Любовь-весенняя страна

notes

1

2

3

Эльдар

Рязанов

•

Любовь — весенняя страна

Золотая серия поэзии

Эльдар

Рязанов

Любовь — весенняя страна

ЭКСМОМосква

Лучшие стихотворения прошлого и настоящего — в «Золотой серии поэзии»

Серия основана в 2001 году

Оформление художника Е. Ененко

Рязанов Э. А.

Любовь — весенняя страна. — М. : Эксмо, 2013. — 352 с.

Страсть Эльдара Рязанова к стихосложению давно уже ни для кого не является тайной. И хотя поначалу режиссёр скромно скрывался за именами «великих», но прекрасные песни на его стихи мгновенно вышли за рамки киноэкрана и стали всенародно любимыми.

Перед вами книга стихотворений Эльдара Рязанова. В этих простых и трогательных строчках угадывается высочайшая житейская мудрость и очень чистая душа автора.

© Составление, оформление. ООО «Издательство "Эксмо"», 2013

МАЛЕНЬКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Известно, что работа любит дураков. И я рад, что принадлежу к этой категории человечества.

Моя главная профессия — кинорежиссёр. Не буду рассказывать о своих лентах. В кинематографе у меня сложилась счастливая судьба, и многие из вас, вероятно, видели немало игровых кинокартин, которые я поставил. Нормальному человеку этой иссушающей душу и тело профессии хватило бы с головой. Но мне этого показалось недостаточным, и я занялся ещё и литературным трудом. Поначалу вместе с Эмилем Брагинским мы писали сценарии для кино, повести для чтения и комедии для театра, а потом я отделился и стал сочинять на бумаге в одиночку. Но двух профессий тоже оказалось маловато, я ещё полез и на телевидение. Популярной программе «Кинопанорама» я отдал семь лет жизни — с 1979 по 1986 год. Да и сейчас, бывает, выпускаю на ТВ свои авторские программы. Кроме того, время от времени я преподаю на высших режиссёрских курсах, и несколько моих учеников сделали удачную кинокарьеру: Ю. Мамин, И. Дыховичный, И. Фридберг, Е. Цымбал, В. Мустафаев. А если упомянуть встречи со зрителями, выступления в печати и спорадически возникающую общественную активность, то перед Вами, дорогой Читатель, предстанет образ ненасытного честолюбивого трудяги. Этот тип и в отпуск уходит только для того, чтобы набраться сил для дальнейших подвигов на ниве работы, а отнюдь не для удовольствия, не для кайфа, не для услады. А ведь помимо трудовой деятельности, существуют и домашние заботы, проблемы у близких, хлопоты за друзей, болезни и прочие житейские приятности и, большей частью, неприятности. Поэтому главный дефицит для меня — нехватка времени. Порой приходится разрываться на куски, чтобы успеть сделать всё намеченное. Конечно, я — жертва собственного характера, и в книге вы найдёте немало стихов на эту тему.

А теперь о стихах...

Параллельно с многочисленными и разнообразными занятиями и обязанностями существовало во мне что-то вроде внутреннего монолога или, если хотите, стихотворного дневника. Нормального дневника — ежедневных записей о делах, мыслях и чувствах — я, к сожалению, никогда не вёл, и теперь многое, что хорошо бы воскресить, забыто. И, вероятно, навсегда! Но остались стихи, в какой-то мере восполняющие этот пробел. В них фиксировалось то, что не находило себе места, да и не могло найти, в сценариях и фильмах. Кинематографу подвластно всё, он может передавать любые оттенки и нюансы движения человеческой души. Но режиссёр создаёт произведение с помощью писателя, актёров, оператора, художника, композитора. Любой фильм — своеобразный сплав дарований или бездарностей. Да, примат режиссёра несомненен. Недаром ленты называют именем режиссёра — фильм Рене Клера или Сергея Эйзенштейна. И тем не менее каждая кинокартина — коллективное детище.

Наверное, мучительное желание высказаться о личном, только своём, стремление поделиться чем-то заветным, жажда исповеди и побудили меня к стихотворству. Испове-дальность — то, к чему властно тяготеет каждый вид искусства. В этом смысле поэзия наиболее интимна. Превосходит её разве что музыка. В искренности, правдивости чувств, обнажении тайников души, умении заглянуть в человеческие глубины — наверное, суть поэзии. И, конечно, при этом очень важна форма — гармония рифм, ритмов, а также сочетания, столкновения обычных, стёртых слов, от которых к ним возвращается их первородное значение. Истинная поэзия всегда музыкальна, в ней существует некое звуковое волшебство. Я достаточно критически отношусь к своим поэтическим опусам, но они — мои, они выражают мои мысли и чувства и, собственно говоря, больше ни на что не претендуют.

