Возвращения домой

Усаживаясь, он снова застенчиво улыбнулся Роузу, и все, чем они отличались друг от друга, отступило в эту минуту перед разительным несходством их лиц. Лицо сорокашестилетнего Роуза, еще довольно молодое, было бесстрастным лицом целеустремленного человека, с холодными глазами и тяжелым взглядом. Джордж, тремя годами моложе, выглядел не старше своих лет; время еще не тронуло его волос; но в нем легко угадывался человек, которому подчас нелегко обуздывать свой темперамент; лоб его был чист и благороден, нос, рот, все лицо говорило о жизнерадостности, о живой чувственной натуре. Только глаза его, светло-голубые и глубоко посаженные, жили своей отдельной жизнью: часто казались растерянными, а иногда даже печальными.

Умело и сдержанно, как и подобает государственному чиновнику, Роуз приступил к беседе:

– С вашего разрешения, мистер Пассант, нам бы хотелось услышать подробней о вашей служебной карьере.

Джордж рассказал о себе. Он был смущен, но, как всегда, говорил ясно и четко. Годы ученья… Он изучал юриспруденцию в конторе стряпчего в Вудбридже…

– Извините, что перебиваю вас, мистер Пассант, но я не могу понять, почему, имея такой аттестат, вы не попытались получить стипендию в университете?

– Если бы я знал о существовании таких стипендий, возможно, я бы и получил, – объяснил Джорджу.

– И превзошел бы большинство из нас, – с вежливым поклоном заметил Роуз.

– Наверное, я мог бы получить стипендию, – сказал Джордж, и внезапно его охватила унизительная робость простолюдина. – Но, конечно, среди окружавших меня людей некому было мне посоветовать.

– Я полагаю, с вашего разрешения, что сейчас такие одаренные люди, как вы, получают возможность учиться.

– Меньше, чем вы думаете. – Джордж снова обрел уверенность. Он продолжал рассказывать о своей карьере: экзамен на звание стряпчего, полученные награды, должность старшего клерка в адвокатской конторе Идена и Мартино в провинциальном городе.

– Где вы с тех пор и работаете. То есть с октября тысяча девятьсот двадцать четвертого года, – вставил Роуз.

– Выходит, что так, – сказал Джордж.

– Почему вы не перешли куда-нибудь?

– Должен признаться, – ответил Джордж без всякого замешательства, – что десять лет назад у меня были кое-какие неприятности.

– Мне говорили об этом, – так же спокойно заметил Роуз. – Я прекрасно понимаю, что с тех пор ваши возможности были ограничены. А раньше?

– Я часто задавал себе такой вопрос, – сказал Джордж. – Видите ли, у меня не было влиятельных друзей, которые могли бы оказать мне поддержку.

Роуз пристально посмотрел на него, словно хотел выяснить, чем вызвана такая пассивность. Но, видимо, передумал и искусно перешел к вопросам юриспруденции. Подобно многим высокопоставленным государственным чиновникам, Роуз располагал достаточно обширными для неспециалиста сведениями из области права. Я сидел рядом, но вмешиваться мне не приходилось, а Джордж отвечал с присущим ему знанием дела.

Затем Роуз заметил, что в большинстве стран бюрократический аппарат состоит преимущественно из юристов, а в нашем аппарате их не особенно жалуют; кто же прав? Это был вопрос, в котором Роуз великолепно разбирался, но Джордж, ничуть не смутившись, отвечал ему так, будто провел много лет в кабинетах непременных секретарей. Я поймал себя на том, что заинтересовался не разговором вообще, а именно доводами Джорджа, и заметил также, что Роуз, обычно ограничивавшийся лишь двухминутным разговором с новичками, на сей раз затянул его уже минут на десять. Наконец, с таким же церемонным поклоном, с каким он обычно прощался с Лафкином или с еще более могущественным боссом, Роуз сказал:

– Мне кажется, мистер Пассант, что на сегодня достаточно, если вы не возражаете. Очень приятно было побеседовать с вами, и я позабочусь, чтобы вас своевременно известили, сумеем ли мы в достаточной мере оправдаться за то, что оторвали вас от дел…

Когда за улыбающимся Джорджем затворилась дверь, Роуз взглянул не на меня, а в окно. Сложив руки на груди, он несколько секунд сидел молча.

– Да, – протянул он.

Я ждал.

– Да, – повторил он, – это человек, несомненно, очень умный.

