Страница 5 из 86
— Ты собираешься приобрести другу такой ужас? — искренне изумилась Деб.
— Ты не понимаешь,— мягко ответил Ник.— Это очень хорошая и практичная вещь. В России плохой климат, и такие куртки в большом почете.
— Не понимаю, как можно человеку, который тебя спас, делать такой уродливый подарок. Купил бы лучше хорошие и дорогие часы.
— Нет,— Ник качнул головой.—Ценность подарка не определяется ценником. Все равно я не могу ему подарить чего-то равноценному своему спасению, согласись? Но если ты хочешь...
Ник метнулся к отделу «Картье», и Деб испугалась, что он действительно купит сейчас часы, которые дороже их дома. Ник, впрочем, оказался великодушен и не стал разорять свою семью. Он подошел к прилавку с кожаными портмоне:
— Выбирай:
Бумажники, кошельки... Изысканные, приятные на ощупь, благополучные. Деб остановила свой выбор на одном. Он был из коричневой лайки с золотым тканым рисунком, изображавшим сражающихся средневековых донов. У каждого в руках было по шпаге и кинжалу, плащи их развевались в схватке, головы украшали шляпы с перьями.
— Отлично,— легко согласился Ник и обратился к продавщице.— Мы берем.
Та с плохо скрытым удивлением взглянула на молодую пару в джинсах, но тщательно упаковала покупку и с улыбкой протянула Деб:
— У вас очень практичный муж, миссис, — заметила она.— Это вам небольшой подарок от нашей фирмы.
И протянула крошечный пакетик, в котором лежали несколько флакончиков пробных духов.
— Да,—гордо согласился Ник.—Я удивительно практичен. А вы бы знали, каков я в постели!
Он подмигнул изумленной продавщице и поволок хохочущую до слез Деб к выходу:
— Если ты будешь падать от смеха, мы не успеем на самолет.
— А ты посади меня на себя верхом,— все еще хохоча ответила Деб.
* * *
Ник инстинктивно боялся вокзалов. Видимо было что-то страшное в детстве, чего он не помнил, но продолжал ассоциировать с вокзалами. Аэропорт Кеннеди оказался не страшным. Им на удивление быстро нашлось место на стоянке, Ник моментально подхватил тележку, которая через секунду потерялась под грудой сумок, и, весело лавируя, направился к своему выходу.
Деб как раз запирала машину, и он уже успел отойти довольно далеко. Она пошла за ним, но что-то путалось . под ногами, она натыкалась на пассажиров, дорогу преграждали ряды невесть откуда взявшихся кресел... И она стала отставать, а Ник все ловко шел вперед, и его спина стала удаляться, удаляться...
И тут Деб охватил даже не страх, а самый настоящий ужас. Она бросилась бегом, не в силах закричать, слезы поплыли по ее лицу, потому что она видела, как Ник исчезает.
Но он как раз остановился на одном из поворотов и обернулся, ища глазами жену. Увидев, как она бежит, он успокаивающе улыбнулся и поднял руку, чтобы его было лучше видно. Но по мере ее приближения он все четче различал ее искаженное плачем и страхом лицо, такое дорогое и близкое, и улыбка сползла с его губ.
Он бросился к ней навстречу и поймал в объятья в тот момент, когда силы, казалось, вовсе оставили ее и она готова была рухнуть на чистый пол.
— Что случилось, маленькая моя? Что?
— Я боюсь! — Деб уткнулась своим лицом в ладони Ника и постаралась прижаться к нему еще сильнее. Ей казалось, что так опасность, неведомая и неотвратимая, отступает.— Не надо туда ехать! Там страшно...
— Что ты? Ну, перестань,— голос Ника звучал тепло и спокойно, но Деб не желала сдаваться:
— У меня какое-то жуткое предчувствие...
— Брось,— ласково заговорил Ник, но паника жены как-то передалась и ему.. Все нервы будто обострились и независимо от него стали прощупывать все вокруг по какой-то автоматической схеме: вот та дверь страшная? —нет, спокойная дверь, а вон те туристы? — кажется, арабы... нет, и они тоже не страшные, вот полицейский патруль, но тоже нестрашный. Нет ли где страшных одиноких сумок или нервных пассажиров? —самые страшные сумки мои, а самый нервный пассажир — это я. Вся эта оценка опасности, происходила одно мгновение и как только закончилась, Ник моментально расслабился и успокоился. Страшного вокруг не было, это он знал точно. Но хорошее настроение не вернулось.
