Страница 3 из 15
Удивительно, но я согласился. Я всегда слишком сурово относился к Шарлю и здесь, на Джерси, старался чаще поддерживать его.
Мы предприняли эту – я думал, последнюю – попытку 11 сентября.
Тем вечером с нами обедали Дельфина, Огюст Вакери, генерал Ле Фло и Пьер Ревеню. К столу подали жареную курицу, приправленный зеленью картофель, спаржу и яблочный пирог. На столе стояло хорошее красное вино, но я почти не пил. Участие в сеансе предполагает ясную голову, не затуманенную алкоголем или приступом сонливости. Пока Дельфина готовила все необходимое, я позволил себе лишь послеобеденную трубку гашиша, чтобы прочистить мозги, взбодрить разум и повысить восприимчивость.
Наш дом на Джерси выходил на Ла-Манш; окна глядели прямо на пролив. В тот вечер море завораживало: волны без устали бились о берег, заполняя тишину гневной музыкой. Море тоже изнывает от нетерпения и ожидания чего-то необычного, подумал я тогда.
И необычное случилось. Четвертый сеанс привел нас в ужас и восторг одновременно. Он оказался пугающим и прекрасным; приоткрыл дверь такой силе, что ни человек, ни зверь, ни сам Господь не могли помешать ей. Тем вечером иной мир распахнул нам свое пространство, он затянул в себя море, небо, звезды…
Он соблазнял и манил, и не в слабых человеческих силах было противиться искушению. Предложенный дар сломал мою жизнь – и твою тоже.
…Стена, отграничивающая прошлое от настоящего, треснула. Ветер, распахнувший окна гостиной одиннадцатого сентября тысяча восемьсот пятьдесят третьего года, соединил наше «сейчас» с невообразимым, немыслимым. Открылся проход.
– Коснитесь пальцами табурета, – велела Дельфина.
Шарль повиновался.
– Что бы ни случилось, не отпускайте руки, – продолжила она инструкции. – Франсуа-Виктор, как только ножки табурета сдвинутся, начинайте записывать. Один удар – «да», два удара – «нет». Помните, о чем я говорила: число ударов соответствует порядку букв в алфавите. Тщательно ведите записи; позднее мы все расшифруем.
Мы расселись, развлекающиеся игрой взрослые. Все испытывали любопытство, и только один из них ощущал желание настолько исступленное и яростное, что оно через эфир воздействовало на духов.
Как я надеялся, что это не обман и не ловкий трюк!.. Я отчаянно желал поговорить с той, что умерла. В последний день мемориальной недели, в годовщину смерти Леопольдины я страстно желал поговорить с дочерью.
– Откройте свой разум, – напутствовала нас Дельфина. – Впустите духов. Приветствуйте их, позвольте им говорить.
Миновала почти целая минута, покуда маленький табурет не зашевелился. Одна из ножек стукнула. Снова. И снова.
– Кто здесь? – спросила Дельфина, и возбуждение поднималось в ее голосе подобно пузырькам в бокале шампанского. – Ты здесь?
Тук, тук.
Мне никогда не забыть звук, с которым ножки постукивали по столу. Так стучат в окно ветви дерева. Хлопает дверь. Падает крышка шкатулки. Невинный звук, так мне тогда казалось. Как же я ошибался: ведь с каждым ударом в плодородной почве моего неспокойного рассудка прорастало семя безумия… Каждый удар нес злобу и вырождение; он развращал.
– Кто там? – вскрикнула, нервничая, моя жена.
Постукивания медленно следовали одно за другим. Франсуа-Виктор прилежно делал записи, но во мне крепла уверенность, что они хаотичны и лишены какого бы то ни было смысла. Выражение лица Дельфины говорило о том же.
Очередная попытка. Очередная неудача. Вот что я тогда подумал.
И вдруг ритм изменился, стал более выраженным.
Франсуа-Виктор старательно записывал количество ударов. Но непостижимым образом я заранее предчувствовал, какое слово названо; я как будто бы обрел способность понимать шепот пространства. Ах, это трудно объяснить, еще труднее убедить кого-то. Но поверьте, во время этого и последующих сеансов со мной действительно говорили духи! Не настолько громко, чтобы это услышали другие, – но разговор этот не был плодом моего воображения.
