Страница 8 из 130
— Я понимаю вашу мысль, молодой человек. Но вы заблуждаетесь. Никогда финский народ не пойдет на
дружбу с русскими, чуждыми его психологии.
— Вот как? — Илмари с готовностью повернул к нему свою крупную голову. — Чуждыми его
психологии? Чью психологию имеет в виду господин столичный гость? Разумеется, не психологию простого
финского народа, не психологию финских рабочих и трудовых крестьян, составляющих всего каких-нибудь
девяносто процентов населения Суоми. Что с ними считаться? У них такой странный взгляд на дружбу, что его
не стоит принимать во внимание. Наши рабочие, например, способны жить и работать одинаково мирно и с
русскими и шведскими рабочими. Они могут жить и трудиться бок о бок с ними независимо от того, с кем
воюют их правительства, и никогда их интересы не пойдут врозь, несмотря на разный язык. Такой нелепый у
них взгляд на дружбу с двумя соседними народами. К самостоятельности Финляндии они стремятся, может
быть, сильнее, чем наш господский класс, но даже при полной самостоятельности они не потеряют способности
жить в дружбе с русскими.
Столичный гость встал со своего места и устало махнул рукой, готовясь выйти из церкви. Он сказал:
— Такие речи мне уже знакомы. Я отдаю должное вашему самородному остроумию, господин социалист,
но, право, нужно быть слепым, чтобы не видеть, как глубоко проникли национальные чувства в сердце каждого
финна, независимо от его сословной принадлежности.
— Не национальные, а националистические. И не так уж глубоко. Потому вы и стараетесь развивать их с
помощью ваших проповедей.
— Зачем? Это лежит в самой природе финского человека.
— В самой природе? Вот как?
1 Б о б р и к о в Н . И . — финляндский генерал-губернатор. Своей жесткой обрусительной политикой вызвал
недовольство в некоторых общественных кругах Финляндии. Убит финским террористом в июне 1904 года.
— Да. И благодаря природе русского. Есть в ней нечто, с чем вы никогда не примирите финна, как бы ни
изощрялись в своей противоестественной пропаганде.
— Да! Вы правы. Есть в ней нечто, в природе русского. Это нечто — желание жить в дружбе с финским
народом. Какая потрясающая наглость! Русский мужик, пригодный лишь на то, чтобы служить заслоном для
других народов от разных азиатских и европейских завоевателей, осмеливается равняться с финном! Взвалив на
выносливую русскую спину всю нашу долю военного труда, мы прикидываем теперь: а чем бы тут еще
попользоваться? И наши националисты помогают перебегать через горло Ботнического залива высокородным
финским молодцам, прозванным в Германии “пфадфиндерами”. Тайно обученные немцами в Локштедтском
лагере под Гамбургом, они уже составили целый егерский батальон числом в две тысячи человек, готовых
вернуться в Суоми и служить кому? Кому будут служить эти люди?
— Не русским, разумеется.
— Еще бы! Не русские же их выпекли. Но оплачивать за них немецкий счет не пришлось бы финскому
народу.
— Цель стоит платы.
— Чья цель, чьей платы?
— Не нашей, надеюсь.
— Вот именно. Вы надеетесь, что плательщиком в конечном счете окажется русский народ. Но финские
рабочие могут испортить ваши ожидания. Работая с давних пор бок о бок с русскими, они перестали видеть
разницу между собой и ими и даже готовы поддержать их борьбу против царизма, считая эту борьбу также и
своим кровным делом, несущим свободу Финляндии. Как ни старается часть нашей бравой печати напомнить
им, что все русские поголовно их враги, — не могут они этого усвоить. Бедные слепцы! Где им понять, что их
дружба с русскими рабочими может привести к осечке все ваши благородные заигрыванья с кайзером! Ох, уж
эти русские, околдовавшие финских рабочих своей революционностью!
4
Я пошел потихоньку прочь из церкви. Мне стало неудобно оставаться здесь. Мне показалось, что люди
стали вдруг внимательнее разглядывать мою синюю осеннюю тужурку и мои приютские сапоги. Многие из них,
наверно, знали, что я вот уже год как живу в русском приюте, и ем их хлеб, и ношу их одежду.
