Безумно опасна (ЛП)

— Больше похоже, что это она махнула на себя рукой, — прямо сказала Баба. — Я подозреваю, что ты пытался гораздо дольше, чем сделали бы остальные мужики, прежде чем сдаться и полностью вычеркнуть ее из своей жизни.

Она была вознаграждена слабой полуулыбкой.

— Может быть, — сказал он. — Но все равно я сделал недостаточно.

Он посмотрел вниз на маленькую могилку.

— Ты знаешь, я ни разу не плакал.

Баба посмотрела на него с изумлением.

— Что?

— Ни в ночь, когда Ханна умерла. Ни в долгие недели и месяцы после. Даже в день, когда ее похоронили, — он обхватил себя обеими руками. — Я так и не заплакал. Я так старался быть сильным для Мелиссы, для людей, которые зависели от меня, я ни разу не плакал ради своего собственного ребенка. И какой я после этого отец?

Его голос под конец надломился, хотя выражение лица так и не поменялось, такое же безрадостное и пустое, как когда она подошла к нему и встала рядом. Наконец, Баба сдалась и убрала волосы с его лица, но ветер тут же вернул их обратно. И вместо того чтобы убирать их снова, она легонько поцеловала его в губы.

— Полагаю такой, который закрывает свое сердце на замок и делает свою работу, — сказала она мягко, обнимая его рукой за талию.

Лиам фыркнул.

— Да ну, никого больше тебе не напоминает?

“Хорошо, вот оно”.

— Да, немного, — сказала Баба. — Из нас получилась ужасная пара, правда?

Он поднял голову и внимательно на нее посмотрел, его глаза были прикованы к ее, пока она не была вынуждена отвести взгляд.

— Правда? — спросил он таким тоном, как если бы это был совершенно обычный вопрос. — Я имею в виду, мы пара?

Сердце Бабы подскочило, тем самым давая ответ, но все что она сказала:

— Я не знаю. Иногда мне кажется, что вся вселенная устроена так, чтобы не дать нам быть вместе. Не знаю, сможем ли мы преодолеть все это.

Она вспомнила их страстную близость, когда на несколько золотых мгновений все казалось возможным. Даже теперь, она хотела его так сильно, что желание сотрясало девушку до подметок ее ботинок. Но не было ни единой возможности, что они смогут что-то сейчас решить, пока не разберутся с текущими проблемами.

Нежно коснувшись своими губами его, она произнесла:

— Одно я знаю точно — мы будем работать сообща и разберемся с Майей раз и навсегда.

Надежда осветила лицо Лиама, словно вышло солнышко, но небо все равно оставалось серым.

— Это означает, что ты веришь мне? А не Мелиссе с ее ужасной ложью?

Прежде чем отпустить, Баба сжала его сильнее, это было почти объятие.

— Да. Да, верю, — она даже не поняла когда решила ему поверить, она просто знала что верит. — Старая Баба часто говорила мне, что сердце также очень важно для магии, как и сила — а мое сердце говорит, что ты невиновен.

Едва заметная улыбка дернула уголок его губ.

— Но все что оно говорит помимо этого, честно говоря, остается для меня загадкой.

Лиам быстро обнял ее в ответ, и отпустил, прежде чем она даже осознала, что его руки были вокруг нее. И Баба сразу начала по ним скучать, как только он их убрал.

— На данный момент, мне подходит и так, — сказал Лиам.

Он опустился на одно колено и похлопал по плите в последний раз, одинокая капля незаметно скатилась по его загорелой щеке.

— Не волнуйся, малышка, — произнес он. — Папочка обо всем позаботится. Но я вернусь. И тогда я поплачу для тебя.

***

Майя вошла в роскошный арендуемый дом Питера Каллахана и закрыла за собой дверь. Она бывала здесь и раньше, конечно, поэтому дорогая обстановка в белых и серо-коричневых тонах ее не удивила, так же как и гладкие мраморные полы, идя по которым в своих туфлях на шпильках, она слышала громкое цоканье.

“Ну какой человек арендует дом с белой отделкой, когда у него четырехлетний ребенок?” Хотя, конечно, следов обычного беспорядка, вызванного ребенком, она не увидела; все было чисто и на своих местах.

