Страница 118 из 130
крайней мере показалось. Но им уже некуда было раскрываться больше, ее глазам. И брови ее тоже не могли
подняться выше, хотя бы и желали.
Они были очень густые, ее брови, сильно расширяясь в направлении переносицы, где они как бы
готовились в недалеком времени соединиться и срастись. И оттого, что их цвет был темнее цвета ее темно-
карих глаз и ресницы тоже были темнее, выглядело все это вместе очень красиво. И я еще раз порадовался про
себя тому, что так хорошо все у меня совпало: и женщина оказалась не из последних, и в жизни намечался
поворот.
Но я что-то очень уж длинно разболтался о выпивке и табаке. Пусть женщина любит, чтобы ей в таких
случаях было сказано как можно больше слов, но нельзя же было трещать без конца, подобно сороке. Пора
было выкладывать главное. И я выложил его очень ловко, сказав примерно так:
— Заработок мой здесь — около двух тысяч рублей в месяц. На книжку положена тысяча. Мало, конечно,
я понимаю. Но это только начало. Это за те первые три месяца, что я у вас живу в России. Не успел больше —
что ж делать? Были кое-какие покупки: пальто, туфли. Была отделка комнаты. Но дальше я полагаю откладывать
не меньше как по тысяче в месяц, чтобы было с чем ехать в Финляндию. Вот и все, что я хотел вам сказать,
простите за щепетильность. Думаю, что не каждый день попадаются женщинам такие женихи, да еще пожилым
женщинам. Но об этом не будем говорить. Я хвалиться и не собираюсь и, если уж иду на это, значит, считаю,
что другая сторона тоже кое-чего заслуживает.
Сказав это, я сделал к ней еще один, последний шаг и оказался совсем рядом, почти вплотную к ее
правому боку. Она все еще не могла вымолвить ни одного слова по причине, вполне мне понятной, и
продолжала стоять на том же месте вплотную к столу и лицом ко мне. Приходилось поэтому мне одному
заканчивать весь этот затянувшийся разговор. И я закончил его, сказав напоследок:
— Я вижу, мы договорились? Так? Это очень хорошо.
И тут я решил, что, пожалуй, хватит слов. В конце концов каждая женщина понимает лучше всего только
один язык, а тем более — вдова. И, применяя этот язык, я обнял ее так, что моя правая рука пришлась ей под
грудь, а левая подхватила ее затылок под узлом темных волос. И, держа так свои руки, я поцеловал ее прямо в
губы.
Да, это были настоящие женские губы, мягкие, упругие и горячие. И к ним было очень приятно
приложиться.
Недаром я еще в первую встречу с ней обратил внимание на их свежий цвет и полноту.
Но кончилось это все как-то неожиданно и не совсем понятно. Она резко отклонилась от меня вдоль края
стола, вырвавшись из моих рук, и вдруг ударила меня с размаху своей левой ладонью по моей правой щеке.
В первый момент я было подумал, что вышла какая- нибудь нечаянность. Но нет. Удар был слишком
тяжелый и меткий, чтобы сойти за нечаянный. Удар был такой увесистый, что мне пришлось сделать два шага в
сторону от стола, чтобы устоять на ногах.
И оттого, что пальцы ее достали также до моего уха, внутри его поднялся звон, словно туда запихнули
пароходную сирену. Такой свирепый звон едва ли появился бы сам собой из-за какой-нибудь нечаянности. И,
кроме того, глаза ее слишком ясно показывали, что ничего нечаянного тут не было и что она просто-напросто
треснула меня по морде и, кажется, собиралась треснуть еще раз.
Глаза ее опять смотрели прямо в мои глаза, и они сверкали на этот раз гневом. О, черт, как это здорово
выглядит, когда в красивых женских глазах загорается вдруг жаркий гнев! Смотрел бы и смотрел в их глубину,
где коричневый цвет мешался с черным и зеленым, благо они придвинулись так близко, что позволяли
разглядеть подробно все переливы своих красок и заодно каждую ресницу в ряду других, таких же длинных и
темных, мягко изогнутых вверх и вниз. Но только мне было не до разглядывания, потому что гнев этих глаз был
направлен против меня. И брови над этими гневными глазами сошлись теперь своими широкими концами
вместе и как бы составили одну сплошную бровь, похожую на темную мохнатую птицу, широко раскинувшую в
полете свои остроконечные крылья.
