Страница 104 из 153
— А что тут такого?! — тут же взвилась тетя Ливия. — Что ж теперь человеку и выпить нельзя? Никто же не собирается напиваться. Кстати, может, мы все тоже хлопнем по маленькой? Вы как? Ида? Тебе со льдом или просто? Слушай, Кэн, может, поищешь тут где-нибудь лед?
Кэнди чуть не плакала от злости.
— Это… это неслыханно, — она в ярости топнула ножкой.
— Да нет, почему же, — рассудительно проговорил дядя Джек. — Вряд ли мне повредит одна рюмочка, — и он строго взглянул на Кэнди, как бы давая понять, что возражения не принимаются.
Тетя Ливия принесла с собой и стаканы, и сейчас сооружала импровизированный бар на больничном столике на колесах.
— Да, Кэн, пожалуйста, сделай нам одолжение. Принеси лед, — сказала Ливия. — И побыстрее!
А то нашему храброму мальчику нужно скорее принять лекарство. В общем, поторопись.
Кэнди выбежала из палаты, хлопнув дверью.
Она понятия не имела, куда идти и что делать, и поэтому просто пошла, не разбирая дороги, по больничным коридорам… На самом деле Кэнди хотела разыскать Кранкейта, вот только она совершенно не помнила, как вернуться к нему в кабинет — и, вообще, она, кажется, заблудилась в лабиринте проходов и лестниц.
Завернув за угол, она оказалась в очередном длиннющем коридоре. Она вроде бы тут уже проходила? Этот новый коридор ничем не отличался от всех предыдущих. Кэнди чувствовала себя абсолютно беспомощной, и от этого ей хотелось расплакаться. На самом деле она уже чуть не плакала. И вдруг дверь, что слева, резко распахнулась. Огромная красная лапа схватила Кэнди за руку и втащила ее в комнату…
То есть, не в комнату, а в тускло освещенную кладовку без окон, заставленную швабрами, щетками и ведрами… Кэнди испуганно замерла, буквально оцепенев от страха и не смея взглянуть на того, кто так яростно затащил ее в это зловещее место.
Одри, толстая злая уборщица, привалилась спиной к двери и молча смотрела на Кэнди. Просто смотрела и все.
— Ты уж меня извини, — вдруг сказала она, — если я дернула слишком сильно.
Да уж, дернула. Рука у Кэнди болела, и она принялась осторожно растирать больное место, тихо радуясь про себя, что эта кошмарная тетка просто с ней разговаривает — она-то боялась, что ее сейчас будут убивать.
— Я хотела с тобой поговорить, — призналась Одри.
— Ага, — Кэнди нервно кивнула.
— Собственно, вот: ОСТАВЬ В ПОКОЕ МОЕГО МАЛЬЧИКА!
— Кого оставить в покое? Боюсь, я вас не понима…
— Да что ты?! — перебила ее уборщица. — Я тебя видела со своим Ирвингом! Я видела, как ты на него смотрела…
Кэнди ошеломленно уставилась на эту дородную седовласую женщину.
— …как голодная мышь на кусок колбасы!
— Ирвинг — ваш… «мальчик»?
— Оставь его в покое! ОСТАВЬ МОЕГО МАЛЬЧИКА!
— Вы хотите сказать… то есть, вы — миссис Кранкейт… его мама?!
— Да, я его мама. Но я не миссис Кранкейт. «Кранкейт» — это Ирвинг придумал такую фамилию, а то настоящая наша фамилия ему не нравится.
— Придумал? А какая у вас настоящая фамилия?
— Семит, — сказала уборщица. — Миссис Сильвия Семит.
Кэнди все понимала. Можно представить, каково было Кранкейту в детстве с таким-то именем — «Ирвинг Семит». Да и в институте, наверное, не лучше. Но, с другой стороны, имя — это не так уж и важно! И она постарается сделать так, чтобы он это понял. Она покажет ему, в свое время, что она совершенно не против стать «Кэнди Семит». Даже наоборот, она будет этим гордиться.
— Ирвинг сменил фамилию, потому что он очень чувствительный мальчик, — не без гордости проговорила уборщица.
— Ничего не понимаю. Почему тогда вы… — Кэнди умолкла на полуслове, растерянно глядя на грязный рабочий халат миссис Семит.
— Вы вот об этом? — мама Ирвинга с презрением указала глазами на швабры и ведра.
— Ну… да.
— Чтобы держаться поближе к моему мальчику.
— Но… но… — Кэнди беспомощно оглядела кладовку.
— Мой сын Ирвинг, он гений, — напомнила ей миссис Семит. — И мне хочется быть рядом с ним, чтобы видеть его… каждый день. У него в кабинете не посидишь, я знаю. Его это «смущает», да и перед пациентами неудобно — что матушка вечно торчит поблизости. Я все понимаю.
— И вы устроились на эту работу, чтобы… чтобы быть рядом с сыном?
— Все верно. И никто даже не знает, что я его мама… но тебе я сказала, потому что хочу, чтоб ты оставила моего Ирвинга в покое. Он не для таких вот девиц!
