Музей Восковых фигур

Поезд опять остановился… Петров облегченно вздохнул и, наскоро сказав «до свидания», бросился к выходу.

— Постойте, постойте; куда вы? Я еще не все досказал, — кликнул, хватая его за рукав… — Дослушайте же до конца…

— Я сейчас вернусь… — догадался сказать Петров.

— Ну, хорошо! Только возвращайтесь скорее; то, что я вам расскажу, будет еще более удивительно…

Конечно, Петров не вернулся… Вместо него через несколько минут в вагон вошел кондуктор, но Волховского там уже не было…

1901 г.

МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР

— Кажется, подняли занавес, — сказала красивая стройная дама господину средних лет, задумчиво сидевшему на маленьком диване в аванложе, — вы так тихо сидите, что я думала, что вы уехали совсем, не простившись… Пойдемте досматривать «Коппелию».

— Позвольте мне посидеть еще здесь немного, — отвечал Боромлев, — я приду немного погодя; ведь вы не одна; с вами Михаил Иванович; а я, признаться сказать, не особенно люблю третье действие этого балета: оно уже не в жанре Гофмана… Все полуфантастическое, сказочное кончается во втором действии… Да, кроме того, у меня что-то болит голова…

Он остался один… Сквозь закрытую дверь до него глухо доносились изящные мелодии Делиба. Обрывки разных мыслей и отдельные сценки из балета, автоматы, табакерочная музыка второго действия — все это путалось в его голове и таяло, как дым сигары на открытом воздухе. Около их ложи сидела очень интересная молодая женщина, со смуглым лицом, с загадочным и магнетическим взглядом; оригинальность костюма заставляла предполагать в ней иностранку. Она была одна в ложе. Боромлев ее видел несколько раз, и всегда она была одна. В начале представления она бросила ему многозначительный взгляд и, уходя в антракте в аванложу, всякий раз смотрела на него так, как будто приглашая его зайти…

Боромлев потихоньку вышел из своей ложи, несколько секунд постоял перед соседней дверью и потом решительно вошел.

В аванложе сидела она; она тоже не смотрела третьего действия.

— Наконец-то вы решились прийти, — сказала она. — Вы не поверите, как я торжествую! Вы, который называете всех женщин куклами, не устояли, забыли всякое приличие, и прямо пришли объясниться мне в любви… О, я уверена, что вы меня любите! Я сразу заметила, как ваше самолюбивое и холодное сердце смягчилось при первом же моем взгляде…

— Но позвольте!.. Почему же вы знаете, что я…

— Я все знаю… Я знаю, что с первой же нашей встречи в этой голове только и живет одна мысль обо мне, а все остальное улетело… Вы совершенно охвачены моим очарованием… Вы везде видите только меня, и не только глазами, но и душой! Вас даже не интересует, откуда я, что я такое… Может быть, я — ведьма. А вам все равно; не правда ли? Хи-хи!

— Позвольте, однако, сударыня…

— Хи, хи! Ну хорошо, нам здесь долго разговаривать нельзя… Я вам назначаю свидание… Приходите завтра в семь часов вечера в музей восковых фигур. Вы называете женщин куклами, а поэтому я приглашаю вас в общество мне подобных…

На следующий день Боромлев наскоро пообедал и поспешил на улицу, чтобы немного глотнуть свежего воздуха и в шумной толпе успокоить свое волнение перед свиданием с загадочной красавицей. Оставалось всего минут двадцать до назначенного часа, когда он направился скорыми шагами к музею, наиболее известному в городе. Подойдя к нему, он был неприятно поражен, увидав, что вывеска не иллюминована, и маленькая касса, в которой продавали билеты, закрыта. «Она, вероятно, это знала, — сказал сам себе Боромлев, — и нарочно назначила мне здесь свидание, чтобы надо мной посмеяться?.. Да и кто такая — она?.. Вот странно: не могу припомнить — на каком языке она со мной говорила? Очевидно, это была мистификация!»

Волнение сразу улеглось, и сердце охватило тоскливое чувство неразделенной любви. Он уже направился в другую сторону, раздумывая, как бы убить вечер, но не успел сделать нескольких шагов, как к нему подошел бритый старичок с выцветшими глазами и красными веками и сказал: «Вам, мусью, угодно посмотреть музеум? Он теперь перенесен на другой угол, по случаю расширения и увеличения зрелищ… О, теперь это настоящий паноптикум!.. Огромное разнообразие для глаз!.. Новости и редчайшие экземпляры… Подвижной автомат, играющий в рамс и заводящий собственные золотые часы… Жрица Пифия на треножнике… Мумия фараона Псаметиха… Волшебный стрелок, всегда попадающий в цель… Кроме того, редчайшие аппараты: часы жизни Парацельса и аппарат-гороскоп Нострадамуса, изготовленный его собственною рукою, того самого астролога, который предсказал будущее Катерине Медичи. У нас же редкий нумер: «Видения отрубленной головы», поставленное по картине знаменитого бельгийского художника Виртца… Пожалуйте, это недалеко»…

Боромлев покорно шел за стариком, семенившим перед ним.

