Страница 103 из 128
Конечно к преобладающей мысли Иуды примешивались и поддерживали ее другие, хоть бы только для самообольщения, для ослепления совести, подставляя одно побуждение вместо другого. Не заставит ли Его, может быть, думал он, эта мера объявить поскорее наступление Мессианского царства? А, при дурном исходе, разве Он не может спасти себя без всякого затруднения чудом? Если не так, то не твердил ли Он постоянно, что должен умереть: почему же мне не извлечь небольшую выгоду из того, что во всяком случае неизбежно? Притом разве может считаться преступлением то, что одобряют все главные священники? Тысяча подобных дьявольских наущений могли составиться в предательском сердце и примешаться к отвращению, которое он питал к жизни апостольской, нашедши, что самоотвержение в последователях Иисуса, после всего случившегося, было, по-видимому, бесцельно, что он не получит чрез него ни звания, ни богатства, а только бедность и преследования. Может быть, тут замешаны были и злопамятство за выговор и горькая ревность, как любимого Христом менее, чем прочие апостолы, и бешенство на обманутое ожидание, в виду близкого падения, и отчаянная ненависть, вследствие сознания, что его подозревают. Увы! грехи растут и множатся с роковою плодовитостью и нечувствительным образом вмешиваются в толпу своих злых свойственников. Вся нравственная природа покрывается густою мглою; разум тускнеет; дух омрачается. По крайней мере, в это время бурный хаос грехов водворился в душе Иуды: коварство, мирская гордость, воровство, ненависть ко всему доброму и чистому, низкая неблагодарность, безумная злоба, — все это, скопившись в его душе, довело до гнусного, страшного предательства, заставило броситься в бездну, закрывши глаза. Дикое бешенство обуяло его мрачную душу.
Сатана вошел в него. Как понимать это выражение? Лучше ли в буквальном или в аллегорическом смысле описывает оно ужасное душевное состояние Иуды? Это было безумное разочарование себялюбивых надежд. Уверивши себя, что новое царство есть пустой обман, он не желал сделаться жертвою заблуждения и дошел до того нелепого убеждения, что променял существенное на призрак. Но не всегда же он был таков; не всегда был он злым человеком. Было время, что и он, невинный, ревностный юноша, был отличен не без высоких надежд между другими учениками, как один из двенадцати апостолов, провозвестников нового царства. Бедность и путешествия первоначального периода Христова учения защищали его от падения. Прямое искушение, в особенности опасное, потому что удовлетворяло преобладающей в нем жадности, встретилось в том периоде, когда жизнь Иисуса приняла до некоторой степени определенный и более организованный характер[656]. Не умея владеть собою, он получал, вероятно, торжественные предостережения[657], потому что некоторое время была еще надежда на его исправление, так что, после откровенного объяснения, он мог попытаться удалиться от пути нечестия. Но уже не он был господином своего греха: над ним господствовал грех и довел его, как своего раба, до наказания и смерти. Возвратился ли он снова в Вифанию с этими кровавыми деньгами в своем ковчежце, спал ли он вместе с апостолами, неизвестно; знаем, только одно, что с этой поры он был всегда печален, суетлив и подозрителен.
На следующий день, в среду страстной недели, Иуда был в смятении. Каждый день утром Иисус оставлял Вифанию и отправлялся в Иерусалим, почему же не пошел Он в этот день? Уж не догадался ли Он об измене? Весь день во дворах храма народ простоял в напрасном ожидании услышать Его голос и, без сомнения, ждал нетерпеливо. Наверно и священники с фарисеями высматривали Его со зловещей надеждой. Но Он не пришел. Весь день проведён был Им, насколько нам известно, в совершенном уединении, покое и молчании. В мире и молитве Он приготовлялся к наступающей борьбе. Может быть, Он путешествовал один по ближайшим горам, окружавшим спокойное селение, и там при весеннем солнечном свете держал высочайший совет с Небесным Отцом своим. Но в чем собственно проведен день, мы не знаем. Это скрыто от нас покровом святого умолчания. Правда, что, находясь в среде немногих любивших и веровавших в Него, Он мог делать им поучения, но Его дело на земле, как учителя, было Им совершено окончательно. В эту ночь Он в последний раз спал на земле; с четверга утра Он уже не предавался сну ни разу.
