Страница 2 из 25
Как другой, конечно, не суметь.
Как могла, хранила и спасала
Свой народ от супостатов Ты.
Но История пока не пролистала
Всех скорбей печальные листы.
Пусть хотят тебя служанкой сделать,
Радости, надежд лишают пусть,
Белоглазая косится чудь и нелюдь,
Будешь, как была – Святая Русь.
Воскресные зарисовки
Сегодня в храме многолюдно.
Толпа, и повернуться трудно.
К иконам вовсе не пробраться.
Старушки к лавочкам теснятся.
Горит свечей медовых лес.
Звенят молитвы до Небес.
Пищат детишки слабым хором.
Все на мамаш глядят с укором.
Алтарник нынешний, Серёжа,
Свечу выносит осторожно.
Священник возглас подаёт,
И дружно крестится народ.
Вот исповедь, и к аналою
Приход придвинулся волною.
Старик взглянул на образа,
Потупил влажные глаза.
Вот у священника старушка.
И шепчет батюшке на ушко.
Подходят бледные девицы.
Отходят – розовые лица.
Переминается парнишка.
Второй стоит – уткнулся в книжку.
А третий крутит головой.
Похоже, в храме он впервой…
Ну вот, и детки, и мамаши
Идут, скрестивши руки, к чаше.
Причастников неровный ряд…
Алтарник держит красный плат…
У батюшки усталый вид.
Но он с амвона говорит.
Народ подходит ко Кресту
На нём распятому Христу…
Собрались люди на Крещенье,
И ждут, когда придёт священник.
Кадильный дым… Мерцают свечи…
Всем православным в храме – легче.
Уходят лишние проблемы,
Воочью видим – кто мы, с кем мы….
… У храма бабушки стоят,
И расходиться не хотят….
В городе чужом
В городе чужом – одна…
Среди шума, взгляды - скользом.
Словно бы коснулась дна…
На витрине сохнут розы.
Пёстрых вывесок сумбур,
И машин столпотворенье.
Нищий ждёт… Цветёт гламур…
Муравейника кипенье…
Деловые в пиджаках
Так спешат – гляди, затопчут.
Дамы проплывают – ах.
Бабки шлёпают в платочках.
Инвалиды, лимита,
Зазывалы возле лавок.
Спешка, давка, суета,
Словно жить осталось мало…
Стройки шум… А тут – ремонт,
Стены в сетке-паутине.
Рёв машин. Какой-то понт
Встал на «зебре».
«Вот скотина!» -
Дед вопит. Народ глядит,
И спешит, собою занят.
Сам себе уж дед ворчит…
А витрины блеском манят…
Вот монашенка спешит,
Рукавом взмахнув, как птица.
…Так молитва для души –
Растревожит и промчится…
Перед входом в банк – швейцар.
Толстый кот с надменным взглядом.
Душит жир, в мундире – жар.
Он мечтает о прохладе.
Грустно, жарко и легко:
Здесь меня никто не знает.
Тот, кто любит – далеко.
Он делами плотно занят.
Ухожу, бреду назад,
Вдоль и поперёк движенья…
И ловлю в витринах взгляд
Своего же отраженья…
Папка из архива
Проснувшись, улица сияла,
Слепила стёклами машин,
Зевак витрина зазывала…
А на обочине один
Стоял немолодой мужчина,
В себя, как в омут, погружен.
Уйти в себя была причина.
Архивный зал покинул он.
Он вспоминал - вручили папку.
Допросы, справки, протокол…
Там дед его походкой шаткой,
Никем не видимый, пришёл.
И рассказал, для всех неслышно,
Как жизнь тюремная текла.
И как по обвиненью вышло –
Он контра, враг, и все дела…
Он объяснял, что невиновен.
Но глух и жуток был допрос.
Ломали душу аж до стона.
Вопрос – что гвоздь… Ещё вопрос…
Нелепо, дико обвиняли,
Не слыша, что он говорил.
Как будто роботы из стали
Его терзали что есть сил…
Вот новый протокол подписан.
Он снова им: не признаю!
И кружат, тупо кружат мысли:
Нагромождая, дело шьют.
Увидит ли жену и деток?
Отпустит страшная тюрьма?