Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 77

Только на днях сняли сухорукого Сайфи и выбрали Тимергали председателем. Что тяжко будет руководить колхозом, Тимери знал. Правда, в разговоре с секретарем райкома он довольно бодро заявил, что надо ведь кому-нибудь взяться за руководство колхозом. Но теперь он изрядно ломал себе голову: «Как быть с семенами? Где достать фураж? Как справиться с севом?»

И сколько ни размышлял Тимери, все сводилось у него к одному: надо сдвинуть народ! «Эй, Байтирак! Золотые у тебя руки, Байтирак! Коли встряхнешься, сумеешь себя показать!»

Но как сдвинуть народ? Как зажечь людей?

У самых дверей его догнала ватага молодежи. Один, озорно посмеиваясь, рассказывал:

— А вчера еще потешней получилось! Напился пьяный и тут же свалился. Утром спрашивает: «Жена, а жена! Что я вчера делал?» Она и говорит: «Обмяк да под стол». — «Что же, говорит, так без песни и пил?» А жена ему: «Какие там песни, с трудом до постели доволокла». — «Эхма, говорит, даром пропала водка, ежели без песен! А ну-ка, жена, неси половинку. Пусть кровные не плачут, поправить дело надо!» Так неумытый и сел за водку с утра, только уж с песней...

Все весело рассмеялись.

Тимери только головой покачал: «Ну и чертенята! До всего дознаются. Сайфи уже к ним на язычок попал!»

9

Труды Шамсутдина не пропали даром: народу в клубе набралось полным-полно. Больше всего было женщин. Они уселись по трое, по четверо и, щелкая орехи и семечки, горячо что-то обсуждали. У дверей шумной гурьбой теснились подростки — джигиты военной поры.

Сидевшие в первом ряду старики — отец Нэфисэ Бикбулат и белобородый Айтуган — подвинулись и дали Тимери место рядом с собой. С разных сторон вытянулись шеи: любопытно все же посмотреть на нового председателя!

Пришли и гости из Аланбаша. Татарка в зеленой телогрейке и пуховом платке была черноброва и, видно, очень бойка. Сбоку у сцены рядом с Нэфисэ стояла в чесанках миловидная чувашка Нарспи. Широкая в скулах, с веселыми ямочками на щеках, она, улыбаясь приятельнице узкими глазами, проворно лузгала семечки. Нарспи говорила по-татарски, приятно, на свой лад произнося чужие слова, явно умножая в них звук «ч».

— Вчера, — рассказывала она, — пришло Наташе письмо. Спасибо, пишет ей Миша, что уму-разуму научила.

Нэфисэ кинула при этом взгляд на веснушчатую молодую женщину в черном жакете, которая разговаривала с Айсылу. Это и была Наташа-бригадир.

Когда-то Миша был бригадиром в «Интернационале». Имя его с черной доски не сходило. Бригада его, будто тяжелый камень, висела на колхозе. Сколько сраму приняли из-за нее!

Замуж Наташа выходила по любви, потому и сдерживалась поначалу. А после она заявила мужу: «Знаешь, Мишенька, неправильно мы с тобой нашу жизнь повели. Не тебе на мне жениться, а мне тебя следовало взять в жены».

После того сама она стала бригадиром, а Мишу заставила воду к тракторам подвозить.

Когда началась война, Наташа серьезно сказала своему мужу: «Я тебя, Миша, конечно, и так люблю. Все же сними с души сомненье: докажи на фронте, что ты настоящий мужчина».

— В последнем письме с фронта Миша после приветов написал, что не вернется к ней без ордена на груди, а ей наказал вырастить побольше хлеба, — чуть нараспев закончила Нарспи свой рассказ.

Айсылу, посоветовавшись с Тимери, поднялась на сцену и открыла собрание. В президиум сразу же назвали Тимери и Айсылу. От двери из группы молодых крикнуло несколько голосов:

— Бригадира колхоза «Интернационал» Наташу!

Все дружно захлопали.

Твердо ступая сапожками, Наташа прошла на сцену. Когда она сняла жакет и откинула платок, все увидели плотную, чуть курносую женщину в огненно-красной кофте. Облокотившись розовыми локтями на кумачовую скатерть, она спокойно водила глазами по залу, время от времени поправляя спадавшие на ухо светлые волосы. Нэфисэ вспомнила, что рассказывала о ней Нарспи, и улыбнулась. Ей показалось, что в уголках губ Наташи прячется озорная усмешка.

Первое слово дали Тимери. Все умолкли, ожидая, что скажет новый председатель.