— Очень жаль, мусью, что вы не видели у нас крошек-лилипутов. Это в высшей степени любопытный феномен природы, но зато, взамен их, у нас показывают удивительную живую нимфу «fin de siecle»[4], плавающую сухой в мок-рой воде, а что прямо-таки удивительно: это фокусник из Индии; за это платится отдельно…

Эта странная болтовня, да и сам старичок с его неопределенным лицом как-то соответствовали настроению Бором-лева, тоже неопределенному и томительному. Не отвечая ни слова, он за ним последовал. Старичок свернул с Невского в одну из поперечных улиц и, доведя его до подъезда, кашлянул многозначительно в руку и, сказав: «Сегодня за вход платится рубль», куда-то скрылся…

Взяв билет внизу, Боромлев стал подыматься вверх, боясь заставить себя ждать: лестница была узка, без ковра, а тусклое освещение придавало ей мрачный характер. Входная дверь была тоже неширокая и грязная, не обещающая ничего хорошего, но, войдя, Боромлев переменил мнение в лучшую сторону. Там оказался большой зал, вновь отделанный, в два света. Вдоль средней комнаты шли длинные диваны, обитые темно-малиновым бархатом. Из зала, то там, то здесь, по причудливой фантазии устроителя, выходили в стороны широкие коридоры или большие ниши. С двух сторон, наверху, были устроены на металлических колонках длинные балконы с окнами, в которые были вставлены цветные стекла, освещенные изнутри, что окрашивало потолок разными цветами. Налево от входа, в стене, было так ловко вставлено большое зеркало, что Боромлев удивился, увидав неожиданно самого себя. Такие зеркала были расставлены в разных местах.

В некоторых нишах стояли разные тропические растения и цветы, очень искусно сделанные, а между ними вогнутые и выпуклые зеркала, чрезвычайно меняющие лицо и всю фигуру человека. Восковые фигуры, большей частью в натуральный рост, были так ловко размещены по зале, что не только издали, но и на довольно близком расстоянии могли ввести в заблуждение и заставить предполагать, что в музее довольно много посетителей. Тут были и женщины, и мужчины, одни одетые очень богато, другие в простых домашних платьях, но все в современных модах, и так как только головы и руки их были восковые, а все остальное, начиная от шляп и кончая сапогами и ботинками, совершенно такое же, как и на живых людях, то они и походили на живых; одни сидели, другие стояли в самых непринужденных позах, ничем не отгороженные от проходящих живых посетителей, и только как будто застыли, замерзли в своей неподвижности, как будто адский холод промчался над ними или волна тонкого и очень сильного яда мгновенно прервала их существование. Для посети-теля-меланхолика это место представляло то удобство, что он мог потихоньку усесться на одном из диванов, обитых темно-малиновым бархатом, рядом с каким-нибудь восковым Жюлем Фавром, Эдиссоном или Сарой Бернар, и, как будто прислушиваясь к речам этих знаменитостей, потихоньку умереть от паралича сердца.

При входе в музеум один из сторожей в черной ливрее, обшитой серебряными галунами, сунул в руку Боромлеву каталог. Боромлев спросил его, много ли публики и не проходила ли молодая красивая дама, со смуглым лицом и большими блестящими глазами. Тот отвечал, что — не помнит, но, кажется, проходила. Посмотрев рассеянно какую-то знаменитую танцовщицу перед зеркалом, отгороженную шелковым шнурком, он прошел поспешно по всему залу, вглядываясь во всех женщин, из коих добрые три четверти оказались куклами, что произвело на него неприятное впечатление. Ее здесь не было… Он обошел все смежные комнаты, но и там ее не было… Затем он повернул назад, вспомнив, что люди, ищущие друг друга, часто идут по одному и тому же направлению и поэтому не могут встретиться. Во время этих поисков, в одной темной проходной комнате, слабо освещенной зеленоватым светом, ему послышалось, что кто-то его зовет по имени; знакомая женская фигура мелькнула за колонной; он ускорил шаги, но ее там не было; около стояла танцовщица в испанском костюме, держа в неподвижной руке веер. Вдали, направляясь к выходу, шел какой-то военный, ведя под руку толстую, пожилую даму. Этот обман повторился несколько раз. Бо-ромлеву казалось, что он видит свою незнакомку то в той, то в другой стороне, и всякий раз, приближаясь, он убеждался в своей ошибке. При этом зеркала еще более вводили его в заблуждение. Бесплодное метание из стороны в сторону его взволновало и утомило. Очевидно, она еще не пришла…

4

Конец века (фр.).