У меня даже мелькнула мысль выбраться обратно на большую дорогу и вернуться в приют. Но в то же
время меня очень тянуло увидеть еще раз свой родной дом, который отошел к Арви Сайтури за долги моего
отца. И я был также не прочь увидеть сердитую тетю Асту, о которой сказала свое доброе слово Вера Павловна.
И, думая о них, я все же решился наконец выйти на маленькую боковую дорогу, ведущую в Кивилааксо.
Семь верст — не близкий путь для девятилетнего мальчика, уже прошедшего три версты. Зато не было
жарко. Сплошные серые тучи отделили от земли солнце, и воздух содержал в себе первую прохладу осени.
Пройдя половину пути, я решил отдохнуть и перебрался через канаву на траву. Пока я там лежал, заслоненный
кустарником, по дороге в сторону Кивилааксо прошел Илмари Мурто. Я пригнул голову ниже, пока он отмерял
своими длинными ногами эту часть дороги. Конечно, бояться его у меня не было причины. До сих пор я всегда
видел его только издали, а он меня, может быть, совсем не видел. Но все же не стоило привлекать его внимания.
А вдруг он подойдет ко мне и начнет вести свои непонятные речи, от которых одни становятся сердитыми и
стараются от него скорей отделаться, а другие только улыбаются с недоумением на лицах, Что мне тогда делать:
улыбаться или уходить?
Он был очень странным, этот Илмари Мурто, и неведомо откуда появился в наших краях. Говорили, что
он родом из Саволакса и что его отец умер в тюрьме, куда его посадили финские власти за то, что он в 1906 году
поддержал с другими финскими рабочими русских солдат, которые восстали в Суоменлинна 1 против своего
царя. К нам, в Кивилааксо, Илмари приехал по объявлению, его дал в газете “Карьяла” Арви Сайтури. Арви
указал в объявлении, что ему нужен рабочий-кожевник. А Илмари успел за свою неспокойную жизнь сменить
столько разных профессий, что и кожевенное дело оказалось для него не чужим. Неизвестно, из какого города
прибыл он в Кивилааксо, но не было, пожалуй, в Суоми ни одного города, где не остался бы его след. Надо
думать, что приехал он в Кивилааксо в трудную для себя пору, если согласился работать у Арви Сайтури,
который никогда и никого не баловал хорошей платой. Может быть, и для Арви тоже было не совсем приятно
брать в работники человека вдвое крупнее себя, но как иначе мог он оживить попавшее ему в руки кожевенное
хозяйство, если сам еще не знал этого дела? Приходилось мириться с крупными размерами работника. Кстати,
из крупных размеров можно было выжать больше соков. А это он уже хорошо умел делать, несмотря на то, что
был на десять лет моложе Мурто. И на всякий случай у него всегда был при себе пуукко 2, которым он владел
получше многих других парней из Кивилааксо, Метсякюля и Матин-Сауна.
Но когда Илмари Мурто увидал, в каком состоянии находится кожевенное хозяйство, он потребовал у
Арви помощника, хотя бы на первое время. Арви предложил ему самому подыскать себе помощника и тут же
указал как бы невзначай на моего эно. Конечно, Илмари в то время еще не знал, что это и есть законный хозяин
кожевенной мастерской. Как удалось ему уговорить моего эно поступить работником к своему врагу, этого
1 С у о м е н л и н н а — Свеаборг.
2 П у у к к о — финский нож.
никто не знал. Некоторые говорили, что он будто бы пообещал ему отвоевать обратно его хозяйство от Арви. Но
это легко было сказать и очень трудно сделать, ибо сухой и жесткий Арви Сайтури все шире пускал свои корни
по каменистой финской земле, крепко удерживая все то, во что вцепился.
Вот прошел уже год, как Илмари стал кожевником, и что-то не слыхать было, чтобы он выполнил свое
обещание, данное моему эно, если он действительно такое обещание давал. Услышать можно было только об