Мы еще встретимся, полковник Кребс!

Все улыбались. Только Чочуа был серьезен. Он повернулся к Чиковани.

– Ты еще молодой, подождать должен, пока старшие скажут. Сначала все ко мне. Бзиала шваабей – добро пожаловать. Нет во всем мире места лучше, чем у нас в Гудаутах. А ты, как самый младший, будешь виноград резать. Вино пить будем. Увидите, как абхазцы друзей принимают. На гору Дюдрюпш сходим, она у нас, по преданию, священная. Отец и мать мои будут рады видеть тебя, Федор, и жену твою тоже. Ты мне брат, а она, – он кивнул на Елену, – сестра. – Он улыбнулся. – А потом можно и к Мише съездить, его вино попробовать. Только оно, наверно, кислое!

– Спасибо, Даур, спасибо, – растроганно бормотал Дробышев.

– Ну, а теперь мы пойдем, – сказал Чочуа. – Ночь на дворе. А то наш молодожен и так дома мало бывает, – сказал он, глядя на покрасневшего Мишу.

Гости двинулись к двери. Чочуа задержался у потели раненого.

– Возьми, – сказал он, когда все вышли из комнаты, и сунул в руку Дробышева браунинг. – Чиверадзе прислал. Для жены. Чтоб не выходила без него. Обучи, как с ним обращаться. Понял?

И, многозначительно посмотрев на Федора, добавил:

– Молодец она у тебя! Счастливый ты!

Повернулся и пошел к выходу.

35

Выйдя из Наркомзема республики, Шелия долго бродил по улицам. До встречи с нужным ему человеком оставалось больше часа.

Сумерки, быстро переходившие в темноту, застали его у здания Госбанка. Он постоял на углу, потом пересек улицу и пошел по неосвещенной стороне. Пройдя мимо сберкассы, он юркнул в подворотню и остановился. Освоившись с темнотой и продолжая прислушиваться, Шелия осторожно выглянул. Тишина его успокоила. Прижимаясь к стене и оглядываясь, он пробежал мимо здания театра и вышел к морю.

У ветхого забора в тени орешника Шелия увидел человека.

Поравнявшись, он убедился, что это тот, кто ему нужен, толкнул ногой деревянную калитку и вошел во двор. Поднялся на веранду, по железной лестнице прошел на третий этаж, в темноте нащупал кнопку. Дребезжащий звонок трелью рассыпался за дверью, щелкнул замок и в бледно-желтом свете Шелия увидел хозяина квартиры.

Через минуту они впустили еще одного посетителя. Два человека осторожно вошли во двор и, прячась в кустах, внимательно смотрели на дом.

– Хитрый черт! – ворчливо пробормотал Пурцеладзе. – Ходил, ходил, я уж думал, что заметил нас. Явка здесь, наверно. Учись, как надо ходить в гости. Звонок наверху слышал? – тихо спросил он Чиковани.

– На втором этаже? – смазал Миша.

– Не на втором, а на третьем. Видишь свет? Беги, звони в отдел и скорей возвращайся. Я останусь здесь.

Редкий и теплый дождь с моря зашелестел по листьям кустов. В соседнем одноэтажном белом домике открылась дверь, и на пороге, освещенная из комнаты, показалась женщина с тазом в руках. Подойдя к кустам, где сидел Пурцеладзе, она выплеснула воду из таза и вернулась в дом. Когда за нею закрылась дверь, он тихо выругался и, как утка, начал отряхиваться, потом перебрался ближе к калитке, продолжая из глубины кустарника наблюдать за окном, где горел свет и мелькали тени. Через полчаса на улице послышались крадущиеся шаги. Появился Чиковани. Он всматривался в кусты.

– Сюда, – чуть слышно прошептал Пурцеладзе.

Медленно двигаясь вдоль кустов, Миша ощупывал низко склонившиеся ветви.

– Здесь, здесь! – одними губами позвал его Володя. – Передал? – спросил он, когда Чиковани присел рядом.

Миша кивнул головой.

– На улице наши! Не выходили? – показал он на окна.

– Ой, какой ты еще зеленый! – укоризненно заметил Пурцеладзе. – Разве они выйдут вместе? По одному! Если первым уйдет Шелия, пропустим его. Пойдем за вторым. – Он помолчал. – Самый важный теперь этот второй. Пойди, поставь людей так, чтобы перекрыть обе дороги. Предупреди: только за вторым! Шелия мы знаем, он не уйдет.

Дождь понемногу стал усиливаться.