Слегка наклонившись вперед, Тимери оперся узловатыми пальцами о стол. Стол весь заскрипел, и он, быстро выпрямившись, стал разглаживать складки на скатерти.

— Что ж, пожалуй, начнем, — обратился он к залу. — Много говорить мне нечего. Вы знаете небось, зачем собрались. Вот гости к нам пришли, должно быть, с добрыми намерениями. У них есть что сказать, нам есть что послушать. А послушаем — поразмыслим. Да-а... Вот ведь как получилось! Председатель «Интернационала» просил передать, чтобы мы, чулпановцы, не обижались на правду — плохо, мол, мы нынче работаем. Знаю, сказал он про нас, если хотят, то у них под руками все горит, да что поделаешь, сами виноваты.

Тимери остановился и посмотрел в глубину полутемного зала. В напряженной тишине он почувствовал и тревогу и смущение собравшихся.

— Григорий Иванович передал еще, что посылает к нам своего бригадира. Найдете, мол, возможным померяться с ней силами, пожалуйста, соревнуйтесь. Ворота «Интернационала» открыты, преграды не поставлены. К «Чулпану» мы завсегда с ясной душой, с открытым сердцем. А дальше, говорит, видно будет... Гостья, которая с нами сидит здесь, и есть тот самый бригадир, товарищ...

— Наталья Осиповна... — шепнула Айсылу, потянувшись в сторону Тимери.

— Да... Наталья Осиповна пришла к нам с поручением от Григория Ивановича... Соревноваться хочет с нами... Надо решить, какая бригада примет ее вызов? Давайте посоветуемся, обдумаем и скажем свое слово...

В зале зашумели, заговорили, потом, поглядывая на Наташу, вновь стихли. На открытом лице этой симпатичной женщины было столько дружелюбия и чистосердечности, что, пожалуй, никто не решился бы задеть ее грубым словом или высказать обиду.

Гостья беспокойно посмотрела в зал, потом на Айсылу и встала, тронув рукой бусинки на шее.

Она оказалась бойка на язык.

— Товарищи, старшие и младшие! Мы не только в гости пришли к вам, — начала она и пошла низать слова. Напомнила о многолетней дружбе между «Интернационалом» и «Чулпаном», рассмешила всех рассказом, как в дни юности в праздник «джиен» чуть было не вышла замуж за байтиракского парня.

— Мы, — сказала она, — пришли к вам как истинные друзья. Что сами знаем, тому вас научим, чего не знаем — у вас поучимся. Силы-то у нас равные. И у нас мужья на фронте, и наши скакуны на войне. — Затем она поделилась тем, как у них колхозницы выхаживают лошадей; если нужно, даже картошкой своей кормят. Поведала и о том, что нет известий от старшего брата. Рассказала, как в прошлом году под Минском фашисты расстреляли с самолета сестру с ребенком. Тут голос ее дрогнул и глаза загорелись. — Я дала слово работать не только за себя, но и за мужа и за убитую фашистами сестру. Пусть выращенные нами колосья обернутся пулями против врага!..

В заключение Наташа объявила, что посевную она намерена закончить в девять дней, собирается снять урожай по сто десять пудов с гектара и призвала чулпановцев последовать ее примеру.

Ей шумно аплодировали. Потом, когда наступила тишина, в зале стали оглядываться по сторонам, друг друга подталкивать, подбивать на выступление.

— А ну, дружки, неудобно ведь томить гостей!

— Бригадиры, не тяните, решайтесь!

В зале покашливали, перешептывались, но слова так никто и не просил.

Беспокойное молчание зала стало тревожить Айсылу.

— Бикмулла-абзы! Может, ты что-нибудь скажешь? Хоть ты покажи свою удаль.

— А? Чего? — длинный сухопарый старик с редкой козлиной бородкой, подавшийся по случаю глухоты правым ухом вперед, медленно встал на ноги. — А? Чего? — опять переспросил он. — Соревноваться? Это ты мне говоришь?.. Надо бы, дочка! Очень надо бы! И опыт у Наташи большой... Молодых бы наших поучила урожай высокий выращивать. Только у меня силенок не хватит, детки. Лошади меня убивают, лошади! Может, кому-нибудь и выдумкой покажется, а для меня это истинная правда: у нас всего-то одиннадцать одров; половина из них той же стати, что и я сам — зубы у них уже лет десять как выпали... Нет уж, куда мне! Только колхоз осрамлю... Одна надежда — на молодых... Ну-ка, молодежь, что же вы?!