Презрительная усмешка искривила ее неестественно прекрасное лицо. Она презирала этого честолюбивого бизнесмена с того самого дня, как пришла устраиваться на работу, и у него не было шанса отказать ей. По правде говоря, она ждала этого момента каждый час каждого жалкого дня все шесть месяцев, которые ей приходилось терпеть его самодовольное превосходство, жадное тщеславие и лишенных воображения совокуплений на его ореховом столе дважды в неделю.

То, что сейчас произойдет, будет для нее, несомненно, гораздо приятней.

По крайней мере, для нее. Она подозревала, что он не разделит ее чувства, совсем.

Привлеченный звуком ее смеха, разносившемуся эхом по всему дому, Питер показался на верхних ступенях лестницы. Встревоженный вид стер все его самодовольство, которое обычно занимало место на его аристократическом лице.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил он, поглядывая на свои навороченные, украшенные бриллиантами наручные часы, которые он всегда носил. — Моя жена и сын придут с минуты на минуту.

— Вот и хорошо, — сказала Майя, сверкая зубами. — Я надеялась повидаться с ними перед отъездом.

Питер буквально слетел с лестницы, встречая ее в фойе, где открывался вид на впечатляющую гостиную и кухню-студию с гранитными столешницами.

— Ты не можешь покидать город, — сказал он, и негодование начало просачиваться как дым. — Я обещал, что ты останешься здесь и будешь свидетельствовать против шерифа.

Майя посмеялась над ним, закатив глаза на такое проявление наивности от кого-то, кто гордился тем, что он такой умудренный опытом бизнесмен.

— Не говори ерунды, — сказала она спокойно. — Ты прекрасно знаешь, что я стояла за всем этим. Как ты думаешь, почему пропавшие дети, были как раз из семей, которые были в твоем особом списке?

Ее пальцы сделали воздушные кавычки при упоминании слова "особом".

— И не говори мне, что считал это совпадением. Даже ты не можешь быть настолько глупым.

Возмущение и страх боролись на лице Каллахана.

— Я думал об этом, некоторое время назад, — сказал он. — Поэтому я был рад, когда выяснилось, что это все-таки был шериф МакКлеллан. И я уж точно не глуп. Как ты смеешь так разговаривать со мной? Я ведь могу вас уволить, девушка.

Чем дольше он говорил, тем больше проявлялась свойственная ему уверенность, как если бы фамильярная манера разговора, могла послужить частоколом для защиты от неприятной действительности, с которой приходилось иметь дело сельским жителям.

Майя собиралась насладиться, вырвавшись из этого раз и навсегда.

— Ты не можешь уволить меня, болван, — произнесла она, постукивая туфелькой от Лабутена. — Я уже ухожу. И не пытайся обвинить меня во всем, что случилось; это все из-за тебя, ты создал волшебную дверь в мой мир, уничтожив землю и воду.

Ее улыбка вызвала у него ужас, и его лицо посерело.

— Но, прежде чем уйти, я пришла за последней уплатой за то, что ты осквернил элемент, который для меня священен — за твоим сыном.

Глава 27

У Питера Каллахана отпала челюсть.

— Что? Ты совсем спятила?

Он стал грозить ей пальцем, очевидно, не замечая, что тот слегка трясется.

— Если ты делала все эти чудовищные вещи, то это не моя вина! — возразил он. — И я уж точно не позволю тебе забрать своего сына. Я строю все это для него!

Каллахан обвел рукой воздух, как будто его империя каким-то образом проявится, как несомненное доказательство того, как тяжело он работал.

Майя усмехнулась, и ее карминовые губы изогнулись с презрением.

— О, да ладно. Ты строишь это для себя. Спорим ты не провел с мальчишкой больше двадцати минут в любой из дней, с тех пор как я здесь.

Положив руки на бедра, она начала запугивать своего бывшего босса.

— Ты отдашь мне мальчика, — сказала она кратко, и каждое ее слово разрезало воздух как острый кусок льда, — или я разрушу весь мирок, который тебя окружает. Я расскажу твоей жене, что мы трахались с тех пор, как я пришла устраиваться на работу. Все в городе узнают, что ты помогал мне выбирать, чьих детей похищать, и что это ты стоишь за всеми бедами, которые случились у людей, не давших тебе разрешения на бурение на своей земле.