Страница 166 из 176
небольшая деревянная трибуна с микрофоном, а в микрофон говорил человек. Два рупора, закрепленные на
столбах, усиливали его голос для тех трехсот или пятисот человек, что заполнили собой всю дорогу, мешая мне
пройти мимо них.
Я мог бы, правда, обойти их стороной, но для этого понадобилось бы перевалить через высокий
травянистый бугор, поросший снизу доверху кустарником. А у меня не было особенной охоты карабкаться
вверх по его крутому склону. Бугор этот был круто срезан со стороны реки, чтобы дать место дороге, и народ,
заполняя собой дорогу, прижимался к его глинистому срезу вплотную, не позволяя мне протиснуться за
спинами даже самых задних. Поневоле пришлось остановиться. И, стоя вплотную к толпе, я тут же принялся
выискивать в ней просветы, чтобы уйти своей дорогой дальше на северо-восток.
А человек на трибуне тем временем продолжал говорить. Он говорил о том, что вот они наконец
закончили постройку этой гидроэлектростанции мощностью в полторы тысячи киловатт. Тридцать восемь
колхозов и один леспромхоз приняли участие в этом строительстве своими денежными средствами и личным
трудом. На строительство этой станции государство отпустило им двенадцать миллионов рублей долгосрочного
кредита. Ленинград прислал сюда турбины, генераторы и кабель. Москва прислала строительные материалы и
специалистов, которые установили агрегаты. Армения прислала трансформаторы. И еще кто-то им помогал из
каких-то других городов и республик. Была проделана огромная работа: вынуто столько-то тысяч кубометров
грунта, уложено столько-то тысяч кубометров бетона, установлено столько-то сотен металлических
конструкций, протянуто столько-то сотен километров высоковольтных линий. И всюду самую трудоемкую часть
работы выполнили сами колхозники, что помогло намного сократить сроки окончания строительства. И вот,
благодаря этому сегодня получают наконец ток более девяти тысяч колхозных домов, около ста крупных
животноводческих ферм, семьдесят молотильных токов, несколько лесопунктов и десятки разных других
организаций. Возможно ли было в царское время возведение такого крупного сооружения силами самих
крестьян? Нет, в царское время это было бы невозможно. Не говоря уж об отсталой технике, самый строй
царской России препятствовал объединению народных сил. А тут, на этом замечательном строительстве,
объединились в одну дружную семью жители девяноста шести деревень. Среди них — русские, белорусы,
латыши, эстонцы. Только в наше время стало возможным осуществление силами самого народа таких крупных
сооружений. И это еще раз свидетельствует о великой силе колхозного строя, о непобедимости союза рабочего
класса и крестьянства.
Это был, как видно, партийный человек, потому что он все свел на политику. Но хлопали ему дружно и
даже прокричали “ура”. Я не кричал “ура”. У меня были свои заботы. Все еще пытаясь протиснуться вперед за
спинами людей, я делал шаг-другой вверх по свежему срезу бугра, но тут же опять сползал по скользкой глине
назад, к людям.
На все эти мои попытки с любопытством поглядывал темноволосый молодой паренек в светлой,
расстегнутой у ворота рубахе с закатанными рукавами и в серых брюках. Он оказался рядом со мной с самого
начала, как только я подошел к толпе, и мы раза два уже успели встретиться с ним взглядами. Глаза у него были
разные по цвету, и каждый глаз, кроме того, казался разбитым на мелкие дольки — тоже разного цвета. От этого
блеск его глаз как бы дробился, придавая им такой вид, словно на них только что брызнули мелкими каплями
разного цвета, пронизанными искрами.
Взглянув еще раз на меня своими разноцветными брызгами, он тронул за плечо своего соседа. Тот
обернулся. Я узнал его. Это был директор лесопункта. Паренек спросил его, указывая глазами на меня:
— Он?
И директор ответил:
— Он.
Протянув мне затем руку, директор сказал:
— А мы искали вас. Почему же вы с нами не поехали?