Кэнди смутилась и отвела глаза, приготовившись к самому худшему. Наверняка мама Ирвинга тоже слышала всю историю про нее и про… ну, в общем, про то, что случилось, и сейчас она будет ее оскорблять и клеймить, как ее оскорблял и клеймил доктор Данлэп.
Но та вдруг замолчала. Она замерла, приложив ухо к стене, и, казалось, прислушивалась к чему-то…
Потом она вдруг метнулась к полке, где лежали запечатанные бруски мыла и стояли флаконы с моющей жидкостью. Одним суетливым движением она сдвинула эти бруски и флаконы в сторону, и за ними обнаружилась узкая скользящая панелька в стене. Мама Ирвинга обернулась к Кэнди, приложив палец к губам — мол, ни звука, — отодвинула панельку и приникла к открывшейся щели. Через пару секунд она вновь повернулась к Кэнди.
— Вот он, мой мальчик! — прошептала она в экстазе.
Кэнди подошла ближе и тоже заглянула в щель, которая, видимо, изначально предназначалась для кинопроектора. Там был большой зал, устроенный по принципу амфитеатра. В зале не было никого, кроме доктора Данлэпа, который сидел внизу, в круге яркого света в центре «сцены», и Кранкейта, который стоял на самом верху, у последнего ряда сидений, так что его было почти и не видно в полумраке.
Голову доктора Данлэпа сжимало какое-то странное приспособление наподобие обруча, с электродами, закрепленными на висках, и проводами, что шли от обруча к небольшому экрану с флюоресцирующим покрытием, установленному непосредственно перед ним, на расстоянии в два-три фута. По экрану бежали какие-то ломаные линии — видимо, отображавшие длину волн электрических импульсов мозга, — а сам Данлэп сидел, чуть подавшись вперед, и смотрел на них, как завороженный, широко распахнутыми глазами.
— Ну что, начнем? — обратился к нему Кранкейт, поднеся ко рту небольшой мегафон.
— Начнем! — отозвался Данлэп, почти не разжимая губ.
— Готовность номер один. Подтвердите.
— Есть готовность номер один.
Кранкейт наклонился вперед, пристально всматриваясь в экран и мерцающий пульт перед ним, и снова поднес к губам мегафон.
— Начинаю обратный отсчет! Вы готовы?
— Готов.
Кранкейт принялся отсчитывать секунды, глядя на часы у себя на руке:
— 8… 7… готовность номер один… 6… полная готовность… 5… А… пошел!.. 3… 2… 1! Готовность номер два. Подтвердите. — Теперь он кричал в полный голос. Было видно, что оба доктора увлечены, словно дети, играющие в волшебников.
— Есть готовность номер два.
— Начинаю обратный отсчет! Вы готовы?
— Готов.
— Готовность номер два! — выкрикнул Кранкейт и начал отсчет. Его голос звучал как-то странно, слегка механически — словно он проходил сквозь динамики радиотрансляционной сети.
— 100… 99… 98… 97… 96… 95… 94… 93… 92… 91… 90… 89… 88… 87… 86… 85… 84… 83… 82… 81… 80… 79… 78… 77… 76… 75… 74… 73… 72… 71… 70… 69… 68… 67… 66… 65… 64… 63… 62… 61… 60… 59… 58… 57… 56… 55… 54… 53… 52… 51… 50… 49… 48… 47… 46… 45… 44… 43… 42… 41… 40… 39… 38… 37… 36… 35… 34… 33… 32… 31… 30… 29… 28… 27… 26… 25… 24… 23… 22… 21… 20… 19… 18… 17… 16… 15… 14… 13… 12… 11… 10… 9… 8… 7… 6… 5!.. 4!.. 3!.. 2!.. 1… МАСТУРБАЦИЯ!
Кэнди сперва не поверила своим глазам. Когда отзвучало последнее эхо громогласной команды Кранкейта, Данлэп… ну, в общем, понятно. Где-то через минуту Кэнди оторвалась от щели в стене и проговорила упавшим голосом:
— Я, пожалуй, пойду. А то у меня голова разболелась.
— И не забудь, что я тебе говорила, — мама Кранкейта злобно уставилась на нее. — Оставь Ирвинга в покое!
Кэнди медленно побрела по лабиринту больничных коридоров, пытаясь найти дорогу обратно к папиной палате. По пути она размышляла обо всех неприятных странностях, что случились с ней за сегодня: кошмарная сцена в приемной, разговор с миссис Семит и теперь еще эксперимент в амфитеатре. Она знала о необычных теориях доктора Кранкейта (от той медсестры, что подсказала ей, как пройти в регистратуру), но одно дело — знать, а другое — увидеть своими глазами, как все это происходит на практике. Для нее это стало большим потрясением. Кэнди была смущена, озадачена и растеряна — и плюс к тому она страшно устала. Она вытерла мокрый лоб носовым платком. Ей хотелось скорее добраться до стула и сесть…