Страница 4 из 17
— Ты не заметил, за нами никто не наблюдал с той стороны… когда мы работали? — неожиданно спросил его Терехин.
— Нет. А что? — с беспокойством поднял тот серую от снега голову.
— Надо глядеть в оба. Может, и заметишь…
Очкасов прикрыл перчаткой лицо от ветра и снежной пыли и стал наблюдать за тем берегом. Вскоре он повернулся, глаза его слезились.
— За работой вспотел, а сейчас руки и ноги, как деревянные. Все от проклятой ангины… Валенки промочил… — смотрел он на Терехина с жалобным видом.
Терехин знал, что в такой мороз валенки промочить не так-то легко, вода едва коснется, как сразу же превращается в ледяную корку. Однако Иван постарался придать своему голосу сочувственные ноты.
— Сам до заставы дойдешь?
— Дойду, не маленький… — откровенно обрадовался Очкасов и стал быстро подниматься.
Эта поспешность задела Ивана.
— Скажи дежурному, что нужно смену… — сказал он уже вдогонку Очкасову, но тот, согнувшись, быстро уходил.
— Постой! Я передумал… — окончательно озлился Терехин.
Очкасов повернулся, хотел выругаться, но ему ветер забил снегом рот.
— Обоим нельзя. Нам попадет… задание не выполнено! Нужно действовать по обстановке… — выплевывая снег, быстро заговорил Очкасов, видя, что Терехин тоже встал.
— Ничего. Старший наряда отвечает… Идем.
Терехин явно что-то задумал, но что — Очкасов не мог понять.
Вскоре они вышли на высоту «Голова Собаки». Вьюга подгоняла их в спину.
— Иди медленней… Еще медленней!.. — командовал Терехин своему напарнику.
— Зачем? Зачем медлить? — преодолевая ветер, злился тот.
— Чтобы с той стороны увидели, что мы уходим. Поняла глупая твоя голова?
Пограничники спустились в лощину, затянутую предвечерними сумерками. В ней было тихо, хотя вверху выл ветер.
— Сядем! — предложил Терехин и, не обращая внимания на недоумение напарника, стал рассуждать — Сейчас мы по лощине обойдем высоту. Потом по Гирлу незаметно вернемся к коряге. Пусть думают, что мы ушли… — кивнул он головою в сторону реки.
— Ты что, Иван? — совсем побледнел Очкасов. — Окоченеем. Оставаться в секрете нам никто не приказывал. Там всю душу из тела за ночь выдует…
— Значит, без души жить будем.
Терехин снял перчатку, вывернул ее наружу теплой влажной от пота шерстью, поднес к носу.
— Обойдусь без тебя… Дашь понюхать Амуру. Понял? — Иван бросил на своего напарника неприязненный взгляд.
— Да этот зверь меня разорвет! — испугался Очкасов. Потом что-то сообразил и зашарил по карманам. — Нужно волочь перчатку за собою по снегу… У меня где-то была бичевка…
— Знаю… У меня тоже разные канаты водятся.
Терехин достал из кармана тонкую, но прочную бичевку метров двух длины и крепко привязал перчатку.
— Не отрывай от земли до будки… Амур поймет в чем дело и тебя не тронет… Только не трусь.
Очкасов спешил уйти. Он боялся, как бы Терехину опять что-нибудь не взбрело в голову.
— Ступай! — сказал тот и бросил перчатку на снег. — Оставь мне свою! Эх!.. Обрадовался…
Но слова Терехина заглушил свист ветра. Очкасов даже не оглянулся.
9
Пограничник лежал за трехпалой корягой. Вьюга то с одной, то с другой стороны набрасывалась на бойца, слепила глаза, жгла лицо.
Коряга содрогалась всем своим задубевшим на морозе причудливым телом и временами, казалось, кричала человеческим голосом. Терехин еще никогда не испытывал такого чувства, как сейчас. Он готов был поверить, что не коряга ревет, а он сам кричит неистово и вызывающе.
Терехин не переставал вглядываться в сторону проруби, которая в ночном сумраке напоминала заскорузлый шрам на смутно видневшемся льду реки.
Ветер, перед тем как стихнуть, обычно меняет направление.
Раньше он дул Терехину в лицо, а потом стал заходить в спину.
Где-то к середине ночи вместе с порывами вьюги донеслись с левого фланга заставы отдаленные выстрелы.
