Пора надежд

Я злился на Шейлу. Эта манера не подавать о себе вестей была еще одним надругательством надо мной. Я боялся. Шейла на была приспособлена к одинокой жизни. По вечерам я сидел дома, пытаясь работать, но между мною и моей работой снова стояла тень Шейлы, хотя возникала она сейчас по другим причинам.

Однажды — через шесть дней после ее ухода — я сидел дома один. Внезапно хлопнула внизу входная дверь, и я услышал звук ключа, поворачиваемого в замке. В комнату вошла Шейла. Лицо у нее было серое, перекошенное, платье несвежее. Как ни странно, я снова прежде всего почувствовал облегчение — знакомое и все же такое приятное чувство.

— Вот я и вернулась, — сказала Шейла.

Она подошла ко мне, в руках у нее был какой-то пакет.

— Посмотри, что я принесла тебе, — сказала она.

У нее была чисто ребяческая манера неожиданно делать мне подарки. Я развернул обертку и увидел блестящий, полированный ларец полисандрового дерева; подняв крышку, я обнаружил в нем совершенно неожиданные вещи: две самопишущие ручки в специальных желобках, флаконы с чернилами разных цветов, блокноты, дуговой термометр и пресс-папье в форме миниатюрной серебряной яхты. Это была милая безделица, не вязавшаяся, однако, со строгим вкусом и практицизмом Шейлы.

— Очень мило, — сказал я и притянул ее к себе на колени.

— Довольно мило! — поправила меня Шейла и уткнулась головою мне в плечо.

Я так и не узнал толком, где же она провела эти дни. Должно быть, две или три ночи она спала в ночлежке близ Пэддингтонского вокзала. Не исключено, что она пыталась найти себе работу. Расспрашивать Шейлу в ее нынешнем состоянии было бесполезно. Она чувствовала себя несчастной, потерпевшей крушение женщиной. Снова мне надо было придумывать, чем бы занять ее помыслы. Занять ее помыслы — это все, что я мог для нее сделать. Не съездить ли нам на рождество за границу? А может быть, надо расстаться с этой квартирой, где, сказал я, нас преследует злой рок, и попытать счастья в новом доме?

Меня поразило, с какой чуть ли не истеричной горячностью Шейла ухватилась за эту мысль. Она тут же начала просматривать газетные объявления и потребовала, чтобы я позвонил какому-нибудь агенту — немедленно, не откладывая до утра. Пробило полночь, а она все еще строила планы. Собственный дом — вот, казалось ей, спасение от всех зол! Ее манила к себе несбыточная надежда, которая заставляет человека с разбитым сердцем искать забвения в путешествии.

И вот несколько дней подряд я уходил пораньше из конторы и отправлялся осматривать дома в Челси. Дул порывистый осенний ветер, вздымая сухие листья к небу, по которому скользили светлые облака. Мне было жаль тратить время на эти поиски. Ведь это означало, что еще одно дело будет подготовлено на десять процентов менее досконально, чем если бы мы уже устроились. Зато как радостно было в эти ветреные вечера видеть Шейлу преобразившейся! Она решила, что мы должны жить в Челси; она решила, что из нашего дома должен открываться вид на Темзу, поэтому мы осматривали дома на набережной от Энтробас-стрит до моста Бэттерси. Через несколько дней Шейла нашла дом себе по вкусу в конце Чейн-уок. Это был красивый особняк в ранневикторианском стиле, с балконом и палисадником размером тридцать ярдов на десять, который отделял дом от тротуара. С меня потребовали арендную плату за пятнадцать лет вперед. Деньги я одолжил у мистер? Найта. Он согласился со мною, что надо снять этот дом, если Шейла считает, что может обрести в нем душевное спокойствие. Несмотря на всю свою скупость, он дал бы мне и больше, лишь бы несчастье дочери не лежало камнем на его совести.

Подписывая договор об аренде, я подумал: будем ли мы еще жить здесь с Шейлой через пятнадцать лет?

Переехали мы в середине ноября. В первый наш вечер в новом доме от реки поднимался такой густой туман, что, прогуливаясь в палисаднике, мы не могли разглядеть людей, проходивших по тротуару, хотя издалека явственно слышали их голоса. Время от времени свет фар проезжавшей машины золотил туман. Никто не видел нас в этот холодный осенний вечер, словно вокруг не было ни души, и гуляя с Шейлой по палисаднику в густом тумане, я крепко обнял ее.