ГЛАВА LV
Тайная вечеря
Празднование Пасхи, при ее учреждении, у иудеев соблюдалось строго; но изменившиеся народные обстоятельства ввели в древнюю обрядность некоторые весьма естественные и совершенно справедливые изменения. Для личного исполнения законного обычая Иисусу и ученикам Его надлежало выбрать и отделить пасхального агнца еще в предшествующее воскресенье вечером. Но во вторник вечером Иисус говорил о Пасхе, как о времени Его смерти, и притом для множества богомольцев не было никакой возможности успеть запастись агнцем заранее.
В четверг утром, зеленый четверг, как называли этот день в средние века, между Иисусом и учениками произошел разговор относительно празднования Пасхи[658]. Они спросили Его: где желаешь Ты, чтобы приготовили Тебе eel Так как в настоящее время Он удалился от всякого общественного учения и намеревался проводить время в одиночестве, то апостолы ожидали, что Он будет есть пасху в Вифании, — тем более, что это не противоречило нисколько раввинским постановлениям, то есть местность считалась в пределах Иерусалима. Но у Него были другие предначертания. Истинный Агнец Пасхальный, Он должен быть заклан единожды навсегда среди святого города, где, вероятно, в эту самую Пасху, в один и тот же день, назначено было убить до 260.000 таких агнцев, которых Он был первообразом.
Поэтому Он послал Петра и Иоанна в Иерусалим и, снабжая их тайным и таинственным поручением, сказал, что при входе в ворота они встретят раба, несущего с одного из источников сосуд с водою для вечернего употребления. Следуя за ним, они дойдут до дома, собственнику которого доверят намерение Учителя есть у него пасху с учениками. Хозяин дома, в котором некоторые предполагают Иосифа Аримафейского, а иные — Иоанна Марка, передаст в их распоряжение верхнюю горницу, снабженную всеми необходимыми принадлежностями: столом и местом для возлежаний. Нашедши все, как сказал Иисус, они приготовили пасху[659].
Признаю за несомненное, как подтвержденное всеми евангелистами, что Господь наш был распят в пятницу, воскрес в ночь после субботы, а часы еврейской Пасхи находился в гробнице Иосифа Аримафейского. Поэтому несомненно, что Он совершил Тайную Вечерю и установил таинство евхаристии в четверг вечером. Но была ли Тайная Вечеря еврейской Пасхой или только предвкушением ее? Совпадала ли еврейская Пасха с 13 или 14 числом Нисана, то есть в год распятия начиналась ли она с вечера четверга или с вечера пятницы?
Вопрос разрешен был бы окончательно, если бы достоверно известно было число, когда Иисус Христос был распят, и если бы с достаточным убежден нем можно было положиться на верность указания еврейских календарей относительно дня недели, в который в этом году приходилась их Пасха. Но так как ни то, ни другое неизвестно, то остается обратиться за разрешением вопроса прямо к евангелистам.
У евангелиста Матфея читается: вы знаете, что через два дня пасха будет; в первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху? У тебя совершу пасху; приготовили пасху[660]. Соответствующие этим указания можно найти в евангелиях от Марка и Луки[661].
Св. Лука говорит определительнее: настал же день опресноков, в который надлежало заклать пасхального агнца; очень желал Я есть с вами пасху сию, прежде Моего страдания[662].
656
Лук. 10, 3.
657
Иоан. 6, 70.
658
Матф. 26, 17–19. Марк. 14, 12–17. Лук. 22, 7-13.
659
Матф. 27, 62. Марк. 15, 42. Лук. 23, 54. Иоан. 19, 31.
660
Матф. 26, 2-17. 18, 19.
661
Марк. 14, 14–16. Лук. 22, 11–13.
662
Лук. 22, 7.