«Банда уже орудует там», — подумал Терехин и весь напрягся. Сильнее приник к коряге. Ему почудилось, что лед на реке словно постанывает… Пограничник пристально всмотрелся в темень. И тут же почувствовал, что рубаха прилипла к спине. Стало жарко. Из ночной мглы одна за другой на Бурунче появились человеческие фигуры, смутные и непередаваемо зловещие.
«Амур, ты балуешь? Всегда с фокусами… Ну, сиди, сиди. Знаю, что ты уже здесь и не подведешь меня», — мысленно успокаивал себя Иван, стискивая зубы. Бойцу казалось, что его кто-то трогает зубами за шинель на спине.
Неизвестные двигались гуськом. Невдалеке от входа в Холодное Гирло они остановились. Постояли. Один — выше остальных на целую голову — шагнул к проруби, постучал о лед каблуком. Подумал и повел группу в обход, к такому же утесистому выступу берега как и тот, на котором притаился Терехин.
Вскоре из-за берегового выступа донеслись глухие удары топоров.
«Главарь приказал рубить лозу… Подождем, Амур, и приготовимся», — Терехин неторопливо вытер с казенной части винтовки снег, подумал: снять со ствола колпачок или нет? Снял, ствол прикрыл перчаткой.
Терехин делал все это машинально. Перед глазами маячили знакомые картины: то он рубит дрова, то стоит перед капитаном и ничего не может рассказать про свою область…
Неизвестные показались опять. Они приволокли что-то похожее на мат и перекинули через прорубь; двое осторожно перешли по настилу на лед Холодного Гирла.
— Больше ждали, а теперь не долго осталось… Сиди, торопыга, — уговаривал Терехин Амура, хотя твердо знал, что уговаривает только себя одного.
Все нарушители уже перебрались через прорубь.
«Приготовься, Амур!» — Терехин подтянулся на локтях поближе к коряге и стал медленно выдвигать винтовку.
Главарь махнул рукою, темная кучка шевельнулась бандиты кинулись врассыпную.
— Стой! — приказал Терехин, как это требовалось по уставу.
Но нарушители имели, видимо, свое особое мнение насчет устава. Двое из них бросились к обрыву и поползли вверх, остальные открыли стрельбу. О корягу звонко шлепались пули, лицо Терехина обдали осколки льда и щепки дерева.
Двое бандитов на обрыве! Иван нажал крючок. Грянул выстрел. Один из врагов скатился вниз. Его спутник с топором в руке, припадая к снегу, подползал к пограничнику… Терехин суматошно дергал рукоятку затвора, перезаряжал винтовку.
Вот локти нарушителя поднялись на уровень косматого треуха, а лезвие топора взлетело еще выше!..
В последнюю долю секунды Иван увидел Катю. Ему даже почудилось, что односельчанин Стенька Копчик занес над головою… только не кнут, а топор!..
— Гах!.. — выдохнул нарушитель. И сталь о сталь выкресала искры!
В тот самый момент, как лезвие топора начало опускаться, Терехин рванулся вперед и вонзил штык в приподнявшегося врага. Но и топор сделал свое дело: скользнув по винтовке, снес рукоятку затвора и как огнем обжег Терехину кисть правой руки…
С шинели вскочившего бойца, как мерзлые воробьи, посыпались отсеченные пальцы, онемевшая рука беспомощно скользнула по прикладу.
Как мешает плащ! — чуть не заплакал Иван.
Трое нарушителей уходят, а он бессилен…
Пограничник взял винтовку между колен; левой рукой надел брезентовый капюшон на один из отрогов коряги и присел, — плащ послушно сполз. Обрадованный боец приник всем туловищем к коряге. «В патроннике есть патрон!!» — вспомнил Иван.
На беспомощную, истекающую кровью правую руку Терехин положил винтовку, как на упор, и стал целиться. «Один патрон! Всего один патрон!»- звучало в сознании. Трое нарушителей бежали вверх по Гирлу; вот-вот их скроет темная грива камышей. Пограничник ловил па мушку среднего.
Гирло было узкое, убегающие почти касались друг друга плечами… Выстрел!.. Винтовка дернулась в сторону раненой руки; крайний справа нарушитель свалился.
— Амур, наперерез! — закричал каким-то совершенно незнакомым голосом Терехин и не сошел, а съехал с обрыва. Он в это мгновение твердо верил в присутствие своего четвероногого друга.