Чиковани отодвинулся и зашуршал в кустах.

– Вот буйвол! – пробурчал Пурцеладзе.

Не успел он сесть поудобнее, как на стеклянной веранде третьего этажа мелькнул огонек. По лестнице кто-то спускался. От напряжения у Пурцеладзе рябило в глазах, он потер их рукою и замигал. Стало как будто легче. В этот момент скрипнула дверь, на фоне белой каменной лестницы обрисовался силуэт человека. Пурцеладзе узнал Шелия и затаился. Шелия, рассматривая двор, кусты и пристройки, постоял на площадке, потом не торопясь спустился, но вместо того, чтобы направиться к калитке, пошел в противоположную сторону и скрылся в кустах.

Положение усложнялось.

«Прикрывает выход второго, – подумал Пурцеладзе. – Видимо, важная птица, если он так о нем заботится. Не хватает еще, чтобы сейчас вернулся Чиковани».

Тишина стала такой настороженной, что Володя слышал, как бьется его сердце. Из окна веранды третьего этажа высунулась голова. Человек внимательно смотрел на двор.

– Второй! – Пурцеладзе сжался в комок.

Мелкий моросящий дождь сетчатой пеленой закрыл темную коробку дома. Отчетливо белела лишь наружная лестница. Убедившись в безопасности, неизвестный, не останавливаясь, спустился по ступенькам и быстро пошел к воротам. Как только за ним хлопнула калитка, Пурцеладзе поднялся и поспешил за неизвестным. Он понимал, что рискует вдвойне – наткнуться на неизвестного и быть обнаруженным Шелия, если тот спрятался и наблюдает за уходом второго. Но иного решения не было. Выйдя на улицу, Пурцеладзе направился по улице Ворошилова, рассудив, что человек, вероятнее всего, отправится в город. Пройдя под все усиливающимся дождем несколько совершенно безлюдных кварталов, он никого не догнал, и ничего другого не оставалось, как возвращаться домой. Предстоял неприятный разговор с Чиверадзе.

Но случилось неожиданное. У входа в комендатуру ГПУ из-за дерева к нему подскочил взволнованный Чиковани и, обняв, захлебывающимся шепотом сказал, что второй подошел к первому подъезду, предъявил часовому удостоверение и вошел в здание.

Услышав это, Пурцеладзе сломя голову бросился к подъезду.

– Кто проходил сейчас? – спросил он часового.

– Наш сотрудник, товарищ Самушия, – с недоумением глядя на возбужденного Володю, ответил боец.

Это было до того невероятно, что Пурцеладзе кинулся прямо к Чиверадзе. Не постучав, он ворвался в кабинет.

– А ты не ошибся? – спросил Иван Александрович, когда Пурцеладзе одним духом рассказал ему все.

– Да что вы, Иван Александрович! – обиделся Пурцеладзе. – Ведь за ним шло двое наших.

– Ну, а ты, ты-то его видел? – нетерпеливо перебил его взволнованный начальник опергруппы.

Пурцеладзе на мгновение задумался, потом твердо сказал:

– Лица не видел, а как одет – скажу!

Он вспоминал:

– В серой рубашке, в темных брюках, в сапогах, без головного убора. Дождь идет. Промок, должно быть, здорово, сволочь такая.

– Жди меня здесь, – вставая из-за стола, бросил Чиверадзе и вышел из комнаты.

«Проверять пошел, – подумал Пурцеладзе. – Ну, теперь держись! Неужели может быть такое?»

Его нервное возбуждение немного спало, сменившись тягостным раздумьем. Минут через пять Чиверадзе вернулся.

– Он у себя. В штатском синем костюме. В сухом. А голова мокрая! Причесался, а все равно блестит!

Иван Александрович на мгновение задумался, потом приказал:

– Сейчас же бери машину и вместе с Самушия поезжай в Маджарку, привези мне духанщика Вардена. Только не торопись. Посидите там, выпейте вина. Смотри, не выдай себя. И раньше, чем часа через два, не смей возвращаться. – Он посмотрел на Пурцеладзе. – Понял?

– Понял! – Володя, улыбаясь, встал. Чиверадзе увидел, что на полу под ним натекла лужа.

– Выполняй! – сказал он. – Переодеваться некогда.

Через несколько минут под окном послышались голоса, зафыркала и загудела машина. Потом все стихло. Чиверадзе вышел в коридор, спустился к часовому и узнал, что Пурцеладзе и Самушия уехали. Он поднялся наверх, зашел к Дмитренко и вместе с ним прошел в комнату Самушия.