Страница 78 из 299
За нами небо на востоке стало светлым и ярким.
*
Я шипела и плевалась. Мной владела такая свирепая ярость, что не получалось и трех слов выговорить — а когда получилось, я заговорила на даррском. И только потом поняла, что Декарту мои несвязные проклятия скорее смутили, чем обидели.
— Никакая я не Арамери! — рявкнула я, сжимая кулаки. — Вы пожираете ваших же детей, вы жиреете на чужом страдании — как чудища из старой сказки! Я никогда не буду одной из вас — разве что по крови, и я бы избавилась от нее, будь моя воля!
— Возможно, ты и вправду не одна из нас, — отозвался Декарта. — И теперь я вижу, что ты невиновна. Убив тебя, я лишь уничтожу все, что от нее осталось в этом мире. И в глубине души я жалею об этом. Но не буду врать, внучка, — твоя смерть обрадует меня. Потому что ты забрала ее у меня. Она уехала из Неба, чтобы быть с твоим отцом и родить тебя.
— А ты никогда не думал, почему она так поступила?
Я обвела рукой стеклянную комнату, в которой собрались родственники и боги ради того, чтобы увидеть мою смерть.
— Ты убил ее мать. Интересно, что ты себе думал — что она… смирится с этим?
И в первый раз за все время я увидела в глазах Декарты проблеск человечности. Он печально улыбался, и в этой улыбке сквозила горечь:
— Да, я так думал. Глупо с моей стороны?
Я невольно улыбнулась — так же, как он.
— Да, дедушка. Очень глупо.
И тут Вирейн дотронулся до плеча Декарты. Над восточным горизонтом показалось золото — яркое и предостерегающее. Занималось утро. Время исповедей и признаний подходило к концу.
Декарта кивнул, потом долго смотрел на меня. Затем очень тихо сказал:
— Прости.
Одно извинение — за все проступки.
— Нам пора начинать.
*
И даже тогда я не знала, чему верить. Я не указала на Вирейна как на убийцу матери. Для этого еще оставалось время. Я могла бы попросить Декарту разобраться с ним до того, как завершится ритуал, — чтобы почтить память Киннет. Я не знаю, почему я… Нет. Я знаю. Я думаю, что в тот миг месть и семейные тайны перестали для меня значить что бы то ни было. Какая разница, из-за чего умерла мать? Она не воскреснет, если я узнаю. Какой мне прок от того, что ее убийца будет наказан? Я тоже не воскресну. Моя смерть и ее смерть так и останутся просто смертью. Бессмысленной смертью.
Не бывает просто смерти, дитя. В смерти всегда есть смысл. Ты скоро поймешь это.
*
Вирейн медленно двинулся в обход комнаты. Он поднял руки, запрокинул лицо и — не замедляя шага — заговорил:
— Отец неба и земли под ним, владыка творения, услышь слуг, снискавших Твое благоволение. Мы умоляем Тебя — направь нас через хаос перехода власти.
Он остановился перед Реладом — в сероватом свете утра его лицо стало совсем восковым. Я не видела, что сделал Вирейн, но вдруг сигила Релада ярко вспыхнула белым светом, как крошечное солнце. Он не сморщился и не показал, больно ли ему, хотя полыхающий огонек на лбу подчеркнул его бледность. Кивнув сам себе, Вирейн пошел дальше и оказался у меня за спиной. Я обернулась, чтобы не терять его из виду — почему-то мне становилось не по себе, когда он пропадал из поля зрения.
— Мы просим — помоги нам подчинить врагов Твоих…
Нахадот отвернулся от поднимающегося над горизонтом солнца. Черная аура начала испаряться — прямо как в ночь, когда Симина пытала его. Вирейн дотронулся до лба Нахадота. Из ниоткуда на нем появилась сигила — тоже белая, яркая, и Нахадот зашипел, словно знак добавил ему страдания. Но аура прекратила истекать черным, и когда он, тяжело дыша, поднял голову, утренний свет более не беспокоил его. Вирейн двинулся дальше.
— Мы просим Тебя благословить избранных Твоих, — проговорил он и дотронулся до лба Симины.
Она улыбнулась, когда сигила вспыхнула, и яркий белый свет высветил ее строгие черты, добавив им хищности.
