Наследие. Трилогия (ЛП)

14

До чего же здорово было бежать вверх по склону песчаной дюны! Опустив голову, я глядел под ноги и старательно взбивал за собой песок, нарушая совершенство ряби, которой ветер окружил пучки редкой травы. Добравшись до вершины, я уже запыхался, и сердце громко билось в клетке из ребер и мышц. Я остановился, уперев руки в бедра, и улыбнулся, глядя на берег и беспредельную ширь моря Раскаяния. Я чувствовал себя сильным и непобедимым, хотя это было совсем не так. Но мне было все равно. Мне было хорошо, и это было здорово само по себе.

– Привет, Сиэй! – крикнула моя сестра Паучок. Она играла с прибоем, танцуя у края воды. Соленый океанский бриз доносил ее голос так отчетливо, словно она стояла рядом.

– Привет! – с улыбкой ответил я, широко раскидывая руки. – Из всех океанов на свете тебе понадобилось выбрать кипяченый?

Одна из моих сестер, Огневка, во время Войны богов вела здесь легендарную битву. И победила – но перед этим море Раскаяния превратилось в кипящую уху из бесчисленных морских существ.

– А мне нравится, какой здесь у волн ритм! – отозвалась Паучок.

Танцуя, она вытворяла нечто странное: низко приседала, прыгала с ноги на ногу, и при этом никакого особого ритма в ее движениях не наблюдалось. Но надо знать Паучка: когда ей надо, она создает собственную музыку. Это свойство множества детей Нахадота – они слегка безумны, но и прекрасны в своем сумасшествии. Такое вот гордое наследство досталось нам от отца.

– Все умершие здесь существа кричат так согласованно. Разве ты их не слышишь?

– Нет, к сожалению.

Мне уже было почти не больно сознаваться, что мое детство минуло и никогда не вернется. Смертные не очень склонны к унынию.

– Какая жалость! Но танцевать ты хотя бы не разучился?

Вместо ответа я сбежал по склону, ступая боком и съезжая, чтобы не потерять равновесия. Достигнув ровного места, я сменил шаг на подскакивания из стороны в сторону, популярные в Верхнем Ру за столетия до Войны богов. Паучок захихикала и тут же выскочила из воды, чтобы присоединиться к моему танцу. Она меняла шаг, зеркально дополняя мои движения. Мы сошлись у кромки прилива, где сухой песок сменялся плотным и влажным. Здесь она схватила меня за руки и затеяла новый танец, состоявший из медлительных симметричных вращений. Нечто амнийское? Или изобретенное уже здесь и сейчас? Паучок не видела разницы.

Я улыбнулся и повел ее, закрутил, увлекая то к воде, то прочь от нее.

– Ради тебя я всегда готов танцевать.

– А все же ты разучился. Никакого чувства ритма!

Мы находились в Северном Теме, за жителями которого мы так давно наблюдали. Паучок приняла облик местной девочки, невысокой и гибкой. Правда, волосы она уложила в кичку на затылке, которую не стала бы носить ни одна уважающая себя теманка.

– Так ты что, совсем музыку не слышишь?

– Ни единой ноты. – Я поднес к губам ее руку и поцеловал тыльную сторону кисти. – Однако я слышу и биение своего сердца, и шум катящихся волн, и пение ветра. Может, я не совсем попадаю в такт, но, знаешь, чтобы любить танцевать, не обязательно быть хорошим танцором.

Она просияла от восторга и закрутила нас, переняв у меня ведущую роль так искусно, что я это невольно отметил.

– Я ужасно соскучилась по тебе, Сиэй. Никто из наших никогда так не любил двигаться, как ты!

Я запустил ее волчком – так, чтобы затем поймать и обнять сзади. От нее пахло потом, солью и радостью. Я зарылся лицом в ее мягкие волосы и услышал шепот древней магии. Она была уже не дитя, но отнюдь не забыла, как играть.

– Ой!

Она вдруг остановилась и застыла в напряженном внимании. Я тоже поднял взгляд, желая рассмотреть, что так ее привлекло. И увидел, что всего в дюжине футов от нас возле дюны топчется юноша – гибкий и смуглый молодой красавец. Он застенчиво разглядывал нас, готовый в любой момент убежать. Ни башмаков, ни рубашки на нем не было, штаны закатаны до колен, в руке ведерко с выкопанными из песка моллюсками.

