Великое зло

Жас рванулась прочь. Хотела перепрыгнуть галечную канавку и вязкую насыпь, оказаться там, где в безопасности стоял Малахай. И чтобы никакого электромагнитного поля! Но будто какая-то сила приковала ее к месту, и она осталась недвижима, как те огромные величественные деревья, что окружали ее со всех сторон, – такая же, как они, часть пейзажа.

– Ты тоже чувствуешь? – спросила она у спутника.

Он покачал головой. Мука и разочарование исказили его лицо. То же выражение было у него, когда Жас поинтересовалась, помнит ли он сам что-нибудь из своих прошлых жизней, и Малахай признался, что нет. Чего он только не испробовал: медитации, гипноз, эксперименты с наркотиками… Факт остается фактом: человек, положивший всю жизнь на исследование перерождений, так и не смог разбудить собственную память.

Внезапно грянул раскат грома, и немедленно хлынул ливень. Это произошло так неожиданно и так быстро, что ни Жас, ни Малахай не успели добежать до укрытия и моментально вымокли до нитки.

Не дождь – неистовый шквал. Сорвавшаяся с привязи ярость. Меньше чем через минуту ров вокруг валуна заполнился, и Жас оказалась на острове. Она понимала, разумеется, что ров не может быть особенно глубоким и что его легко перепрыгнуть или перейти вброд. Понимала разумом. Но отчаяние и чувство безнадежности не позволяли ей стронуться с места.

Одна за другой темное небо осветили три вспышки молнии. За каждой следовал раскат грома. Все громче и громче с каждым разом. Так, согласно кельтской мифологии, раскручивал свое колесо бог грома Таранис.

Гроза ревела. Малахай что-то кричал и отчаянно жестикулировал. Жас до безумия хотела сдвинуться с места, убежать от опасности. Но не могла.

Очередной раскат оглушил ее. А последовавший за ним новый разряд молнии залил все вокруг электрическим сиянием. Казалось, Малахай тоже начал светиться. Неподалеку упало дерево. Жас вдохнула горький запах тлеющей древесины.

Малахай дико размахивал руками и кричал. Она различила только одно слово: «Прячься!» – но пошевелиться была не в силах. Да и не хотела, по правде-то говоря. Все слезы, что она так долго держала в себе, сейчас непонятным образом нашли выход. Ей надо было выплакать их. Отпустить. Отмыть себя дочиста – и жить, наконец, настоящим!

– Жас!!! – отчаянно закричал Малахай, когда гром и молния ударили почти одновременно.

Время замедлилось. Запах камня, даже более сильный, чем запах дождя, главенствовал надо всем. Ее «я» застыло в капле между «сейчас» и «через мгновение». Мгновение, которое может и не наступить, – если все закончится в пылающей вспышке света. Девушка отчетливо понимала, что произошло; рассудок был кристально ясен. Поразительно, какое множество мыслей способно уложиться в такой краткий миг.

В ее мозгу вспыхнуло воспоминание об исследовании, которое она когда-то проводила по Зевсу. Страшные подробности. Планету одновременно терзают тысяча восемьсот сильных гроз. Молния бьет за секунду восемьдесят – сто раз; сорок миллионов ударов в год.

Ученые до сих пор не могут вычислить, какое количество электрических зарядов изливается во время этих гроз на Землю. Зато могут шаманы. Знают мистики и мудрецы. В эти последние безумные мгновения Жас осознала, что женщина, стоящая под открытым небом во время грозы, – идеальная мишень для истечения электричества. Великолепный сосуд для гнева молнии. Для ее огненного поцелуя.

Глава 3

Больно. Жас не понимала, где она, – все перекрывала боль. Живот скрутило спазмом. И лишь когда боль отступила, Жас осознала, что лежит в гостевой комнате дома Малахая.

Хозяин был тут же: он дремал, скорчившись в кресле у ее постели; книга выпала из рук.

Да, точно. Малахай говорил, что побудет рядом – дождется, пока она заснет. Но зачем? Что произошло? Что случилось перед тем, как он произнес эту фразу?

Лес… Мегалит…

Она сжалась: снова скрутил спазм. Между ног текло что-то теплое и липкое.

