Очарование темноты

Тот и другой помедлили, прикинули, какими будут дальнейшие переговоры. Платон первым прервал молчание:

— Значит, вы, Антон Денисович, ничего не хотите принять во внимание — ни запал азарта, ни болезненную приверженность к игре Клавдия Лукича? Ничего?

— Не знаю, право. Поверьте, я, как всякий выигравший, испытываю неудобство. Во всяком выигрыше есть что-то такое... какое-то отнимание денег... И, чтобы както смягчить это свое неудобство, я согласен взять меньше.

— На сколько?

— На десятую долю.

— Всего лишь на десятую? Это не достойно ни вас, ни меня.

— Помилуйте! Не половину же...

— Половина тоже, не кривя душой, состояние. И еще какое...

— Да, конечно. Для кого-то это состояние... Извольте, я согласен отдать на отыгрыш Клавдию Лукичу пятую долю... Но если вы, — сказал повышенным тоном Топов, — не оцените этого благородного жеста и вздумаете вести не очень приличный торг, то я потребую выигранное полностью.

Это возмутило Акинфина.

— Требуйте! Берите! Подавайте в суд! У вас же на руках гарантия, заверенная пятью свидетелями. Ее легко превратить в юридически приемлемый документ, и пусть проигравший предстанет ответчиком перед судом, если суд найдет возможным разбирать карточные долги.

Топов не ожидал такого поворота.

— Ну уж, и суд... Разве у меня нет короче путей?

— Нет. Самый короткий — это суд. Не пройдет полугода, как вы получите свой выигрыш. Если суд примет к рассмотрению это дело... А потом у Клавдия. Лукича не окажется наличности и права подписывать векселя от имени фирмы. Оно им передано мне. И только я могу вам, если вы того пожелаете, выплатить треть проигранного. Если же...

— Вы опять угрожаете?

— Бог с вами! Я, как и вы, способен на благородные жесты...

— Треть? Даже не половина?

— Вот что, Антон Денисович, я и вы немножечко возбуждены. И вам, и мне нужно подумать. Кроме этого сегодня неприсутственный день, бухгалтерия на замке. Встретимся завтра...

Топову не хотелось переносить расчеты на другой день, но и боязно было насторожить Акинфина податливой торопливостью. Пришлось согласиться, попрощаться и уйти.

ГЛАВА ПЯТАЯ

До приезда в Шальву Топов не рассчитывал получить и пятой части выигрыша. Теперь он упрекал себя за неуступчивость. Ему нужно где-то провести ночь. В гостинице у него могли выкрасть обязательство. О нем знают уже два человека — Скуратов с пронзающими глазами и неприятной фамилией и Акинфин. Он деликатен и мягок. Но кто знает, что скрывается в нем под этой оболочкой. Домну из одного кармана в другой мог переложить любой появившийся в гостинице с пистолетом. Профессиональному шулеру Топову известны были и не такие смелые экспроприации. Поэтому он предпочел ночь провести без сна, где-то укрывшись в этом городишке, название которого так же звучало грабительски.

Предчувствия Антона Денисовича хотя и не были напрасными, все же, придумывая опасности, он не мог предусмотреть того, что не пришло бы в голову ни одному жителю Шальвы.

Топова еще утром встретил и узнал сидевший с ним в камере пермской тюрьмы Уланов.

Через Родиона Максимовича Ивану Лазаревичу стала известна цель приезда и фамилия Топова, выкликавшегося на вечерних поверках Поповым. .

Двоякие чувства спорили в Уланове. Ему претило спасать доменку для Акинфина, но негодование, что домна может стать достоянием шулера, взяло верх. И он решил прежде разделаться с Топовым, затем решить вместе с Рождественским, как поступить дальше.

Весь этот день Иван Лазаревич старался не выпускать из поля зрения Топова, опасаясь попасться ему на глаза и оказаться узнанным.

По выходе Топова из дома Акинфина Иван Лазаревич оказался в непривычной для него роли преследователя. Его надежды на успех подкрепились соучастником этой операции Савелием Рождественским. И он считал, что Акинфин Акинфиным, а завод заводом и забота о заводе — это забота о работающих на нем.