– Он из твоих верных? – шепнул я на ушко Паучку и поцеловал это ушко.

Она хихикнула, хотя на лице у нее была написана жадность.

– Быть может, тебе лучше отодвинуться, братец? Он и так ужасно смущен, а ты больше не мальчик.

– Как они хороши, когда любят нас, – прошептал я, жадно прижался к ней и в бесчисленный раз вспомнил Деку.

– Да, – сказала она и, завернув руку назад, погладила меня по щеке. – Но я не стану делиться, Сиэй, и к тому же я все равно не та, кого ты желаешь. Ну-ка, пусти!

Я неохотно повиновался и отошел, отвесив юноше замысловатый поклон: пусть знает, что ему здесь рады. Он облизнулся и поклонился в ответ, так опустив голову, что длинные заплетенные пряди упали ему на лицо. Он явно был беден и потому уснастил свои косички не металлическими обручами с яркими камешками, как было в обычае у теманцев, а длинными волокнистыми водорослями с нанизанными кусочками ракушек и разноцветных кораллов. И он уже шел к нам, верно истолковав наше молчаливое приглашение и поднимая перед собой ведерко с ракушками: он хотел принести их в дар. А ведь это, скорее всего, была вся его дневная добыча. Вот он, знак искренней преданности!

Пока он несмело приближался, Паучок оглянулась на меня. Ее глаза блестели.

– Ты ведь хочешь разузнать насчет Каля?

– Откуда ты знаешь? – удивленно моргнул я.

Она улыбнулась:

– Я-то, братец, по-прежнему ясно слышу этот мир. Ветер говорит, что ты сейчас на побегушках у Ахада, этого новенького. И все знают, на кого он, в свою очередь, работает.

– Я вот не знал, – поведал я и не сумел полностью согнать с лица кислое выражение.

– Это потому, что ты взбалмошный и капризный. И потом, разве не для этого ты сюда заявился? Больше в Теме тебя ничто привлечь не могло!

– Может, я просто хотел с тобой повидаться…

Она рассмеялась так весело и звонко, что я поневоле заулыбался. Мы с ней всегда понимали друг дружку.

– Ну ладно, ради прошлого. Ради тебя, Сиэй.

Паучок сделала быстрый пируэт, оставивший на песке странный и могущественный узор, встала на носок и наклонилась ко мне, причем ее вторая нога изящно взвилась к небу. Ее глаза, до этого момента обыкновенные карие, внезапно засияли и изменились. Откуда-то взялись еще шесть крохотных радужек со зрачками, заняв место вокруг прежних, а те немного ужались, давая им место. Ловец ракушек остановился в нескольких футах от нас, его глаза округлились при виде этого зрелища. Я его не винил: Паучок была великолепна.

– Время никогда не было таким прямолинейным, как того хотелось бы Итемпасу, – проговорила она, гладя меня по щеке. – Оно больше похоже на паутину, и мы танцуем на ее нитях. Ты это знаешь.

Я кивнул и уселся напротив нее, скрестив ноги.

– Никто не умеет танцевать так, как ты, сестрица. Расскажи, что можешь.

Она тоже кивнула и некоторое время молчала.

– На равнинах был зажжен огонь… – начала она.

Пока она говорила, я на мгновение увидел позади ряда ее зубов шевелящиеся щупальца, похожие на пальцы. Когда она пребывала в таком состоянии, то разговаривала при помощи магии, иначе она не говорила бы, а шепелявила, а тщеславие этого не допускало.

– Огонь? – подсказал я, когда молчание затянулось.

Ее глаза стрельнули по сторонам, обшаривая миры, которых мне даже во времена божественности никогда не удавалось достичь. За этим я, собственно, сюда и явился. Паучка непросто было уговорить обозреть прошлое или будущее, уж очень она не любила танцевать на этих тропинках. А когда приходилось, она делалась странной и опасной и желала лишь прясть, спариваться и есть. Собственно, в этом мы с ней были похожи: мы оба некогда носили иной облик и своеобычными способами исследовали собственную природу. Новые способы понравились нам больше прежних, но от прошлого так просто не отречешься.

– Кажется, факел держит новая энну даррцев. Но огонь распространится далеко-далеко за пределы этого царства.

Я невольно нахмурился:

– Как могут деяния смертных повлиять на что-либо, кроме дел смертного мира?