Наследие. Трилогия (ЛП)

Возле кафе имелась скамейка, но народу на ней было полно, так что присесть я и не пытался. Вместо этого я прислонился к стене, наполовину скрывшись в тени Ликуи. Ни один из нас не выглядел местным, но я готов был поспорить, что в ее присутствии на меня не обратит внимания ни одна живая душа. Минут через пять я понял, что оказался прав: не менее половины прохожих оборачивалось посмотреть на нее. Остальные были слишком заняты своими делами.

– Отчасти. Я не богиня. Я не умею смотреть чужими глазами, как ты. Но магию я различаю даже в толпе.

– Вот как. – Демонская магия всегда была странной. Я сунул руки в карманы и громко зевнул, не позаботившись прикрыть рот и меньше всего обращая внимание на негодующие взгляды проходившей мимо четы. – Стало быть, Итемпас тоже где-то поблизости?

– Нет.

Я фыркнул:

– От чего конкретно ты силишься его защитить? Убить его способна разве что демонская кровь, а кто на это пойдет? При нынешних-то обстоятельствах?

Она так долго молчала, что я успел решить: совсем не ответит. Но ошибся.

– Много ли тебе вообще известно о свойствах божественной крови?

– Я знаю, что смертные пьют ее при малейшей возможности, чтобы причаститься магии, – ответил я и скривил губу.

В первые десятилетия моего заточения в Небе некоторые Арамери брали у меня кровь. Она не приносила им искомого, потому что тогда моя плоть была скорее смертной, чем божественной. Однако они продолжали пытаться.

– И знаю, – продолжил я, – что иные мои братья и сестры продают ее людям. Только не понимаю зачем.

Ликуя пожала плечами:

– Подразделение нашей организации, возглавляемое Китр, присматривает за этой торговлей. Так вот, несколько месяцев назад в поле зрения Китр попал запрос на очень необычную кровь. Кого-то не удовлетворили простые месячные истечения или кровь сердца.

Настал мой черед удивиться. Я, собственно, и не знал, что некоторые мои сестры решили обзавестись месячными. Во имя тьмы, какого?.. Да ладно, все это чепуха.

– Итемпас теперь смертный. В плотском смысле, по крайней мере. От его крови у смертного разве что желудок расстроится.

– Он по-прежнему один из Троих, Сиэй. Его кровь невероятно ценна даже помимо всякой магии. И потом, кто сказал, что эти изготовители масок не нашли способа исторгнуть волшебство из крови отца, даже пребывающего в нынешнем состоянии? Вспомни: в масках северян присутствует божественная кровь. И маска, которую затеял Каль, еще не завершена.

До меня начало доходить, и я выругался. По-сенмитски, ибо в нынешних обстоятельствах пользоваться нашим языком было слишком опасно. Почем знать, кто нас подслушивает или чьи непонятные заклинания дремлют неподалеку.

– Вот что начинается, когда боги продают смертным частицы себя!

А все эти мои глупые-глупые младшие родственники! Неужели они не понимали, не видели, насколько успешно смертные используют богов, ранят нас, подчиняют при малейшей возможности? В сердцах я треснул кулаком по неподатливому камню стены. И ахнул, поскольку вместо того, чтобы проломить стену, рука напомнила о моей смертной бренности, выдав белую вспышку боли, от которой перехватило дыхание.

Ликуя вздохнула:

– Прекрати.

Она взяла мою руку и стала вертеть кисть, проверяя, не сломана ли кость. Я зашипел и попробовал вырваться, но Ликуя так зыркнула на меня, что я перестал дергаться и притих. Ну и грозная же мамаша получится, если когда-нибудь заведет детей…

– Насчет ценности – согласна, – негромко проговорила она. – Только я не стала бы возлагать всю вину только на смертных. Припомни хотя бы, что делали боги с демонской кровью.

Я невольно поежился, гнев мой испарился, сменившись стыдом.

– Переломов нет, – объявила Ликуя и выпустила мою руку. Я прижал ее к груди и стал нянчить, обиженно надув губы, – от этого сразу сделалось легче.

– Боги ведь на самом деле не плотские существа, – кивая на мою ушибленную кисть, продолжила Ликуя. – Я это понимаю. Но сосуды плоти, которыми вы пользуетесь в этом царстве, все же перенимают что-то от вашей истинной сути. И этого достаточно, чтобы добраться до более важного целого. – Она медленно и тяжело вздохнула. – Нахадот долгие столетия находился в полном распоряжении Арамери. Ты лучше меня знаешь, как они поступали с его телесной оболочкой и много ли забрали. Сомневаюсь, есть ли у них что-нибудь от Йейнэ, но кусочек мощей Энефы они точно хранят.

