своих играх повторял то, о чем так красочно рассказывала ему мать. Как бы его ни поколотили во время игры, сколько бы синяков и шишек ни принес он вечером домой, мать и брат ни разу не слыхали от него жалоб или стона. Он умел терпеть.