У истоков Броукри

- Адора?

- Что? – я выплываю из мыслей и встряхиваю головой. Наконец, мама смотрит мне в глаза, а не куда-то вдаль. – Ешь. Еда остывает.

***

После завтрака я убегаю из дома так быстро, как могу. Никто меня не замечает. Тень и только, вот кто я. Мои родители заметят кражу голубого бриллиантового ожерелья, но у них долго не будет возникать вопросов по поводу отсутствия меня. Хотя в глубине души я все-таки верю, что я нужна им. Они ведь мне нужны, а чувства – взаимное ощущение. Так ведь? Нет. Конечно, нет. Тогда бы жить было гораздо проще.

Я прибегаю в дом Марии и громко тарабаню по дубовой двери. Мне открывает один из тех парней, что помогали нести незнакомца на чердак.

- Тебя мама прислала?

- Да, конечно. – Я возбужденно киваю. Прикусываю губу и смиренно жду, когда мне позволят войти. Парнишка окидывает взглядом мою одежду – топ, который я не сменила на что-то более приличное – и усмехается.

- Проходи.

Пятнадцать лет – опасный возраст. В это время из спальни моего брата доносились стоны и шепот, и я пряталась в своей комнате, затыкая уши наушниками. Очень часто мне доводилось видеть, как он выпроваживает девиц через черный вход. Тогда-то я впервые и узнала, что подставлять Мэлота не стоит. Я пожаловалась маме на то, что у брата шумно в комнате, а потом всю неделю ходила с опухшей и красной щекой. Родителям сказала, что случайно ударилась об угол стола, когда поднимала с пола тетрадь. Они поверили. Но я на самом деле ударилась о руку собственного брата.

Поднимаюсь на чердак и осторожно распахиваю дверь. Незнакомец не спит. Стоит в углу и горбится так сильно, что бинты на торсе скатились вниз. Я тяну к нему руку, но тут же застываю, заметив решительность в его взгляде. Что-то мне подсказывает, что опасно к парню приближаться.

- Это ты перевязала рану?

- Я хотела помочь. – Голос осип. Возбуждение сменилось неуверенностью, и я робко закрываю за собой дверь, боясь нарваться на неприятности. – Ты лежал у моего дома.

- Что?

- Тебя сильно избили.

- Считаешь?

- Не понимаю, почему ты злишься.

Парень смотрит на меня так, будто я говорю на неизвестном ему языке. Его лицо тут же вытягивается, выражает искреннее недоумение и раздражение, но уже через несколько секунд его тело сильнее сгибается от боли.

- Черт, - выругивается он, придавив пальцами рану на плече. – Как я здесь оказался? За стеной. И кто ты такая? Почему…, - он глядит мне в глаза. – Почему помогаешь мне?

Я и сама не знаю: почему. Набираюсь уверенности, бросаю на пол сумку и подхожу к незнакомцу, приподнимая перед собой руки.

- Я не сделаю тебе больно. Я лишь должна перевязать рану, иначе она не затянется, и ты останешься здесь еще на пару недель.

- Пару недель? – он вдруг нагло прыскает. – Меня здесь не будет уже сегодня.

- Вновь устроишься у стены?

- Я разберусь, где мне устроиться.

- Странная благодарность.

- Нет. Куда страннее твое желание мне помочь.

- А разве не так должны поступать нормальные люди? – Я все-таки подхожу к парню вплотную. Вижу, как он настороженно стискивает зубы, и улыбаюсь. – Чего ты боишься, я ведь не причиню тебе вред. Один взмах твоей руки, и все – прощай, Дор.

- Хорошо, что ты это понимаешь.

- Тебе очень больно?

- Нет, я…, - он смущенно хмыкает и расслабляет плечи. – Немного.

- Хорошо. Присядь, я перевяжу рану.

Какое-то мгновение он колеблется, но затем все же садится на сваленные в пирамиду подушки. Парень облокачивается спиной о неровную стену, на ней ободраны старые обои и нарисованы детские каракули, а потом тяжело выдыхает.

- Я давно здесь?

- Одну ночь. – Поднимаю с пола сумку. В ней аптечка и еда, которую мне запаковала Мария, и я поджимаю губы: кто бы мог подумать, что я захочу о ком-то заботиться. Сипло вздыхаю и усаживаюсь напротив незнакомца, поджав под себя ноги. – Ты не против, если я осмотрю раны? На самом деле, я ничего в этом не смыслю. Но Мария сказала …

- Мария?