Эта книжка — наиболее полный сборник моих стихов. Если Читателю покажется, что книжка местами чересчур грустна, то пусть он вспомнит, что жизнерадостные и весёлые свойства натуры я тратил в это же самое время на создание комедий для кино и театра и там, очевидно, подрастратил свой смеховой запас. Правда, и для стихов тоже кое-что осталось. Если же Читателю покажется, что книжка местами носит чересчур личный, интимный характер, то пусть он вспомнит, что гражданские взгляды были отданы мной в тот же отрезок времени кинематографу, телевидению, театру, публицистике.

Время от времени в ткань этого поэтического сборника будут вкрапливаться небольшие прозаические новеллы, рассказывающие о разных событиях, о судьбе стихов. В общем, то, что осталось за рамками моих поэтических попыток...

Итак, в добрый путь, дорогой Читатель!

Эльдар Рязанов

В трамвай, что несётся в бессмертье, попасть нереально, поверьте.

Меж гениями — толкотня.

И места там нет для меня.

В трамвае, идущем в известность, ругаются тоже, и тесно.

Нацелился было вскочить, да чёрт с ним, решил пропустить.

А этот трамвай до Ордынки.

Я впрыгну в него по старинке, повисну опять на подножке и в юность вернусь на немножко.

Под лязганье стрелок трамвайных я вспомню подружек случайных, забытых товарищей лица.

И с этим ничто не сравнится!

Сентябрь 1986

ДВЕ ВСТРЕЧИ С КОНСТАНТИНОМ СИМОНОВЫМ

Лет в шестнадцать я начал писать стихи. Поэтический зуд не являлся следствием каких-то особых переживаний или небывалого личного опыта. Скорее всего, причиной этому было мужское созревание, интерес к другому полу, типичные для юного возраста мысли о бренности всего земного, о быстротечности жизни. Стихи я писал, конечно, не самостоятельные. Да и откуда ей было взяться-то, самостоятельности?! Сочиняя, я невольно подражал. Что любопытно, подражал высоким поэтическим образцам в той хронологической последовательности, в какой поэты располагались в истории литературы. Начал, стало быть, с имитации Пушкина. Его стихотворные размеры, рифмы, интонации, обороты речи преобладали в самых первых моих опытах. Причём процесс подражания и смены поэтических кумиров происходил бессознательно, я им не управлял. Сначала сами собой получались стихи «под Пушкина». Через месяц-другой я принимался строчить «под Лермонтова». Разница заключалась скорее в тематике, нежели в форме. Темы стихотворений становились безысходней, тоскливей. Влияния Некрасова я почему-то избежал. Как-то случилось, что я прошёл мимо его «кнутом иссеченной музы». Зато надолго (аж месяца на два!) застрял на Надсоне. Вот что оказалось близко неимоверно — горькие, печальные строчки, которые к тому же оказались и пророческими: поэт умер двадцати трёх лет. Постоянные стихотворные упражнения, кое-какой появившийся опыт давали себя знать — поэтический слух становился тоньше. Отныне моим воображением прочно и надолго завладел Сергей Есенин. 1943 - 1944 годы, война — поэт со своей кабацкой тоской был в опале. Его уже много лет не переиздавали. Книг Есенина было невозможно достать, стихи ходили в рукописных списках. Я отчётливо помню, как в 1944 году впервые проглотил «Чёрного человека». Эта поэма считалась особенно опасной, и поэтому читали её тайком, не распространяясь о прочитанном. Примерно так же много лет спустя — в шестидесятых, семидесятых — мы знакомились с «самиздатом» или книгами эмигрантских издательств. Вскоре к Есенину присоединилась Анна Ахматова, на которой тоже лежала печать официального проклятия. Так что подражания стали более сложными. Стихи я писал очень неумелые, как правило, пессимистические и всегда бездарные. Но это я понимаю сейчас. Тогда же мои вирши казались мне изумительными. Каждый новичок, когда видит, что у него вроде всё получается как у людей, преисполнен восхищения самим собой. Как часто молодой режиссёр, глядя на свои первые экранные опыты, погружается в эйфорию. Подумать только — актёры двигаются, их видно, слышно, что они произносят, кадры склеены между собой. И у автора возникает ощущение чуда: это он смастерил кино, сделал фильм! И видно, и слышно, — словом, всё как у людей! А это всего-навсего азы ремесла, которые к искусству пока ещё никакого отношения не имеют.