— Как маленькая испугалась? И заплакала даже? Ну, ну, перестань, успокойся. За меня не надо волноваться, это раньше волноваться надо было, когда я на войну шел, но тогда некому было, ведь тебя еще не было. А теперь, видишь, как здорово получается: и ты уже есть, и волноваться не надо...
— Я бы тебя на войну не пустила,— Деб, однако, и в самолет его пускать не хотела, обняв еще крепче.
— Эй, да я опоздаю,— зашептал Ник, целуя Деб в ухо.— Нехорошо, я уже и билет зарегистрировал, теперь без меня не улетят. Начнут сначала меня искать, потом бомбу. Но бомбы не найдут, а меня найдут и станут ругать... А то еще штраф может быть.
— Ничего. Давай лучше штраф заплатим, только ты никуда не полетишь.
— Ну, перестань, это некрасиво.
— Ну и пусть,—-раскапризничалась Деб.— Давай домой поедем, давай опоздаем, давай ты не поедешь никуда.
— И это моя волевая, отважная, стойкая жена, которой я так горжусь? —Ник попытался шутить. Вышло довольно неуклюже, но
все-таки лучше, чем ничего. Да и Деб, в сущности, отлично понимала, что лететь придется, поэтому обреченно ухватилась за предложений тон, сводя все к шутке.
— И вовсе я не волевая, не стойкая, как выяснилось. Ладно, делать нечего. Раньше думать надо было. Пойдем...
Они подошли к паспортному контролю и остановились как бы в нерешительности. Но объявили, что посадка оканчивается и Ник наклонился поцеловать жену. Та грустно ответила на поцелуй и из глаз у нее опять покатились слезы.
— Нет, не плачь, не надо,— попросил ее Ник.— Все будет хорошо, я тебе обещаю.
— Ну смотри, не обмани,— всхлипнула Деб.— Иди уже.
Он прошел паспортный контроль и, прежде чем скрыться совсем, обернулся и помахал ей рукой.
Деб тоже помахала и попыталась улыбнуться. Но весь вид ее был по-прежнему неуловимо-тревожный.
* * *
Аэропорт в родном городе разительно отличался не только от американского, но даже от провинциального на просвещенный взгляд Шереметьево-2. Самолет долго заруливал на свое место, потом в нем погас свет, и пассажиры копались в сумерках, пытаясь отыскать свои вещи. Долго не открывали люк, потому что не подавали трап. Наконец трап подали, но только к дверям первого салона. И первыми на волю вышли гордые летчики, оставив в арьергарде слабый заслон стюардесс, которые пытались навести хоть какой-то порядок в высадке отчего-то спешащих пассажиров.
Ник не особенно спешил, но поскольку сидел в первом салоне в группе интуристов, а их пригласили выходить, тоже вышел. Мило распрощался с полной финкой, которая всю дорогу от Москвы потчевала его историями о своей любви к России и русской современной литературе. Разговор у них явно не клеился, поскольку в современной русской литературе (впрочем, как и в классической) Ник был не силен и ему ничего не говорили называемые ею фамилии, но финке нужен был не столько собеседник, сколько слушатель, поэтому тараторила она без конца на своем плохом английском, чем Ника несколько раздражала.
К самолету подогнали два автобуса и граждан СНГ стали утрамбовывать в один, чахлую же группку иностранцев усадили в другой, совершенно пустой. Все это Ника коробило, но не особенно. В конце концов, сам-то он ехал с комфортом.
За получением багажа стояла очередь в холодном, из алюминия собранном сарае, освещенном мертвенным светом люминисцентных ламп.
«Так я решу проблему гуманитарной помощи,» — быстро сообразил Ник. Его собственные вещи и подарки Сергею были у него с собой в сумке, которую он взял в ручную кладь.
Не задерживаясь, он миновал здание аэровокзала, которое в эти утренние часы произвело на него гнетущее впечатление. Повсюду спали люди. Даже на нечистом полу, подстелив газеты и обхватив руками свои баулы. Какие-то тетки с детьми, немытые мужики, женщины, задрапированные в платки, в шерстяных носках крупной вязки и домашних тапочках. Буфеты были не столько скудны, сколько обладали ассортиментом, отбивающим всякую мысль о еде.