Уланов, наблюдая за слоняющимся по улицам Шальвы Топовым, решил пригласить его на Игрище. Савелий Рождественский подошел к Топову, читавшему афишу, обратился к нему:

— Прошу прощения за беспокойство, милостивый государь... Не знаете ли вы, как пройти к Игрищу? Там знаменитый ресторан и презабавная рулетка на русский манер. Меня дернула нечистая приехать в эту шалую дыру в воскресный день, и я не знаю, куда деться...

На Топова Рождественский произвел хорошее впечатление, тем более что, назвавшись агентом из Москвы, приехавшим сюда за товаром, он был при деньгах и был не прочь от скуки сыграть «по маленькой»...

Дорога на Игрище была найдена общими усилиями, а затем потеряна на полпути. Топов и Рождественский оказались в густом укромном соснячке, где их ждал Иван Лазаревич. Он сразу же приступил к делу:

— Здорово живем, Попов! Потолстел ты, а не изменился после пермской тюрьмы. Не пугайся только, в полицию сдавать тебя не будем... сами управимся. Садись!

Подкосившиеся ноги усадили Топова на лужайку до приглашения Уланова.

— Что вы хотите сделать со мной, господа?..

— Спасти, господин Попов, спасти от тюряги, — успокаивающе предупредил Уланов. — Первым делом мне, как граверу, хотелось бы убедиться, как чисто переделана фамилия Попов на Топов и нет ли изъяна в переправке письменной буквы «П» на письменную же «Т» с добавлением в нее средней палочки... Мне, как мастеру по этим делам, хотелось узнать, правильно ли я предположил это мошенничество.

— Правильно, — глухо ответил Топов.

— А все-таки покажите... Или не доверяете? Неужели вы думаете, что мы грабители, которые хотят отобрать ваши денежки? Если б хотели, так уж сделали бы это...

— Что же хотите вы, господа? — плачуще спросил Топов.

Ответил Рождественский:

— Хотим, чтобы ваш паспорт остался при вас, а наша домна при нас.

Топов заплакал, затрясся.

Процедура возвращения доменки была короче и проще, чем такая же операция при такой же ситуации с Гризель.

Далее Уланову хотелось знать, должен ли он отдавать Акинфину обязательство, полученное от шулера Топова.

— Должен, — твердо сказал Савелий. — Это наша домна, наша, как и все заводы, которые будут принадлежать нам! Домну от Клавки нужно отобрать.

В тот же день вечером Иван Лазаревич Уланов отправился к Акинфину. Нужно было найти короткие слова.

Иван Лазаревич нашел эти слова:

— Не допытывайтесь, пожалуйста, господин Акинфин, как я сквитался с вами за вызволение меня из пермской тюрьмы.

Уланов положил на белый столик с вычурными кривыми ножками обязательство Клавдия.

— Что это, Иван Лазаревич? — подчеркнуто назвал Платон Уланова по имени и отчеству.

Уланов в ответ так же подчеркнуто назвал Платона по фамилии:

— Это ваша, господин Акинфин, родовая доменка и расписка в оплате за нее полностью.

— Как это вам удалось, Иван Лазаревич?

— Я просил вас — не допытывайтесь.

— Теперь я ваш должник, Иван Лазаревич...

— Нет, мы квиты, господин Акинфин! Квиты-с!

Уланов ушел. Опять не уснуть до утра... Когда это кончится?

А чему, собственно говоря, кончаться? Все кончилось. Доменка спасена. Ее Флегонт вычеркнет из наследственного пая мота и пьяницы. Кажется, разумно будет теперь выплатить Клавдию акциями или наличными за все, что еще принадлежит ему, — и конец. Денег достаточно. На часовой завод хватит и останется на перекрой зингеровских машин...

Платон хотел пригласить сонатиной Строганова, а он спустился из своего крыла без музыкального вызова.

— Значит, есть какой-то телефон без проводов от одной головы к другой, — обрадовался Платон. — Как пусто стало в нашем громадном амбаре! Мать переувольняла батальон своих горничных, отдавшись богомольям и путешествиям по монастырям. Вы запершись... Агния не возвращается и не возвращается... Может быть, нам катнуть на недельку в Питер?

— Не тянет как-то туда. Мне здесь пишется... Теперь я опекун и отец миллионера. Вас не обижает, что нашего сына стали называть Тоником?