Это была красивая картина, если бы любоваться ею со стороны. Большая темная птица летела прямо на
меня, а из-под ее крыльев сверкали молнии. Зубы женщины тоже сверкали среди приоткрытых полных губ, и
щеки пылали огнем, придавая ее полному лицу еще больше приятности. И я пожалел про себя, что допустил
какую-то нескладность, из-за которой мог теперь потерять всю эту красоту. Чтобы как-то выправить положение,
я приготовился сказать ей что-нибудь рассудительное, но не успел. Она первая сказала мне быстро и резко;
— Вон! Сию же минуту вон!
Видя, что я медлю, она подошла к двери, толкнула ее ногой, открыв настежь в сени, и опять вернулась ко
мне, добавив грозно:
— Ну!
Меня тем временем начинала разбирать досада. Как же так? Не моя ли щека горела от удара и не в моем
ли ухе стоял звон? И меня же еще гнали за порог! И, полный этой досады, я сказал ей сердито:
— Вы пожалеете, что так поступили. Вам такой случай может больше не встретиться.
Но она повторила:
— Вон сейчас же! Вон, говорю!
И, не дожидаясь больше, она схватила меня одной рукой за рукав пиджака, а другой — за плечо и сама
помогла мне добраться до двери. Лучше было бы мне не медлить, потому что от ее помощи я пролетел через
всю комнату и даже не попал в открытые двери, а ударился о стену между дверью и печкой. Она сразу же
двинулась ко мне, чтобы выправить направление моего полета. Но я не стал ее ждать и сам поскорее шагнул за
порог.
Да, руки у нее действительно кое-чего стоили. Недаром они выглядели такими тяжелыми. Выскакивая за
порог, я вспомнил, что оставляю в комнате пальто и шляпу. Поэтому я остановился в сенях и еще раз
попробовал образумить ее. Я сказал назидательно:
— Вы будете потом жалеть…
Но в это время мне в лицо прилетело мое летнее пальто, а за ним прилетела шляпа. Пока я освобождал от
пальто свое лицо, дверь в комнату уже успела захлопнуться.
Да, это была неудачная поездка. Мало того, что у меня провалилось дело с женщиной, ради которой я
туда поехал. Еще и погода, как назло, окончательно испортилась. Едва я вышел из сеней, как в лицо мне ударил
дождь. Сначала он был не очень сильный, и я подумал, что ветер скоро разгонит его. Но ветер, наоборот, все
сгущал и сгущал тучи, и дождь все усиливался, вместо того чтобы перестать.
Выйдя на середину улицы, я с некоторым сожалением оглянулся на ее дом. Да, Что-то я не так сказал, не
так сделал. Но откуда мне было знать, что у них тут, в России, принято в таких случаях говорить и делать? Одно
я знал теперь вполне точно: Россия — это такая страна, где женщины бьют вас по морде, когда вы желаете
принести им благо. И, сделав такое определение, я сдвинул шляпу слегка набок и постучал по открывшейся
поверхности головы кулаком.
Конечно, можно было попробовать все это исправить. Само дело стоило того, чтобы не оставлять его в
таком виде. Идя к станции, я всю дорогу обдумывал это, но ничего пока не придумал. Дождь и ветер мешали
мне думать. Они двигались над землей со стороны северо-запада, должно быть от Балтийского моря. А мне
пришлось шагать им навстречу. Вот почему я получал в лицо так много холода и воды.
Пальто мое намокло почти сразу, как только я вышел за деревню. Сперва оно намокло на плечах,
принимавших на себя первые удары дождя и ветра, а потом — на груди и на животе. И скоро вода потекла с
нижнего края пальто на брюки. А ветер позаботился, чтобы брюки намокли не только снизу. Для этого он
распахивал мне мокрые полы пальто и хлестал дождем по моим коленям.
И, конечно, такая забота ветра не пропала даром. Очень скоро я обнаружил, что вода сбегает вниз не