Львица

— Я вижу, что вы восхищаетесь своей матерью, — продолжал Дэниэл с такой уверенностью, будто его слова являлись непреложной истиной. — Вы пошли по ее стопам и посвятили этому всю свою жизнь. Я помню, вы говорили, что тоже занимаетесь медицинскими исследованиями.

— Да, занимаюсь. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что делала она. Я ни за что не соглашусь поехать в экспедицию по первому же зову, причем так далеко от дома. Я не такая смелая, как она. — Эмма пристально посмотрела на Дэниэла. — Вы тоже очень смелый. Работаете почти в одиночку в полевой лаборатории на станции. У нас в институте мы работаем с особо опасными вирусами четвертого уровня только в специальных лабораториях, в герметических камерах с отрицательным давлением. Мы используем специальную одежду, а за плечами у нас кислородные баллоны. А после этого мы должны тщательно вымыться под горячим душем.

Дэниэл печально улыбнулся.

— Боязнь заразиться вирусом Оламбо отнюдь не самая большая наша проблема. Мы были бы только рады найти его.

— Что вы имеете в виду?

— Наша цель — узнать, где прячется вирус между вспышками эпидемий. Должно быть, это какое-то животное или насекомое, которое является переносчиком вируса, но само ему не подвержено. Мы отлавливаем диких животных и берем у них кровь на анализ: крыс, блох — всех подряд… — Тут Дэниэл развел руками. — И ничего. Мы до сих пор ничего не нашли.

— И пока не найдете, нет никаких шансов избежать новой эпидемии.

— Именно так. Последняя вспышка была в 2007 — в том же году, когда произошло извержение вулкана Ол Доиньо Ленгаи. Тогда от лихорадки умерло очень много людей. — Голос Дэниэла моментально потух, и Эмма заметила, как помрачнело его лицо, точно так же, как и тогда, возле могилы. — Умирали не только старики и дети, но и крепкие молодые люди. Заразиться мог каждый. — Дэниэл посмотрел Эмме в глаза. — Я не знаю, много ли вам известно о лихорадке Оламбо. Это очень тяжелая смерть.

— Ну, я изучила все случаи, зафиксированные Североамериканским эпидемиологическим центром. Я знаю, что первым симптомом является боль в горле, резь в глазах, мышечная и головная боли. Вскоре после этого человек покрывается сыпью. Горло воспаляется настолько, что по виду напоминает открытую рану. Затем начинается кровотечение. — Эмма столько раз перечитывала официальные отчеты о лихорадке Оламбо, что могла цитировать их почти дословно. — Кровь может сочиться из ранок от уколов, из десен. У женщин может начаться сильное маточное кровотечение. В конце концов человек впадает в кому и у него отказывают все органы. Смертность составляет около восьмидесяти процентов. По сути, человек умирает от внутреннего кровотечения. Как вы уже говорили, источник вируса до сих пор не найден, но он может передаваться через кровь, слюну, рвотные массы и другие жидкости.

Дэниэл молча смотрел на нее в течение нескольких секунд, а затем кивнул.

— Да, все так и происходит, как вы рассказали. Когда вспыхивает эпидемия, все панически боятся заразиться. Это неудивительно, поскольку сложно избежать контакта с человеком, который так сильно истекает кровью. Если кто-то в семье заболевает, иногда все остальные просто убегают из дома и оставляют его умирать в одиночестве. Это ужасно.

Эмма опустила глаза.

— То же самое произошло и с моей матерью. Я узнала это по архивным материалам. Ее коллега уехал со станции, стараясь договориться, чтобы маму эвакуировали. А местный помощник сразу же сбежал. Некому было даже подать ей обезболивающее или глоток воды. Она умерла в полном одиночестве. — Эмма посмотрела на Дэниэла. — Позже ее тело нашли в спальне на станции.

— Да, я слышал об этом, — с сочувствием произнес Дэниэл. — Но… знаете что? Она не была в полном одиночестве.

— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Эмма.

— Когда я только приехал на станцию, чтобы начать свое исследование, я обнаружил на стене в спальне фотографию. Она висела прямо возле кровати таким образом, что ее можно было видеть, даже не поднимая головы с подушки. Это фотография маленькой девочки… — Его голос стал мягче. — Я думаю, что это вы.