Превозмогая боль, Жас осторожно поднялась, взяла с тумбочки несессер и поплелась в ванную.

У нее всегда были проблемы с месячными. Стрессы и походные условия не могли не повлиять на цикл. Вроде случилась задержка. В июне. Или в июле. Или раньше?

Поэтому несколько дней назад она все-таки купила тест на беременность. Распечатала упаковку – а потом сидела на краешке кровати, уставившись на пластиковую полоску так, будто это бесценный экспонат из Греции или Анатолии. Смотрела и думала: а что делать, если она и вправду в положении? Мужа или постоянного парня у нее не было. Несколько коротких ночей в конце мая в Париже – вновь воскресшая страсть к мужчине, в которого она давно влюблена и который, так или иначе, присутствовал в ее жизни всегда. Но Гриффин женат. В его семье не все ладится, и он изо всех сил пытается спасти брак. Жас ни в коем случае не хотела влезать в отношения супругов, и без того непростые. И если она теперь беременна, то что, спрашивается, делать?

В отличие от большинства подруг Жас никогда не думала о материнстве. Никогда не позволяла себе даже мечтать об этом: боялась, что станет для своего ребенка такой же матерью, какой Одри была для них с братом. Детство нанесло незаживающие раны, и Жас не хотела причинить такую же боль другой человеческой душе. Не надо, чтобы кто-то еще испытал то, что пришлось испытать ей.

Но если она беременна – избавиться от ребенка?! Особенно если это ребенок Гриффина? Не слишком ли многое она уже потеряла?

Жас так и не использовала тест. Убрала упаковку в аптечку, решив, что проверит позже, когда вернется после уик-энда у Малахая. Теперь в этом не было необходимости. Теперь она знала точно. Не знала только, как справиться с этим знанием.

Женщина умылась и попробовала восстановить в памяти то, что произошло в лесу.

Молния не задела ее – но ударила совсем рядом. Полыхнула вспышка, громыхнул гром. Грохнуло так, что затряслась земля. Ее пробрало до печенок – аж зубы застучали друг об друга. Ноздри заполнил едкий запах горящих листьев. Жас отпрянула – и впечаталась в твердую неподатливую поверхность камня. Вокруг падали листья, трещали ветки деревьев – и все заливал стоящий стеной дождь.

А потом откуда-то выскочил Малахай, помог преодолеть ров и втолкнул в одну из каменных хижин: там они и дожидались окончания ливня. Он помог ей избавиться от кроссовок. Резиновые подошвы тлели, носки как будто кто-то вытащил из костра. Но на коже девушки молния не оставила ни одного следа. Малахай надеялся, что удара электрическим током удалось избежать.

Но не было ли доказательством могущества стихии то, что сейчас медленно сочилось из ее тела? Означает ли произошедшее, что ей предстоит оплакивать новую потерю?

Закрывая косметичку, Жас вспомнила страшное отчаяние, которое обрушилось на нее прямо перед бурей. И чудесный горький запах. Аромат чего-то изначального. Леса. Звезд. Она помнила его: казалось, он заложен в кодах ее ДНК – но разве такое возможно? Она помнила его на глубинном, подсознательном уровне.

Малахай утверждал, что не ощущает никаких странных запахов. И ничего толком не разглядел: его ослепила молния.

Жас проглотила две таблетки обезболивающего. Умылась. Причесалась. Надела платье и потуже затянула пояс.

Даже если приступов больше не будет, ей не уснуть. Поэтому она не вернулась в спальню, а пошла вниз. Выпьет чашку чаю, вот что она сделает. По примеру Робби.

От мысли о брате стало легче. Сейчас она ему позвонит. Выпьет чаю и позвонит Робби. Такой план. В этот момент сомнений ей нужна была хоть какая-нибудь определенность.

Дом был спроектирован в неоготическом стиле середины XIX века: великолепный в ярком солнечном свете, ночью он казался зловещим. Проходя через полутемный холл, она слышала, как под ковром скрипели половицы; по стенам метались тени.

Центральная лестница была огромна, и Жас, спускаясь по ней, чувствовала себя карлицей. В отделанных мореным дубом нишах через равные промежутки располагались семейные портреты. Глаза почивших хозяйских родственников, казалось, провожали ее.