Страница 6 из 15
Комиссар сомневался зря. Ложная информация была передана и пошла гулять по инстанциям вплоть до самой Москвы. 8 августа «Известия» опубликовали сообщение штаба 1 – й (Приморской) армии: «Советские части… очистили нашу территорию от остатков японских войск, заняв прочно наши пограничные пункты». Через два дня появилось столь же фантастическое коммюнике: «9 августа японские войска вновь предприняли ряд атак на высоту Заозерную, занимаемую нашими войсками. Японские войска были отброшены с большими для них потерями…»
Но военных опровергали чекисты в секретных рапортах. 14 августа лейтенант госбезопасности Чуличков докладывал: «Фактически высота Заозерная была взята не полностью, а только юго-восточные скаты… гребень северной части высоты и северо-восточные скаты ее – находились в руках японцев… Японцы находились на северной части гребня Заозерной с 6 августа по 13 августа и занимали командные точки высоты…» А на следующий день коллега Чуличкова Альтгаузен сообщил Фриновскому: «Вчера, 14 августа, Штерну передан текст Вашей телеграммы т. Ежову по вопросу дезинформации штакором в занятии высот Заозерная и Безымянная. Уже в начале приема текста телеграммы Штерн вызвал меня на телеграф и обрушился на меня вплоть до оскорблений. Затем он доложил т. Ворошилову, что я все время относился недоброжелательно к действиям корпуса (атаковавшие сопки Безымянная и Заозерная 40-я и 32-я стрелковые дивизии и 2-я механизированная бригады были объединены в 39-й стрелковый корпус, в командование которым вступил Штерн. – Б. С.) и поставил вопрос об освобождении (подателя неверной телеграммы от должности. – Б. С)…»
Выводы чекистов были полностью подтверждены совместной советско-японской комиссией, побывавшей на Заозерной утром 12-го, на следующий день после заключения перемирия. Входившие в состав комиссии военные и дипломаты констатировали, что «ввиду особого создавшегося положения в северной части гребня высоты Заозерная, которое выражается в чрезмерном сближении – до пяти метров – частей обеих сторон», необходимо прийти к следующему соглашению: «…С 20 часов 12августа как главные силы японской армии, так и главные силы Красной Армии в северной части гребня высоты Заозерная отвести назад на расстояние не ближе 80 метров от гребня…» Фактически стороны вернулись к положению на 11 августа, оставив гребень сопки в качестве своеобразной нейтральной зоны. Японцы без всяких споров очистили советские сопки Безымянная и Пулеметная, на удержание которых за собой и не претендовали.
Советские потери составили 792 человека убитыми и 2752 ранеными, японские соответственно – 525 и 913, то есть в 2-3 раза меньше. В приказе Ворошилова по итогам хасанских боев справедливо отмечалось: «Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказалась на недопустимо низком уровне. Войсковые части были раздерганы и небоеспособны; снабжение войсковых частей не организовано. Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен (дороги, мосты, связь)…«О том же говорили и на совещании командного и политического состава Посьетского погранотряда, причем не только о пограничниках, но и о полевых войсках Красной Армии. Согласно записям присутствовавшего на совещании бригадного комиссара К. Ф. Телегина основными причинами неудач стало то, что войска «растянулись по фронту, а во время боя сгруппировались на необорудованных позициях… Связь только телефонная, после потери ее много израсходовали живой силы… Не было увязки между подразделениями, даже стреляли по своим танкам… Военком 40-й стрелковой дивизии боялся взять на себя ответственность за мобилизацию плавединиц для подброски грузов на фронт («а если сорву путину?»)… Округ прислал гранаты Ф-1, а пользоваться ими не могли… Вначале полевые части работали без кода… Полевые части от Новой деревни до Заозерной побросали ранцы, пулеметы… Пренебрегали штыковым боем… Боевой подготовкой не занимались, потому что превратились в хозяйственных командиров. Сено, дрова, овощи заготавливаем, строительство ведем, бельё стираем…»
Песенка Блюхера была спета. На Главном военном совете в конце августа его сняли с должности, 22 октября арестовали, а 9 ноября маршал погиб. По официальней версии – от «закупорки легочных артерий тромбом», по неофициальной и, как кажется, более близкой к истине – от жестоких побоев. Маршала обвиняли в связях с правотроцкистской организацией, то есть с Бухариным, Рыковым, Ягодой и их соратниками, осужденными и расстрелянными по ложному обвинению еще в марте 1938-го, а также в шпионаже в пользу Японии. В первой вине Василия Константиновича побоями заставили признаться, во второй – не успели: умер.
