Страница 15 из 130
Кивилааксо и там застал Илмари. Он сказал, отрываясь от газет:
— А-а, это ты пришел? Ну, ну. Сейчас обедать будем.
Сказав это, он опять уткнулся в свои газеты. Я посидел немного. У него очень жарко топилась плита, но
дров перед ней уже не было. Я вышел на двор. Везде лежал глубокий снег. Только к навесу была расчищена
небольшая дорожка. Я прошел туда и набрал охапку дров, которые были помельче. Когда я принес их в комнату,
Илмари одобрительно мне покивал своей большой головой, но от газет не оторвался.
Я заглянул в угол за печкой. Там стояла корзинка с картошкой. Я нашел ножик и стал ее чистить в
кастрюльку. Когда я начистил половину кастрюли и взялся за ковшик, чтобы налить воды, Илмари встал с
места, подошел ко мне и перечистил всю картошку заново. Потом он ее вымыл на озере. Я тоже вышел в сени и
смотрел оттуда, как он черпал ведром из проруби воду в десяти шагах от берега и выливал ее несколько раз в
кастрюлю. Озеро было такое белое от снега, а небо такое серое, что казалось непонятным, кто кому дает свет:
небо озеру или озеро небу. Похоже было, что свет исходит от снега озера — так ясно он освещал каждую
складку на коричневых сапогах и на черных брюках Илмари. Рубашка под его жилетом была, как всегда, белая,
и все-таки ее рукава выглядели серыми на фоне этого светящегося снега.
Когда он вернулся в комнату, я спросил, нужно ли достать свинину. Он сказал, что свинины у него нет.
Есть масло, принесенное Каариной. Я достал ему из шкафчика в сенях масло. Там же лежали ветки мерзлой
рябины. Я спросил его, можно ли взять веточку. Он сказал:
— Да, да, бери. Это Каарина мне принесла.
Сидя на скамейке и глотая сладкие от мороза ягоды, я думал про себя, что хорошо бы совсем поселиться
у Илмари, чистить ему картошку, приносить к плите дрова и собирать летом разные ягоды. Я спросил его для
верности:
— Я тебе помог, дядя Илмари?
И он ответил, кроша картофель на сковородку:
— Да, да.
Это было хорошо, что я оказался ему полезен. Теперь мне оставалось только закончить скорей школу в
приюте и переселиться к нему. Вера Павловна говорила мне, что после этой школы я могу поселиться в любой
части России, если пожелаю, потому что приют еще до свержения царя подготовил мой переход в российское
гражданство. Но Вера Павловна советовала мне подумать о выборе подданства, когда я стану взрослым, а пока
продолжать жить и учиться среди своего народа. Да, я так и собирался поступить. У Илмари решил я
поселиться, которому так был нужен.
И опять мы ели с ним жареную картошку с простоквашей. Только на этот раз у него не было кофе и
вместо мягкого хлеба был твердый, засохший няккилейпя. И опять поздно вечером кто-то появился возле
нашего дома, подъехав к нему на санях. И опять это оказался Вейкко Хонкалинна, но сопровождал его на этот
раз не Антон, а военный матрос из Свеаборга. Он был крупный, усатый и румяный с мороза.
И опять наш тихий, спокойный вечер полетел к черту из-за их приезда. Не то чтобы они много говорили.
Нет. Они очень мало разговаривали. Не более получаса. Но вечер наш пропал. Илмари поздоровался с матросом
как с давнишним приятелем и вполголоса изложил ему какой-то очень важный план действий, в котором
упоминалось о революционном сопротивлении финского народа буржуазному засилью, о шюцкоре, о немецких
войсках и о Красной гвардии. Излагая план, он водил карандашом по листку бумаги, называя финские города и
села. Матрос одобрительно покивал головой и сказал по-русски:
— Молодцы. Задумано крепко. Но хватит ли сил выполнить?
Вейкко спросил:
— О чем это он?
Илмари ответил:
— Сомневается: справимся ли.
— Пусть не сомневается. У него помощи не попросим. А что его еще интересует?
— Только это. Они хотят быть в курсе наших дел. Это же правый фланг их фронта против немцев.