Я втянул воздух. Камень Земли… Последняя толика останков моей матери, взятая от ее телесной формы, умершей, когда Итемпас отравил Энефу демонской кровью. Теперь эта малость исчезла, потому что Йейнэ приняла ее в себя. Тем не менее две тысячи лет она была материальным предметом, пребывавшим в единоличной собственности у смертных, уже приобретших вкус к божественной власти.

– Возьми фунт плоти Нахадота, – сказала Ликуя. – Подмешай не более крупинки от Сумеречной госпожи. Добавь к этому немножко плоти Дневного Отца, используй смертную магию, чтобы все смешать… – Она передернула плечами. – Не берусь даже предполагать, что может получиться. А ты?

«Ничего хорошего, – подумалось мне. – Ничего вменяемого – уж точно».

Смешать сущности всех Троих значило воззвать к такому уровню могущества, совладать с которым не смог бы ни один смертный – и даже немногие богорожденные. Подобный магический опыт оставит кратер невероятных размеров. И он изуродует не просто лик земли, а саму реальность…

– Ни один бог не станет таким заниматься, – потрясенно пробормотал я. – Этот Каль… Он должен знать, насколько это опасно! Не может же он замышлять то, что, как мы думаем, он замышляет!

Месть могла быть его природой, но такое деяние оказалось бы уже за пределами мести. Такое называется безумием.

– И тем не менее всегда следует готовиться к худшему. Вот почему я никому и ни за что не выдам отца.

При этих словах в ней вновь проявились очень знакомые черты: холодная непреклонность голоса, упрямый разворот плеч. На миг я даже представил вокруг нее крутящийся вихрь света, а в руке – белый меч. Но нет.

– Ты смертная, – тихо произнес я. – Даже если тебе как-то удается скрывать Итемпаса от богов, вечно ты это делать не сможешь. Калю не обязательно прибегать к насилию. Вполне достаточно подождать.

Она так посмотрела на меня, что я с пугающей ясностью ощутил: лишь хрупкий щит ее кожи отделял меня от смертельно опасной демонской крови, бегущей в ее жилах.

– Каль умрет раньше меня, – сказала она. – Уж я позабочусь.

Сказав так, она повернулась и ушла в толпу, оставив меня одного. Напуганного и с больной рукой.

Чтобы как-то утешиться, я купил себе тамариндового сока.

Спустя некоторое время я решил проверить, не принесло ли плодов посаженное мною семя. Я присел на ступени закрытого книжного магазина, закрыл глаза и мысленно поискал мальчика, на которого наложил свою печать. Много времени не понадобилось. Я с восторгом обнаружил, что он распространил печать, передав ее еще восьмерым, и теперь вся банда шныряла в толпе по обе стороны перегороженной улицы. Я послушал то, что слышали они: в основном невнятный гул людского скопища, перемежаемый случайными звуками вроде конского топота (это проезжает верховой Блюститель Порядка) или музыки (это предается своему занятию уличный музыкант). Все звуки доходили до меня, преломленные восприятием ребенка. Я тоскливо вздохнул и уселся ждать начала праздника.

Прошло около двух часов. Вернувшаяся Ликуя рассказала, что Неммер – не удосужившаяся переговорить со мной – передала сообщение, что до сих пор не наблюдалось никаких признаков непорядка. И, что еще приятнее, Ликуя вручила мне чашку вкусного льда, приправленного розмарином и цветами серри: она купила мне лакомство у какого-то уличного торговца, и за одно это я готов был любить ее до конца дней.

Пока я облизывал пальцы, толпа вдруг заволновалась, а шум сразу возрос втрое. Мне приходилось держать глаза закрытыми, чтобы сосредотачиваться на том, что видят дети. Их-то глазами я поначалу и увидел, как развевались белые знамена процессии Декарты, наконец-то достигшей проспекта Благородных. В ее голове двигалась воинская колонна в несколько сотен шеренг. В середине строя виднелся большой паланкин, мягко плывший на плечах десятков носильщиков. Его окружали верховые солдаты и конные Блюстители (иные держались в седле так, что я сразу заподозрил в них писцов). За паланкином следовали еще воины. Сами носилки были простыми и очень изящными, всего лишь платформа с крышей и ограждением, но материалом для них послужил день-камень, и в вечных городских сумерках паланкин распространял сияние солнечного полдня.