Я здесь. Я с вами.
Затем стук прекратился. Табурет перестал покачиваться. На этот раз он оставался недвижим почти полных две минуты. Я уже был готов отодвинуть стул и встать, когда все началось снова. Табурет пришел в движение. Затрясся. Слегка сдвинулся, а потом снова занял прежнее место. Было ли это всего лишь неосознанным желанием Шарля?
– Кто говорит с нами? Дух, что был прежде? – вопросила Дельфина.
Два удара.
Нет.
– Кто ты?
Пять ударов. Остановка.
Д
Шестнадцать.
О
Долгая последовательность ударов. Шарль насчитал двадцать пять. Остановка.
Ч
Затем тридцать.
Ь
Мне потребовалась лишь секунда, чтобы услышать слово, которое ножки табурета выстукивали так долго. Одно слово. «Дочь».
Затем пауза и новая серия ударов. Новое слово.
М
Семь.
Ё
Затем восемнадцать.
Р
Я знал и это слово. Знал задолго до того, как раздался последний удар.
Дочь. Мертвая.
– Кто ты? – снова спросила Дельфина.
И дух назвал имя. Удар за ударом. Буква за буквой.
Л… Е… О… П… О… Л… Ь… Д… И… Н… А
– Это и вправду ты, Дидин? – вскричал я. – Это ты?
Мне не было нужды ожидать неторопливых ударов. Я знал и без того. Мою уверенность подтвердил единственный удар.
Тук.
Да.
– Ты счастлива?
Да.
– Где ты?
Свет.
– Как мы можем быть рядом с тобой?
Любовь.
– Ты видишь нас? Чувствуешь, как мы несчастливы?
Да.
Изучение людской природы – моя страсть; я умею читать лица и понимаю, что творится у человека на сердце, какие бы слова ни произносили его губы. Когда раздались удары, я оглядел присутствующих, подозревая ловкий трюк. Может быть, Шарль подталкивает табурет? Может быть, он решился на это в отчаянии, день за днем наблюдая нашу неизбывную скорбь? Или это просто жестокая шутка?
Я задал прямой вопрос, и он поклялся, что ни при чем. Я посмотрел на остальных детей, на супругу. Ей приходится сносить мои разглагольствования, сказала она. Но ее ненависть ко мне не настолько велика, чтобы подвергнуть меня такому наказанию. Это не Адель. В ее глазах стояли слезы, и наша младшая дочь, названная в честь матери, рыдала рядом с нею.
Нет, это не было шуткой. Треножник древней прорицательницы Сивиллы вошел в нашу жизнь.
Снаружи завывал ветер, посылал морю горестные упреки, а море отвечало ему ревом и плеском волн. Стихиям не требовались жалкие человеческие слова.
Я задал последний вопрос:
– Ты придешь снова?
Один стук. То самое «да», которое я так надеялся услышать.
В тот самый момент жизнь изменилась.
Я никогда не верил в духов, с сомнением слушал истории о привидениях – но тут я поверил. Или, как заявил бы священник, я допустил дьявола в свою жизнь.
Но священник ошибся бы. Я не только позволил ему войти. Я предоставил дьяволу теплый и уютный кров, место, где он мог передохнуть от своих трудов. Я открыл ему свою душу…
Глава 2
14 августа, наши дни.
США, север штата Коннектикут
С тех пор, как полтора месяца назад Жас л’Этуаль покинула Париж, каждый раз, просыпаясь по утрам, она давала себе слово последовать наконец совету брата Робби и держаться настоящего. Прощаясь, он поцеловал ее в лоб, ласково поправил выбившуюся прядь вьющихся волос и сказал:
– Если ты сумеешь это сделать, Жас, то сумеешь исцелиться.
Пробираясь по лесу вместе с Малахаем Самюэльсом, она пробовала сосредоточиться, как и предлагал Робби, на происходящем здесь и сейчас, не позволяя мыслям уноситься в прошлое, не позволяя, чтобы тоска снова поглотила ее.
Держись настоящего.
Здесь, в настоящем, было много всего. Свежий воздух пах травой и яблоками. Рядом шагал наставник, день обещал множество интересных вещей.
Держись настоящего.