— То-то он сюда торопился. Не хотел тебя до завтра подождать в Алавеси. Через Антона он сказал, что
прислан к нам из Центробалта. Верно это?
— Да.
Вейкко пожал плечами и, подумав немного, сказал:
— Хорошо. Мы свое дело в Корппила и в Алавеси сделаем, как наметили. Но при чем же тут русские?
Он опять помолчал немного, не глядя на матроса, который дружелюбно улыбался в свои желтые усы,
переводя взгляд с одного из них на другого. А Илмари сказал с упреком:
— Когда ты поймешь наконец, что одно дело не желать над собой царской власти и совсем другое —
сочувствие русского революционного народа.
Вейкко спросил:
— А разве мы не обойдемся без них?
Илмари пожал плечами.
— Попробуем. Но что у тебя есть? Наша Красная гвардия едва взяла винтовку в руки, а молодцы из
“Суоелускунта” 1 уже два года обучаются. К ним оружие поступает из Германии, а могут и войска поступить.
Ты сам еще винтовки в руках ни разу в жизни не держал. Чем будешь власть брать?
— Мы тоже подготовимся.
— Когда? Мы и без того месяц упустили даром. Если бы мы в прошлом месяце правильно использовали
всеобщую стачку, то победа уже была бы за нами. А мы согласились принять от буржуазии жалкие уступки и
упустили момент. Ленин еще в октябре сказал своим рабочим, что в таких случаях промедление смерти
подобно. А Ленин знает, что говорит, когда речь идет о пролетарской революции.
Выслушав перевод Илмари, матрос кивнул и сказал:
— Вот это мы и хотели вам напомнить, уходя из Финляндии.
Эти слова немного разогнали угрюмость черноволосого Вейкко, но в голосе его еще слышалось
недоверие, когда он спросил:
— Разве вы собираетесь уходить?
И матрос пояснил через Илмари:
1 «С у о е л у с к у н т а » — корпус охраны, шюцкор.
— А что же нам делать здесь, где хозяева вы? Ведь наша партия признала в своей программе право наций
на самоопределение.
— А вам очень хотелось бы вернуться домой?
— А то нет? У меня там сын двухлетний, которого я еще в глаза не видел. Вот этакий маленький Иван.
От моего последнего отпуска в память жене остался. Пора уж свидеться да начать новую жизнь для него
налаживать.
Он улыбнулся, сказав это, и его улыбка постепенно переселилась на сумрачное лицо Вейкко. Скоро они
встали. Матрос опять натянул поверх своей формы крестьянский тулуп и вышел в темноту, где их поджидала
лошадь с санями.
Те двое уехали, а Илмари остался. Но вечер наш на этом кончился, и мирная беседа прекратилась.
Правда, он ответил мне: “Да, да”, когда я спросил, будут ли у него свинина и кофе после того, как рабочие в
Суоми возьмут власть. Но видно было, что думал он о другом. Приготовив мне на своей кровати место у стенки,
он уложил меня спать, но сам долго не ложился. Я видел, как он вставал из-за стола, делал несколько шагов по
комнате туда и сюда, снова садился за стол и обхватывал голову ладонями. Когда же он опускал руки на стол,
взгляд его непременно обращался к правой руке. И тогда он улыбался, сжимая и разжимая кулак. В конце
концов я заснул.
А наутро, еще до рассвета, он пошел со мной пешком в Алавеси. Я спросил его:
— Почему ты лошади не взял, дядя Илмари?
Он ответил:
— Хозяина дома нет,
— А где хозяин?
— Уехал учиться воевать.
— А с кем он будет воевать?
— Со мной.
— А разве с тобой так трудно воевать, что надо учиться?
— Да.
— Почему?
— Потому что я очень большой и сильный.
Дорога была трудная для ходьбы из-за рыхлого снега, и мы первое время двигались медленно. Но потом
он посадил меня к себе на плечо и зашагал такими крупными и быстрыми шагами, что придорожные кусты так
и замелькали мимо моих глаз. От Алавеси дорога пошла лучше, и там он спустил меня с плеча на некоторое
время, но потом опять подхватил и донес до самых ворог приюта.