Америкен бой

— Жаль,— сказал он.— А до меня так и не дозвонились... А вы только международные звонки фиксируете?

— Если просят что-либо передать, то и местные.

— А передать что-нибудь просили? Женщина еще раз изучила бумажку.

— Нет.

— Простите, а из города мне никто не звонил?

— И из города никто не звонил. Платить будете наличными?

Ник расплатился и, поднявшись в номер, прикинул наличность. Денег оставалось с лихвой. Вместе с деньга­ми, водительскими правами и кредитными карточками на столик выпала фотография Деб.

«Хорошо бы зайти перед отъездом к Тане, узнать, как она. Но нельзя». Она и сама не позвонила. Но у нее-то как раз телефонного номера Ника нет и к тому же Таня не производила впечатления девушки настойчивой. Как давно он ее видел! В последний раз в больнице... Она тогда была плоха. Только тут он понял, что со времени их последней встречи прошло три дня.

Ник рассматривал фотографию Деб и думал о Тане. Как она будет жить дальше? Ответит ли на его письмо, если ему вообще суждено написать письмо?

И Деб... Он не мог себя заставить думать о ней И не хотел. Ему почему-то казалось, что узнай она, что происхо­дит тут, в этом городе, и что тут делает Ник, она навсегда прекратит с ним разговаривать... А скрывать от нее он ничего не умел. И не хотел уметь. Ник прекрасно научился таить себя от всех. Так уж складывалась его жизнь, что все время приходилось защищаться. И только с двумя людьми он был по-настоящему откровенен и дорожил этой близо­стью больше всего на свете: с Деб. И с Сергеем.

Ник подошел к окну. Унылый дождь навевал тоску. В воскресенье народу на улицах было мало, вымокшие деревья изможденно опустили свои намокшие ветви, и с них срывались крупные капли, которые, обогнав более мелкие дождинки, шлепались вниз, норовя попасть в пеше­хода. Пивная палатка была закрыта. В окнах дома напро­тив отражалось небо, и что там внутри происходит и происходит ли что-нибудь вообще рассмотреть не получалось.

Он поглядел на часы. Было семь часов сорок три минуты. По всему получалось, что пора собираться во второй раз. И если первый раз он собирался домой, то теперь ему предстояло собраться в самый центр опас­ности. Он почти выиграл свою игру. Во всяком случае, он дошел до места, где по-настоящему «горячо». И горячее уже быть не может.

Ладно, красноармеец,— сказал себе Ник, пружинисто подпрыгивая и нанося сокрушительный удар ногой по воздуху.— Кончай хандрить. Время пришло прогуляться.

И вообще, как говорил Серега, когда они попадали в насто­ящие переделки: вот и мы! Добро пожаловать в духовку...»

Ник быстро начал натягивать приготовленную одеж­ду. Проверил, как ему в ней. Все было подогнано как следует, прыжки в этой одежде оказывались бесшумными. Теперь пришло время сосредоточиться. Ник сел в позу лотоса и замер, полузакрыв глаза. Постепенно все его существо очистилось от какой-то пыли и грязи. Он сосредоточился на окружающем его пространстве.

Нервы, мысли, чувства стали острыми. Ник теперь даже чувствовал тех людей на лестнице. Но никакого предчувствия опасности не было. Значит, все в порядке.

Ник накинул на плечи куртку и неторопливым шагом прогуливающегося человека вышел из гостиницы под дождь..

 * * *

Железяке дождь начал досаждать. Он уже больше часа стоял в густых зарослях акации, которыми закан­чивались унылые дачные участки, расположенные на не­большом пригорке.

С этой точки территория складов была как на ладони. «Волгу» пришлось отогнать в лес и оставить там, чтобы лишний раз не мозолила глаза. К счастью, в такую погоду по лесу гулять больших охотников не было, а сезон грибов пока не наступил. Совершенно не хотелось, чтобы сейчас здесь появились гаишники и спугнули так восхитительно начавшееся действие последнего акта драмы.

Лейтенант видел, как под дождем во дворе прохажива­ются блатные с оружием. На первый взгляд можно было бы вызывать наряд, и не один, и брать всех скопом, а потом уже разбираться, на ком что висит... Когда-то и он предпочитал так делать, но в результате оказывалось, что руководитель той или иной организации преуспевающий бизнесмен, со многими в хороших отношениях, с мэром на охоту ездит... Что ему положена охрана и он обратился в соответствующую фирму, а те прислали вооруженных людей... И так далее. Показания давать отказывались, вопили о произволе, через несколько дней приходилось всех отпускать за отсутствием состава преступления, при­носить извинения нагло лыбящимся харям... И в активе оставалось только с пяток уголовников, которые и до этого были в розыске да вот, случайно попались. Поэтому опергруппу Железяка вызывать не спешил.

Вокруг было тихо и подозрительно спокойно. С тихим шелестом моросил по листьям дождь, где-то вдалеке лаяла собака. От огородов дачников, когда ветер был с той стороны, иногда доносились обрывки разговоров:

— ...редисочку сажать?

— Что вы! Только на третий день от полнолуния!

— А у меня рассада в доме зацвела... 

Курить нельзя. Ветерок был слабенький, воздух про­зрачный. И хотя дождик прибивал дым к земле, все равно запах его разнесся бы сейчас довольно далеко. Так Желе­зяка чуял, когда блатные на территории складов курили. Даже, при желании, смог бы определить сорт сигарет.

Земля под кустом медленно промокала и превраща­лась в неглубокую, сантиметров пять, топь, которая хоть жизни и не угрожала, но была губительна для кроссовок. Те крепились недолго и спустя короткое время каждая нога лейтенанта уже была помещена в собственную небольшую ванну с прохладной дождевой водой пополам с грязью.

Железяка видел, как сорвалась и ушла к шоссе маши­на. В ней, правда, был только один человек, поэтому она его не заинтересовала. Так, отметил про себя,— минус один. Может вернуться. Оставалось ждать дальше.

Еще минут через пятнадцать к складу подрулила «де­вятка». Отсюда разборок в воротах было не видно, но в «девятке» тоже сидел только один человек, и лейтенант напрягся: неужели?.. Но нет, блатные о чем-то побазари­ли и отперли ворота. «Девятка» въехала на территорию и из нее вышел... 

«Вконец коллеги оборзели,— удивился Мухин.— Ни черта не боятся...»

Из девятки вышел Краснов, да еще в форме. Блатные хоть и не были с ним грубы, но все-таки сторонились, как от зачумленного. Он прошел в помещение и пропал там.

Железяка сунул руки в карманы и от нечего делать стал представлять себе, как бы он действовал на месте убийцы. Ну, вначале бы внимательно осмотрелся. И выяснил бы, а это нетрудно, что склад снаружи стерегут три человека. Самый удобный из них тот, что спрятался от дождя под навес. Двое других гужуются у ворот. Но и к ним подо­браться несложно: во дворе какие-то ящики, станки ста­рые, несколько машин. Стрелять, конечно, пока нельзя.

Кроме них есть еще один на крыше. Но ему оттуда хорошо видны дали, а что во дворе творится — не видно, так что его вообще можно до поры до времени не считать.

Далее. Из самого склада вообще ничего не видно, окна только под крышей, а двери закрыты. Но не запер­ты. Вон, в одной даже щель видна

Сколько там внутри человек — непонятно. Придется рисковать. Только сразу врываться нельзя: в складе темно и со света ничегошеньки не разглядишь. Надо встать, приготовиться, предварительно в щелку глянуть, а потом замереть и глаза на минутку прикрыть. Дело неприятное, стоишь, как слепой, всем на свете виден. Но это надо перетерпеть. И внутрь так с. закрытыми глазами и кидаться.

И сразу в сторонку падать. И с двух стволов мочить все, что движется. Лишнего не заденешь...

Железяка поежился и на всякий случай проверил свой пистолет. Впопыхах он схватил не табельный, а ТТ, который как-то конфисковал у пацанов в парке, но так и забыл сдать. Он заглянул в обойму и с неудовольстви­ем обнаружил, что в ней всего четыре патрона. Да один в стволе. Итого пять. А сам пистолет старый, раздолбан­ный. Попасть из него только случайно можно. Считай, на дело он с пугачем пришел. . .

Железяка сунул пистолет обратно в карман и замер. Он ничего не слышал и не видел. Просто замер и все. Так же шуршал дождь, так же чуть шумел ветерок, неспособ­ный разогнать тучи, так же брехала где-то собака. Но все вдруг неуловимо изменилось.