Виргостан

– Там, – Хопнесса указывает спицей вниз, – снова пришли пузотеры. Точнее сказать – один из них. Говорит, что ватзахеллы отобрали и съели у них все елочные игрушки, что ты им подарил.

– Я ведь дал им с собой предугадатель.

– Они его потеряли.

– А отвратитель?

– Отвратитель ватзахеллы тоже проглотили.

– Ну надо же! Может, это и к лучшему. – Герральдий призадумывается. – А ну-ка позови-ка его сюда-ка, пожалуйста!

– Не забудь, что они реагируют только на определенные комбинации звуков.

Перед Герральдием как из-под земли появляется пытливое голопузое создание. Герральдий последовательно хлопает в ладоши, топает ногами и приветствующе свистит. Голыш как по команде начинает срывать со стен часы, радостно хохоча и пробуя их на вкус.

Герральдий мимоходом предусмотрительно снимает алебарды с настенного ковра. Видимо, железо и время в крови у триллипутов, поэтому гость без раздумий впивается в содержимое чернильницы и, растерев синеву под носом, кидается к камину и петардой вылетает через дымоход на улицу.

В дозорную трубу хорошо видна траектория его приземления.

Герральдий чихает, и до него доносится отдаленный смысл происшедшего.

. . .

Из цилиндрического скворечника над входной дверью в кабинет выныривает птица Очевидия в накрыльниках:

– К вам, смущенный молодой человек!

Входит давешний раскрасневшийся триллипут, озаглавленный цилиндром, наряженный в малиновый фрак, но без штанов. Герральдий настраивает астроскоп, в упор разглядывая посетителя:

– Да вы, батенька, пижон, как я погляжу! Тем не менее милости просим. Вы что же это, решили облечь себя в одежду общего мнения? Ну, выкладывайте, с чем пожаловали.

Карапуз начинает выгребать из карманов всякую мелочь – шишки, фантики, пуговицы, кофейные зерна, сушеные грибы, бусы из ракушек, желуди, листья. Герральдий вертит в руках безделушечные сувениры:

– Любопытно, любопытно. А это что? – Герральдий разворачивает кусок исцарапанной бересты. С одной стороны, на древнетриллипутском языке увековечен старинный рецепт утерянного секрета блинопечения, а с другой стороны – до боли знакомый чертеж какого-то Майновира. Таким именем называют триллипуты реку-молнию.

– Поделитесь, пожалуйста, рецептиком для вечернего приложения, – клянчат спецкоры из раздела о вкусной и здоровой пище.

А весь секрет заключается в особой муке, собираемой триллипутами под подушками с крупой, на которых спят младенцы.

…практика ломки оснований

Хопнесса с удивлением смотрит на стены герральдиевского кабинета, останавливая взгляд на одиноком белом циферблате без единой стрелки. Кругом, даже на потолке вокруг дымохода от очага, разбросаны мелкокалиберные чумазые следы чьей-то активной деятельности. Отпечатки босых ног, перепачканных рук и даже голых ягодиц. Герральдий пожинает плоды ответственности:

– Все разобрали. Очень уж им тиканье приглянулось.

Хопнесса продолжает смотреть в белую пустоту циферблата. Герральдий подтверждает:

– Да, да, да! Ближе к центру время движется незаметно медленно, а на периферии – неуловимо быстро, несмотря на то что мгновения там растянуты до необъятности.

Хопнесса тем же временем кому-то кивает в окно.

. . .

Символ мудрости – молчание, а молчание дается нелегко. Поэтому Герральдий старается находить пользу в общении с глухонемыми слепцами. У изувеченных он научился перекрещиваться взглядом и перерасполагать пространства.

Можно сколько угодно болтать с глухими, вдоволь слушать немых и видеть невидимое вместе со слепыми, если владеешь языком мысли. Умение мыслить – это самое большое достижение человечества после изобретения защиты от паразитов.