- Моя…, - облизываю губы, - моя знакомая.

- Я думал, обо мне никто не знает.

- Она никому не расскажет.

- Откуда такая уверенность? Откуда ты вообще знаешь, кто и как поступит? – парень стискивает зубы и поправляет волнистые волосы. В его глазах проносится раздражение, и я невольно свожу брови. – Вы вечно все пытаетесь контролировать.

- Мы?

- Да, вы. С заречья. Нас разделяет не только стена.

- Что же еще нас разделяет?

- Отношение к жизни, образ жизни, сама жизнь.

- Знаешь, думаю, тебя очень сильно ударили по голове. – Подаюсь вперед и касаюсь пальцами пластыря на виске незнакомца. Он морщится, а я язвительно усмехаюсь. У меня вдруг просыпается ярое желание треснуть его. – Ты считаешь, я спасла тебя потому, что я очень и очень плохой человек? Интересное объяснение.

- Я не просил мне помогать.

- Да, не просил. Ты не мог. Ты валялся у стены и едва дышал.

- Какая ты благородная.

- Зато ты невыносимый, горделивый, самовлюбленный и...

- И? – его забавляет моя растерянность. – И какой еще?

- О, прекрати! – Возмущаюсь я.

- Что, прекратить?

- Не смотри на меня так.

- Как? – он неожиданно усмехается.

Впяливаю в него недовольный взгляд, но парень лишь шире улыбается. У него синие глаза, в которых сейчас плавает и томится недоумение. Я громко цокаю и достаю из сумки бинт, надеясь прогнать со щек красные пятна. Снимаю с его торса окровавленную ткань. Промываю рану спиртом и замираю, когда незнакомец морщится от легкой боли.

- Прости. – Избегаю смотреть ему в глаза. – Я неумеха. Не делала ничего подобного.

- Если тебя это успокоит, то неприятно будет в любом случае, независимо от опыта.

- Так говоришь, будто часто бываешь в больнице.

- Я практически там живу. – Он усмехается, и я все-таки перевожу на него взгляд. Не думаю, что это была хорошая идея, потому что по неведомой моей голове причинам, мое лицо возгорается от смущения и становится слегка красноватым. – Ты ведь здешняя. Да?

- У меня это на лбу написано?

- Нет, просто ты отличаешься от тех девушек, что живут в моем квартале.

- Правда? И чем же?

- Ну, ты чистая.

Прыскаю со смеху и растерянно улыбаюсь.

- Что?

- Нет, я серьезно!

- Вы что, не моетесь?

- Очень редко.

- Это же отвратительно!

- А когда мы все-таки принимаем ванну, то не смываем после себя воду.

- Что? – я замираю с пальцами на его плече. – Ты лжешь.

- Нет. Мы ее оставляем на следующий раз. Или для других нужд. Поливаем растения в засуху, отдаем скоту.

- Но почему?

- Чистая вода – дорогое удовольствие. – У парня вновь в глазах проносится ледяной метеор, полоснувший по мне, будто бритва. – О, кто бы сомневался, что ты об этом ничего не знаешь. Вряд ли тебе хотя бы что-то известно о настоящей жизни.

- Не говори так.

- Почему? Боишься, что я окажусь прав?

- Нет, не боюсь. Просто ты понятия не имеешь, кто я, и как я живу.

- А что тут понимать? – он гортанно усмехается и ударяется макушкой о стену. В его глазах полыхает горячее недовольство, будто окажись я корнем проблем, он бы тут же, не раздумывая, разодрал меня в клочья. – У тебя идеальная жизнь.

- Если бы.

- Ты не заботишься о том, что сегодня на ужин; не боишься согнуться на работе. Для тебя жизнь – обыкновенное существование, но не ежедневная борьба. Ты говоришь, что я должен торчать здесь, лечить раны, а моя семья умирает от голода!

- Ты не пленник, - защищаюсь я, - ты можешь уйти в любой момент.

- Отлично.

- Но раны раскроются, тебя найдет кто-то другой, кто не станет церемониться, и в ту же секунду твоя семья потеряет такого великолепного и самовлюбленного парня. Правда, считаешь, это хорошая идея?

Незнакомец стискивает зубы, а я заматываю рану на его торсе. Надеюсь, не слишком туго. Обтерев ладони о колени, придвигаюсь к парню и смачиваю вату спиртом.