Эмма с трудом проглотила комок в горле. Сьюзан всегда брала фотографию дочери в экспедиции и обычно хранила ее под подушкой.

— Что вы сделали с фотографией? — почти шепотом спросила Эмма.

— Те, кто работал на станции до меня, не трогали ее, и я тоже оставил ее висеть, как и прежде. Такое впечатление, будто ей там самое место. Когда мы вернемся на станцию, я вам покажу.

Эмма молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. У нее возникло ощущение, будто ей неожиданно сделали подарок. Подумать только: она сможет увидеть и даже потрогать эту фотографию — доказательство того, что она в какой-то степени была рядом с матерью, когда та находилась при смерти. Даже если ничего больше не выйдет из предпринятой ею поездки в Танзанию, одна эта находка стоит всего.

— Сейчас в этой комнате спит Ндугу, — добавил Дэниэл. — А я сплю в пристройке во дворе, можно сказать, в сарае.

Эмма с удивлением посмотрела на него. Насколько она помнила, на станции было всего лишь два основных помещения: лаборатория и комната напротив. Всю остальную территорию занимали пристройки. По ее представлениям, единственную нормальную комнату должен занимать начальник лаборатории, а не его помощник. Как правило, ученые ревностно относятся к своему статусу.

— Мне нравится спать в маленькой комнате, — добавил Дэниэл, как будто угадав ее мысли. — Чувствую себя более комфортно. — Он внимательно посмотрел на Эмму. — Эта комната сейчас убрана в ожидании приезда Ндугу из Аруши. Мне кажется, что для вас это самое подходящее место на станции. Но если хотите, мы можем поменяться.

Эмма в ужасе открыла рот, внезапно осознав, почему Дэниэл предложил ей поменяться комнатами. Она попыталась представить, каково это — остановиться на ночь в той же самой комнате, где умерла ее мать. И более того — постараться уснуть. Эта мысль показалась ей просто чудовищной, и она уже хотела было попросить Дэниэла пустить ее в свою комнату, в каком бы она ни была состоянии. Но затем какое-то внутреннее чувство побудило ее отказаться от этой идеи. Эмме стало интересно, каково это — лечь на том же самом месте, где раньше спала Сьюзан. Смотреть на потолок и видеть то, что видела она. Слышать те же самые звуки, вдыхать те же самые запахи…

Пока Эмма мучительно раздумывала над выбором, она смотрела на Дэниэла, который спокойно и терпеливо ждал ее ответа. Ей вспомнился тот полный уважения взгляд, которым он одарил ее в момент, когда она сказала, что они должны ехать прямиком в Малангу. Ей захотелось снова почувствовать на себе этот взгляд. Она не сомневалась, что он придаст ей сил.

— Я думаю, мне лучше остаться в комнате моей матери, — после довольно продолжительной паузы произнесла Эмма.

Дэниэл медленно кивнул, как будто понимая, какая борьба чувств только что разыгралась у нее в душе. Затем он встал из-за стола и подозвал мальчика-официанта, чтобы тот убрал тарелки.

Основная дорога из Малангу была широкой и ровной, особенно по сравнению с той местностью, через которую они ехали днем. Темнота, казалось, со всех сторон окутывала машину, неохотно расступаясь только под светом фар. Они молчали, машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Скачущий свет фар действовал почти гипнотически. Эмма незаметно для себя задремала, когда вдруг услышала голос Дэниэла:

— Вы не против, если я буду слушать музыку? Это не даст мне уснуть.

Эмма вспомнила про то, что у Дэниэла в кармане был айпод.

— Конечно. Если хотите, я могу повести машину вместо вас.

Эмма подумала, что Дэниэл целый день был за рулем и наверняка уже сильно устал. Но, предложив свою помощь, она с недоверием покосилась на неосвещенную приборную доску и на коробку передач, на которой от времени стерлись уже все обозначения.

— Учиться ездить на этой развалюхе в темноте слишком опасно. Я лучше буду слушать музыку, а вы можете пока вздремнуть. — Дэниэл вытащил из кармана наушники вместе с серебристым айподом. Распутав провода, он надел наушники, и его тело сразу же как будто наполнилось новой энергией, а голова начала двигаться в такт музыке, которую Эмма не слышала.