Любопытно, что хасанских событий не пережил и их формальный виновник – начальник инженерной службы Посьетского погранотряда Василий Веневитин. 8 августа 1938 года его по ошибке застрелил красноармеец-часовой из-за неразберихи с паролями: то ли Веневитин назвал старый пароль, то ли солдату забыли сообщить новый. Так ли уж случайна была эта смерть? Не постарались ли люди Фриновского убрать нежелательного свидетеля, который мог когда-нибудь рассказать о том, кто приказал ему стрелять в японских жандармов?
Можно не сомневаться, что если бы Люшков ко времени хасанских событий находился в Москве, работая в центральном аппарате НКВД, то после ареста Блюхера наверняка последовал бы за ним. Генриха Самойловича элементарно могли обвинить или в соучастии в заговоре, или в потере бдительности. Так что сбежал он очень вовремя.
Ну, а арест Блюхера, его причины Люшков, находясь в Токио, предугадал очень точно:
«Группа изменников находилась в штабе Дальневосточной армии и включала таких близких Блюхеру людей, как Ян Покус, Гулин, Васнецов, Кропачев и др. Они пытались вовлечь Блюхера в политически опасные разговоры. Блюхер без нашего разрешения показывал им признания арестованных заговорщиков. После своего ареста Гулин говорил мне, что после отзыва Покуса в Москву Блюхер, выпивая вместе с ним, Гулиным, ругал НКВД за проводимые аресты, а также ругал Ворошилова, Лазаря Кагановича и др. Блюхер признался Гулину, что до устранения Рыкова он был связан с ним и часто получал от того письма, чго «правые хотят видеть его, Блюхера, во главе Красной Армии». Я считаю, что эго довольно показательный факт для выяснения истинных чувств Блюхера… Вообще, Блюхер очень любит власть. Его не удовлетворяет уже та роль, которую он играет на Дальнем Востоке, он хочет большего. Он считает себя выше Ворошилова. Политически сомнительно, что он удовлетворен общей ситуацией, хотя и весьма осторожен. В армии он более популярен, чем Ворошилов. Блюхеру не нравятся военные комиссары и военные советы, которые ограничивают его право отдавать приказы».
На XVI11 съезде партии в марте 1939 года Сталин коснулся хасанских боев: «О чем говорят, например, события у озера Хасан, как не отом, что очищение советских организаций от шпионов, убийц, вредителей является вернейшим средством их укрепления? «Тут Иосиф Виссарионович использовал старую свою формулировку с новой целью. Он-то рассчитывал, что, быстро разгромив японцев на Заозерной и Безымянной, Красная Армия продемонстрирует всему миру, что репрессии 1937—1938 годов не ослабили, а укрепили ее мощь. Получилось же все совершенно наоборот. В мире догадывались, чтосоветские вооруженные силы совсем не так могучи и непобедимы, как это представляет советская пропаганда. Внутри страны, конечно, газеты и радио смогли представить поражение у Хасана победой, но Сталину, разумеется, пришлось умолчать на съезде о том, что после «успешного разгрома японских захватчиков» командующий Дальневосточной армией был арестован – и забит досмерти на следствии. Процесс «укрепления» Красной Армии путем репрессий продолжился вплоть до начала Великой Отечественной войны.
Чем же занялся Люшков на чужбине? Прежде всего, естественно, раскрыл японцам все советские тайны, какие только знал. И не только те, что были связаны с убийством Кирова и политическими процессами и чистками 1930-х годов. Люшков записал в дневнике, какая группировка Красной Армии располагается на Дальнем Востоке: