Страница 5 из 66
— Так что здесь, собственно, произошло? — спросил Грюневальд.
Кугер отложил газеты и вытащил из своей сумки папку с документами, после чего начал искусно перелистывать их одной рукой.
— Один тип пришел на свою смену. Начал работать и вдруг взорвался.
— Что?
— Взорвался.
— Дурака из меня делаешь?
— Все это выглядело так, словно он проглотил гранату и высрал чеку. Единственным свидетелем является инженер Клаус… Господи, как непонятно написали… Клаус Винтер-что-то-там.
— Его что, выпотрошили?
— Нет. Тело вскрывали в патологии. Следов разрезов ножа никаких.
Разговор был прерван появлением инженера.
— Meine herren, меня зовут Клаус Винтербаум.
— Пожалуйста, пожалуйста, — начал Грюневальд. — Может, присядете?
— Господа из крипо?
Оба, как по команде, предъявили удостоверения.
— Перекусите с нами?
— Нет, благодарю. Вообще-то я голоден, но, простите, куча работы. Завтра здесь состоится митинг нашей, нацистской партии. Так что работы — уйма.
— А чем вы занимаетесь? — спросил Грюневальд.
— Я занимаюсь усилением. — Инженер глянул на газеты Кугера. — Не таким, о котором можете подумать. Не пропагандой. Моя задача: кабели, микрофоны и динамики. В этом зале ужасная акустика, и нужно хорошенько попотеть, чтобы все услышали, что будет говорить гауляйтер.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот день с… — Кугер перелистывал документы, — с…
— Я знаю, о чем вы хотите спросить. С самого начала это было странным. Мастер шел на смену по улице Вильгельмсхафенштрассе с другими рабочими. Шел он, словно был пьян. Слонялся, время от времени как бы собирался повернуть или, по крайней мере, сменить направление движения. Рабочие его поддерживали, а он не соглашался жестами головы и что-то бормотал. Выглядело это, якобы он хотел от них защищаться, убежать от них или нечто подобное.
Понятное дело, рабочие мне сразу же донесли. Работа с электричеством, господа, это вам не фунт изюму.
— Конечно же, вы правы.
— Вот именно. Я сразу же побежал проверить, поскольку пьяного к работе с кабелями допустить не мог. Он сидел сам в раздевалке. И пел.
— Простите, что? — Грюневальд слегка склонился вперед. — Пел?
— Ну, вообще-то, напевал. Звучало это словно мантра или какие-то гавайские припевки. Не знаю. В музыке я не разбираюсь.
— Ну да. Продолжайте, пожалуйста.
— А потом он начал танцевать.
— Не понял?
— Вы все правильно расслышали. Он начал танцевать. Даже и не знаю, как это определить. Такие негритянские или там индейские подрыгивания. Я схватил его за плечо, насколько он пьян, понюхал — а что еще я мог сделать? В его дыхании запаха алкоголя я не почувствовал. Луком, да, вонял, и, кажется, сосисками. Не знаю, чем, но спиртного я не почувствовал.
— И что он сделал?
— Вырвался. Но без агрессии. Он явно не собирался на меня нападать. Он выкладывал те цветы в странный узор.
— Какие цветы?
— Прошу прощения, но я инженер, а не садовник. Были тюльпаны, розы и еще какие-то, назвать не могу. Видимо, он купил их в дорогом цветочном магазине, поскольку они были красиво обрезаны и украшены. Судя по количеству, он потратил на них кучу денег, понятно, в масштабе зарплаты мастера. — Инженер удивленно глянул на собеседников. — Погодите, ведь у вас же должны быть фотографии с места преступления.
Грюневальд с Кугером поглядели один на другого.
— Вы понимаете, война. У нас мобилизовали половину персонала. Самые лучшие фотографы сейчас делают снимки польских позиций под Варшавой для войсковой разведки.
— А. Понимаю.
— Но давайте закончим. Что произошло дальше?
— Он оттолкнул меня под стенку. Но, как я уже говорил, без агрессии. Он ничего не хотел мне сделать. Так я, по крайней мере, понял.
— А вот я не понимаю. Простой рабочий бьет вас, а вы…
— Это был мастер.
Грюневальд махнул рукой.
— Ну ладно, мастер бьет вас, а вы…
— Он не бил меня. Просто отодвинул.
— Ладно, пускай так и будет. А что было дальше?
— Я споткнулся. Упал под стенку.
— И?…
— Он продолжал напевать что-то непонятное. Сам же я пытался встать. А потом взорвался.
— Простите, как?
— Взорвался.
Кугер вытер лоб рукой.
— У него были какие-то взрывчатые материалы?
Инженер покачал головой.
— Не думаю. Я немного в этом разбираюсь, поскольку практику имел в горном деле. Мне не было видно, чтобы он запуска какой-либо запал. Сам я был полностью оглушен. Только это не был звук, как от взрывчатки, что выбивает барабанные перепонки. Что-то… — он задумался, — вибрировало. Ну да, вибрировало. Я кричал на рабочих, чтобы те помогли. Когда те прибежали, то я их не слышал. Зато они оперли мне кровь с лица, его кровь. Занесли в амбулаторию.
— Какие-нибудь осколки?
— Да нет, это же была не граната. Я получил… «им». Мастера с меня стирали добрый час. Пару раз меня вырвало. Это было ужасно.
— Погодите, — вмешался Грюневальд. — Вы говорите, что грохота не было, и в то же время вы не слышали рабочих.
— Да, это правда.
— И как это объяснить?
— Не знаю. Честное слово, не знаю. Я видел их шевелящиеся губы и ничего не слышал. — Он задумался. — Никакого грохота, взрыва не было. Но я чувствовал себя так, словно приложил ухо к пушке самого крупного калибра в момент выстрела. Просто-напросто оглох.
— Когда к вам вернулся слух?
Часа через два, или даже через три. Но самое худшее то, что…
Тут инженер замялся и скривился.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Перед тем я слышал какие-то шепоты.
Кугер рассмеялся.
— Это нормально. Вы слышали собственных рабочих, только нечетко. Это барабанные перепонки…
— Простите, но нет. Я слышал шепот своего мастера. Того, что погиб.
Грюневальд прикрыл рот, чтобы не была видна его усмешка. Кугер тоже пытался овладеть мышцами лица.
— Послушайте. Это абсолютно естественно. Вас достало ударной волной от приличной порции динамита. Или тротила. Обломков не было, значит, это не граната.
— Ну да, — вмешался Грюневальд. — Это обычный шок.
— Грохота не было, — сказал инженер.
— Ой, вы ничего не слышали просто потому, что на мгновение потеряли сознание. Когда русские ударили на нас в прошлую войну, то я не знал где небо, а где земля. Даже не знал, где окоп, в котором я сидел.
Винтербаум потер виски.
— И где же был тот окоп? — очень серьезно спросил он. — Вы его нашли?
Грюневальд с Кугером глянули друг на друга. Кугер кривил губы, чтобы не рассмеяться. И крутил пальцем у виска, чтобы инженер не видел.
— Да, нашел. — Он пытался оставаться серьезным. — Я сидел в нем.
— Я тоже провел войну на фронте, — сказал Грюневальд. — Только что, на западном. Когда рядом с нами взорвался английский снаряд из здоровенной пушки, то я даже не знал, как меня зовут. Это нормально. Обычный шок.
— Но он проходит, — прибавил Кугер.
— Грохота не было, — ответил на это Винтербаум. — Ничего не взорвалось, если не считать мастера. Грохота не было.
— Да ну, просто, когда он вас толкнул, вы ударились головой об стенку, и ничего не помните.
— Да не ударился я. Нет ни следов шишки, ни даже синяка. Я человек рациональный. Инженер. — Какое-то время он не знал, что сказать. — Эти шепоты, — продолжил он. — Я слышал, как ко мне обращается мой мастер. И другие люди… — Затем поправился. — Другие существа. Они взывали.
Кугер занялся своим мороженым, чтобы скрыть радостное выражение на лице.
Но Грюневальд спросил:
— К чему они взывали?
— Просто, к себе.
К счастью, идиотскую дискуссию прервал приход одного из рабочих, который радостно размахивал специальным военным изданием газеты.
— Прошу прощения, прошу прощения, господа. Но хочу сообщить вам новейшее известие. Мы захватили Вестерплатте!
Грюневальд с инженером улыбнулись. Кугер печально покачал головой.
— Мы и вправду добыли его в бою? — спросил он.