За полчаса Роуз сумел разглядеть в Джордже больше, чем его хозяин в адвокатской конторе за долгие годы.

– У него очень логичный и точный ум, – продолжал Роуз, – и это производит большое впечатление. Если мы возьмем его вместо Кука, то с интеллектуальной точки зрения, несомненно, выиграем от этой замены.

Роуз помолчал. На сей раз он медлил с решением.

– Однако должен заметить, – добавил он, – что слишком много доводов против него.

Я ощетинился, готовый драться до конца.

– Каких именно?

– Во-первых, хотя это не самое главное, почему человек таких способностей довольствуется столь захудалой работой? Тут что-то не так.

Человеку постороннему наш спор, продолжавшийся довольно долго, показался бы деловым, разумным, нужным. Он, возможно, и не заметил бы в нас обоих крайнего раздражения – внешне Роуз был совершенно спокоен, да и я уже научился сдерживаться. Я знал, что если не сдамся, то добьюсь своего. Порукой тому была справедливость Роуза. Будь Джордж никуда не годным кандидатом, Роуз сразу забраковал бы его; однако, считая его неподходящим и даже, пожалуй, неприемлемым, Роуз был все-таки слишком справедлив, чтобы отвергнуть его после первой же беседы.

А раз так – значит, я могу добиться назначения Джорджа, если только буду упорно стоять на своем; шла война, у меня была ответственная работа. В мирное время меня заставили бы взять любого, кого дадут. Роуз не был приучен к тому, чтобы чиновники подбирали себе подчиненных, как какой-нибудь стул. Мой поступок раздражал его, тем более что тут личные соображения были единственным доводом. Однако, как я уже сказал, шла война и моя работа считалась очень важной и в известном смысле даже сверхсекретной. Я знал, что в конце концов мне вынуждены будут предоставить свободу действий. Но за это придется расплачиваться.

– Что ж, дорогой Льюис, мне все-таки явно не по душе это предложение. Я бы даже сказал, что меня немного удивляет ваша настойчивость после того, как я попытался, видимо, недостаточно убедительно, объяснить мою точку зрения.

– Я бы ни минуты не настаивал, – ответил я, – если бы не был так уверен.

– Да, в этом вам удалось меня убедить. Но, повторяю, я несколько удивлен вашей настойчивостью. – И в голосе его я впервые услышал раздражение.

– Я уверен в результатах.

– Хорошо. – Словно поворотом выключателя, Роуз погасил спор. – Я проведу его назначение по соответствующим каналам. Он сможет приступить к работе не позднее, чем через две недели. – Роуз взглянул на меня, лицо его прояснилось. – Что ж, очень благодарен вам за то, что вы уделили мне сегодня так много времени. Но я был бы с вами неискренен, дорогой Льюис, если бы не признался, что все же опасаюсь, как бы эта ваша акция не оказалась одной из столь редко допускаемых вами ошибок.

Вот чем мне пришлось расплачиваться. Роуз, который, бывая недоволен, говорил обычно меньше, чем мог бы сказать, ясно дал мне почувствовать, что я не только могу допустить ошибку, но и уже допустил ее. Противопоставив свое мнение мнению официальному, я зашел слишком далеко и не сумел этого понять в должный момент. Будь я настоящим государственным чиновником, обладающим честолюбивыми устремлениями, я бы не посмел совершить такой шаг. Ибо достаточно было лишь нескольких «ошибок» – самое грозное выражение, которое Роуз был способен употребить в адрес коллеги, – отмеченных в этом рассудительном уме, чтобы навсегда закрыть человеку дорогу к руководящим должностям. Будь я настоящим чиновником, меня ждало бы довольно обычное будущее людей, толпящихся в клубах Пэлл-Мэлла, – людей способных, часто более смышленых, чем их шефы, но которым в силу тех или иных причин не удалось подняться на верхние ступени.

Меня же все это не волновало. Еще в молодости, когда моя бедность не позволяла мне мечтать ни о чем другом, кроме избавления от нищеты, я лелеял надежду добиться признания в адвокатуре; и позднее мне не чуждо было стремление к успеху и власти, которое многим моим друзьям казалось чрезмерным. Разумеется, кое в чем они были правы: если человек большую часть времени проводит в разговорах о баскетболе, в думах о баскетболе, если он со страстным интересом изучает все тонкости игры в баскетбол, вполне уместно заподозрить его в неумеренном пристрастии к этой игре.