Я ответил:
— Ничего, спасибо. Зато я прогулялся немножко.
Тем временем заговорил второй оратор, и все головы опять повернулись к трибуне. А темноволосый
паренек придвинулся ко мне поближе и сказал как бы по секрету:
— Я вижу; вам неудобно смотреть отсюда. И мне тоже. Знаете что? Давайте поднимемся на этот холм.
Оттуда такая чудесная панорама открывается! Хотите увидеть? Пойдемте!
Я не хотел увидеть. Не для меня все это было. Но он так хорошо улыбался, показывая мне рукой, куда
идти, а его глаза, наполненные разноцветным блеском, всматривались в меня с таким старанием, словно
силились выразить еще что-то, помимо слов. И я не устоял. Мы отошли от людей немного назад, огибая холм, и,
когда кустарники ольхи и березы заслонили нас от них, он сказал:
— Вот здесь попробуйте!
Я помедлил немного. Но он повторил: “Да, да, вот здесь!”. И сам первый двинулся вверх, раздвигая
кустарник. Тогда и я стал подниматься. Некоторое время мы карабкались вверх рядом, и он показывал мне
направление. Но постепенно он отстал и скоро совсем потерялся. Я подождал его и прислушался. Ничего не
было слышно, кроме легкого шелеста листвы кустарников и отдаленного говора рупоров снизу, со стороны
реки. Помедлив немного, я двинулся дальше один и скоро выбрался на вершину холма.
Наверху он был свободнее от кустарников, но зато там уже стоял какой-то любитель красивой панорамы,
успевший меня опередить. Однако это был не тот, кто надоумил меня сюда подняться. Это был очень рослый
человек в темном костюме. Он занял самую высокую точку вершины холма, откуда водная даль открывалась
шире, но смотрел почему-то не в сторону реки, а на меня. Чем я так его заинтересовал? Может быть, он
собирался что-то мне сказать? Ну что ж, пусть говорит, пока я не спустился к дороге по другому склону холма.
Вглядываясь в его лицо, я сделал к нему шагов семь. Помедлив немного, сделал восьмой шаг, все еще
удивленно вглядываясь в его лицо. И, не отрывая взгляда от его лица, я готовился сделать к нему девятый шаг.
Но девятого шага у меня не получилось… Озноб тронул вдруг мою спину, которая только что была горячей и
влажной от пота, и ноги сделались вялыми и слабыми, как будто кости в них заменили рыхлой ватой.
Великий боже, спаси мою душу! Передо мной стоял Рикхард Муставаара — Черная Беда! Он стоял,
твердо расставив ноги, держа руки в карманах брюк и направив прямо на меня в упор свой страшный черный
взгляд, схожий с двумя бездонными провалами, полными ледяного холода. Такое могло привидеться только во
сие, и я поморгал глазами, чтобы отогнать от себя это наваждение. Но он стоял и не таял, не расплывался, не
улетучивался. У меня мелькнула было надежда, что он смотрел, не видя меня, как не видит ничего бесплотный
дух. И я осторожно подался в сторону, надеясь уйти из-под его взгляда. Но его черные, как сажа, зрачки
мгновенно передвинулись в темных впадинах глазниц под густыми черными бровями, следуя за моим
движением.
Боже мой, что же это такое происходило на свете? Значит, и здесь он меня настиг. И здесь не было мне от
него спасения. И здесь тоже он собирался быть властелином и творить свои черные дела, как творил их в моей
бедной Суоми. Даже здесь не оказалось на него управы — такую страшную силу он собой представлял,
привыкшую свирепо раздавливать все, что становилось на его пути.
Я стоял перед ним, не зная, что делать. А он смотрел на меня в упор, держа руки в карманах, где у него,
конечно, было спрятано по револьверу, ибо в этой стране он оказался, надо полагать, не среди друзей. Он
сжимал в карманах свои револьверы, и я понял, что живым от него на этот раз уже не уйду.
Но до каких же пор я должен был его бояться? Я находился в стране, которая не била поклонов его