А потом Вирейн подошел и встал прямо передо мной. Нас разделял только постамент. Когда он прошел мимо, я снова посмотрела на Камень Земли. Вот уж не думала, что столь могучий предмет будет выглядеть так обыденно.
Комок непонятно чего вздрогнул. И на мгновение показался прекрасный, совершенный серебряный росток — а потом растаял, оставив лишь бесформенную черную луковицу.
Если бы Вирейн посмотрел на меня в тот миг, все было бы потеряно. Я поняла, что произошло, и осознала опасность ситуации — озарение пронзило ледяной стрелой сердце, и это отразилось на моем лице. Камень походил на Нахадота, на всех богов, прикованных к этой земле: его подлинный облик скрывался под накладной личиной. Личина придавала ему обыденный, не привлекающий внимания вид. Но для тех, кто смотрел на него и ждал большего — особенно тех, кто знал о его подлинной природе, — он становился чем-то большим. И принимал облик, отражающий их знания и ожидания.
Меня приговорили к смерти, и Камень станет клинком палача. Я должна была увидеть в нем нечто угрожающее, ужасное. Но я разглядела в нем красоту и обещание блага — и любой Арамери сразу бы понял, что я замышляю нечто большее, чем просто умереть.
К счастью, Вирейн не смотрел в мою сторону. Он развернулся к восточному небу, а с ним и все присутствующие. Я переводила взгляд с лица на лицо и видела гордыню, тревогу, ожидание, горечь. Потом я посмотрела на Нахадота — он, так же как и я, не смотрел в небо. Он встретился со мной взглядом и не отвел глаз. Возможно, поэтому нас одних не затронуло свершившееся: солнце встало над горизонтом и весь мир содрогнулся от влившейся в него мощи, подобно закачавшемуся на стене зеркалу.
*
С мгновения, как солнце опускается за горизонт и исчезает для смертного зрения, до мгновения, когда гаснет последний свет, настает время сумерек.
С мгновения, когда солнце покажется над горизонтом, до мига, когда оно уже не касается земли, настает время рассвета.
*
Я изумленно огляделась — и затаила дыхание. На моих глазах Камень… расцвел.
Это единственное слово, которое мне пришло в голову, потому что только оно подходило увиденному. Уродливое сморщенное семечко задрожало и раскрылось, распускаясь слой за слоем и освобождая свет. Но то был не яркий белый свет Итемпаса, и не дрожащий несвет Нахадота. То был странный свет, который я видела в ублиетте, серый, неприятный, высасывающий цвет из ближайших предметов. Сейчас Камень не имел формы — он не походил даже на серебряную абрикосовую косточку. Перед мной возникла звезда — сияющая, но тем не менее бессильная.
Но все же я ощутила ее подлинную мощь — она волнами шла через меня, и по спине бежали мурашки. Я непроизвольно отступила на шаг — теперь я понимала, почему Теврил предостерегал слуг и просил их держаться подальше. В этой мощи не было ничего благотворного. Да, я смотрела на то, что осталось от Богини Жизни. Но она была мертва. А Камень — ее отвратительные останки.
— Внучка! Назови того, кто, по твоему выбору, станет главой семьи! — сказал Декарта.
Я отвернулась от Камня, но его сияние все равно обжигало мне щеку. В глазах на долю секунды все поплыло. Я почувствовала слабость. Эта штука меня убивала — а ведь я еще до нее не дотронулась!
— Р-релад, — выговорила я. — Я выбираю Релада.
— Что?! — В голосе Симины звенела ярость — о да, кузина удивилась, очень удивилась. — Ты что такое только что сказала, подлая дворняга?!
За мной кто-то пошевелился. Вирейн. Он обошел постамент и встал у меня за спиной. Он поддерживал меня, когда отказывали ноги и я начинала терять сознание. Пребывание в средоточии мощи Камня давалось нелегко. Я попыталась тверже держаться на ногах. Тут Вирейн немного подвинулся, я обернулась и увидела Курруэ. Она стояла с мрачным, решительным лицом.
Я думала, что знаю почему.
*
Солнце, как обычно, быстро поднималось. Огромный диск наполовину показался из-за горизонта. Скоро рассвет сменит день.
*
Декарта кивнул — вопли Симины его вовсе не трогали.
— Что ж, бери Камень, — приказал он. — Делай свой выбор не на словах, а на деле.