Вернувшись в дом и сев обедать, мы не стали спускать в столовой шторы, чтобы при свете огня в камине любоваться клубящимся за окнами туманом. На реке протяжно и хрипло завыла пароходная сирена. Нам было покойно и хорошо.

Но эта счастливая пора длилась всего несколько дней. А затем все пошло по-прежнему. Снова я боялся идти домой, с ужасом думая о том, что меня там ждет. И так изо дня в день. Снова я беспокойно ворочался по ночам, пока Шейла не забывалась сном. Вся разница состояла лишь в том, что в новом доме Шейла сидела со своим патефоном в высокой, ярко освещенной комнате.

Однажды унылым декабрьским вечером я сидел с книгой в руках, набираясь духу, чтобы пойти к Шейле и успокоить ее, как вдруг зазвонил телефон. Так я узнал, что делом Джорджа Пассанта заинтересовалась полиция, что я нужен и ближайшим поездом должен выехать в родной город.

Глава 47

ЕЩЕ ОДИН ВЕЧЕР В ГОСТИНОЙ ИДЕНА

Друзья Джорджа вызвали меня как адвоката. Поговорив с ним каких-нибудь полчаса, я пришел к выводу, что его, по-видимому, привлекут к суду. Я радовался, что смогу чем-то помочь ему, пустив в ход свои профессиональные знания. Мне было бы гораздо тяжелее, если бы я мог лишь выслушать рассказ о свалившейся на него беде.

Несмотря на внушительную наружность, у него был вид затравленного человека. Он старался оберечь свой кружок от последствий процесса и порой вдруг принимался с присущим ему беспочвенным оптимизмом утверждать, что это «оскорбительное обвинение» лопнет, как мыльный пузырь. Я не был убежден, что Джордж ничего не скрывает от меня, хотя он был необычайно тронут и признателен мне за участие. Даже страх перед бесчестьем не лишил его ясности ума. Я изумлялся тому, как четко, в каком стройном порядке изложил мне этот измученный преследованиями человек все, чем он занимался с Джеком Коутери на протяжении последних четырех лет.

Полностью я разобрался во всех деталях лишь к концу судебного процесса, но уже при первом разговоре с Джорджем я составил себе некоторое представление о том, что можно вменить ему и Джеку в вину.

Джордж и Джек двумя весьма своеобразными способами добывали деньги; им это грозило обвинением в выманивании денег и, кроме того (по чисто формальным причинам), в сговоре с целью осуществления своих мошеннических действий.

Способы были различны, но в основе их лежала одна и та же техника. В свое время Мартино, расставшись с Иденом, прежде чем сделать последний шаг и отречься от мирской суеты, увлекся мелким предпринимательством; одним из его предприятий было скромное рекламное агентство, выпускавшее в провинциальных городах небольшой рекламный проспект.

Джек Коутери убедил Джорджа достать денег и выкупить пай компаньона Мартино, уверяя, что агентство принесет им неплохой доход. Так оно и оказалось. Расплатившись с долгами, Джек и Джордж стали получать небольшую, но постоянную прибыль. Все было вполне честно, если не считать подтасовки цифр в одном оповещении, на чем они и нажили немало денег. И тогда и позже я считал, что на этом основании им нельзя предъявить серьезного обвинения, если, конечно, во второй афере не к чему придраться.

Ободренные успехом первого предприятия, компаньоны затеяли другое, более крупное: они приобрели ферму и несколько домов поблизости, решив устроить в них гостиницы для молодежи. Джордж считал, что главное — это получить ферму в свою полную собственность и передать ее в распоряжение кружка. Джек обошел всех знакомых, рассказывая басни о том, сколько народу хлынет в эти гостиницы и какой это принесет доход, и таким путем собрал крупную сумму. Это было очень на него похоже. Я почти не сомневался в том, что Джек, будь то с ведома или без ведома Джорджа, вел себя нечестно, хотя он заметал следы с присущей ему изворотливостью. Ход следствия внушал надежду, что ничего предосудительного не обнаружится. Однако, сопоставляя обе авантюры, я все же опасался, что есть основания для судебного преследования.