Рисунок на правом плече представляет собой точную увеличенную копию фрагмента микропленки, хранящей в памяти схему невиданных доселе Герральдием сходящихся и расходящихся рек. Сколько он ни пытался отыскать что-то подобное на поверхности земной коры, ни одна из виденных им рек не совпадала по конфигурации с изображением на плече. Он тщетное время силился узнать имена рек, пока не выяснилось, что это одна и та же река. Река-молния, река, похожая на вырванное с корнями дерево, летящее по воздуху. И настоящее имя ей дано там, откуда она родом. В народе называют ее Воя, но она на этот зов не откликается. Эта река неуловимо подвижна и пронизывает собой все сверху донизу, оставляя остро пахнущий след невидимого огня.

…сон в руку

Герральдий достает склянку с надписью «Глубокое вдохновение» и одним махом впитывает в себя содержимое. Самый пьянящий сон происходит зимним днем при ярком солнечном свете. Слышно, как не унимаются робкие возгласы корреспондентов:

– Позвольте, позвольте! Зима будет в третьей главе!

Но никаких возражений – это уже не явь. Герральдий спит и дышит свежим морозным воздухом. Из ноздрей его рьяно вырываются две коловоротных струи пара, а в голове клокочет бурлящая железом кровь:

– Свифть-свифть! Ту-ту!

Книга спешно закрывается:

– Из огня да в полымя!

На заиндевевшей обложке прибалтывается вывеска:

«Берегите тепло!»

. . .

И вот лежит Герральдий и видит, как снится ему многолетний сон, в котором он лично лежит на лавке под простыней, а Хопнесса настойчиво взывает к нему:

– Герральдий! Сын Орьендиров! Любезнейший, очнись спасения ради!

А Герральдий, как только заслышит свою фамилию, так сразу оживает при любых обстоятельствах. Герральдий снимает с себя саван, встает, отряхивает пепел, просыпается и видит себя стоящим ночью в глухом лесу, по колено в снегу, со сторожевой колотушкой, прямиком промежду ватзахеллами и гигиеновыми собаками. И в этой образовавшейся напряженной тишине, Герральдий нехотя спросонья ударяет в колотушку:

– Тук!!!

И стук этот, как сорвавшийся выстрел, разносится по опушке, перетекая в визг и захлебывающееся рычание. А Герральдий отходит от красного снега и ложится в белый снег. И с него происходит мгновенное испарение всего этого ужаса, отчего кровь в нем стынет. Он лежит лицом вниз, вплавившись в ледяную подушку, и наблюдает за черно-белыми грибами, пока не начинает задыхаться. Лед раскалывается от колоколоидального голоса Хопнессы:

– Герральдий! Сын Орьендиров! Любезный! Ты просил разбудить тебя к приближению Вои.

Герральдий опять просыпается:

– Это невозможно! Она не перемещается.

– Она вырвалась из замкнутого круга.

Герральдий разжимает занемевшую ладонь, на пол что-то падает:

– Тук.

Близится час доразумения…

…совершеннонелетняя русалка

Герральдий разглядывает незыблемое отражение ротондообразной беседки в зеркальной глади паркового пруда, покрытого сусальным льдом. Заодно поправляет свои залихватские усы, вертикализируя кончики. Тем временем поплавок ныряет в прибрежную прорубь, натягивая заброшенную нить рассуждений.

Герральдий резко дергает, нить обрывается. Из парящей лунки выныривает ручейковая русалка в миникольчуге от водяного, на рыбьем меху, и заспанно спрашивает:

– Как обычно?

Герральдий кивает, деворыба исчезает на мгновение и выныривает с запотевшим бокалом ледяной воды:

– Что-нибудь еще?

– Бутерброд с икрой!

Официантка поправляет белоснежный фартук и холодно произносит:

– У нас только лицензионная продукция! Ваше последнее желание?

– Вы танцуете?

– Я на службе, но для постоянных клиентов у нас имеется специальная дополнительная услуга.

Русалочка складывает пухлые губы трубочкой, издает сигнал сирены, и в то же мгновение звучит музыка, вспыхивает подводное освещение и на лед выкатываются пресноводные коньки со «снегурками» на валенках.

Начинается так называемое снежное ревю.

– Меню и резюме, пожалуйста.

Выдерживая музыкальную паузу и мотая головой по ходу дела, Герральдий пьет истекающую по усам животворную влагу: