Коридоры власти

От ее гонора здесь не осталось и следа. Когда в субботу, после завтрака она обнаружила меня, одиноко сидящего в библиотеке, в ней уже не было прежней самоуверенности, хотя глупости отнюдь не убавилось. Как ни странно, она была растеряна и смущена. Через запотевшее окно нам было видно Диану и Кэро – в макинтошах и капюшонах они прогуливались под проливным дождем.

– Богатые воображают, что за деньги можно купить все, – процедила миссис Хеннекер. Богатство Дианы поистине подавляло ее, как, наверно, подавляло бы оно моих родственников или друзей юности, вообще людей, знавших настоящую нужду. Смешнее всего, что состояние самой миссис Хеннекер оценивалось по крайней мере в сто тысяч фунтов.

Мои остроты по этому поводу не интересовали миссис Хеннекер. Но у нее было ко мне дело. Роскошь Бассета безмерно возмущала ее, и это, видимо, способствовало тому, что намерение ее окончательно созрело. Она твердо решила писать биографию своего супруга и считала, что тут я могу быть ей кое в чем полезным.

– Я, конечно, никогда прежде ничего не писала, – сказала она, – у меня для этого просто времени не было. Но все мои друзья в один голос твердят, что письма я пишу очень занятные. Конечно, мне не хватает навыка. Нужно, чтобы мне помог кто-то, кто набил на этом руку. Пожалуй, лучше всего будет, если я пошлю вам первые главы, как только их закончу. Тогда уж мы с вами вплотную засядем за работу.

Она умела вцепиться в человека мертвой хваткой. И в методичности ей тоже нельзя было отказать. В воскресенье утром, когда большинство гостей, включая Роджера, отправились на машинах в церковь, она принесла мне конспект жизненного пути своего мужа. После затянувшегося завтрака, на который были приглашены и соседи Дианы, оставшиеся затем до чая, миссис Хеннекер снова завладела мной и с торжеством сообщила, что два первых абзаца уже написаны и ей хочется, чтобы я их прочел.

Когда наконец я добрался до своей ванной комнаты, у нас в спальне уже горел свет.

– Где ты пропадал? – окликнула меня Маргарет и сказала, чтобы я поторопился.

Я ответил, что меня задержала миссис Хеннекер, и Маргарет это показалось куда более забавным, чем мне. Когда я снимал пиджак, она снова меня окликнула:

– Кажется, это брат Кэро всех переполошил.

После чая она слышала об этом от нескольких гостей. Тут только я понял один из выпадов Кейва накануне утром. Дело в том, что брата Кэро звали Сэммикинс – причем звали не только в домашнем кругу, но и среди знакомых. Молодой лорд Хаутон, тори, член парламента, придерживался взглядов отнюдь не ортодоксальных. Мы с Маргарет вспомнили, что недавно он опубликовал небольшую книгу – историю англо-индийских отношений. Ни она, ни я этой книги не прочли, но газеты громко о ней кричали. Насколько можно было судить по рецензиям, он порицал Черчилля, восхвалял Неру и до небес превозносил Ганди. Для тори и члена парламента написать такую книгу было по меньшей мере странно. В этом заключалось одно из его преступлений.

– Он у них, как видно, не в большом фаворе? – сказала Маргарет.

Нахмурясь, она рассматривала в зеркале себя и свое платье. Ей в ту пору было отнюдь не безразлично, как она выглядит, хотя она очень старалась не дать мне этого заметить.

Теперь мне стало ясно, о чем говорила Диана Кэро. За обедом никто и слова не сказал о лорде Хаутоне, и я уже стал надеяться, что тучу пронесло. Разговор – как всегда под конец затянувшегося уик-энда – шел вяло, какими-то полунамеками, временами совсем замирая. Поскольку дом был без хозяина, мужчины недолго засиделись за обеденным столом, а в гостиной мы расположились полукругом, и Диана с видом импресарио уселась между Коллингвудом и Роджером, делая все, чтобы между ними завязался разговор.

И вдруг лорд Бриджуотер, простодушный и простоватый, откашлялся. Мы поняли, что за этим последует. По рождению он не принадлежал к этому обществу, но отлично приспособился к нему. У себя дома это был милейший человек, однако у него была страсть брать на себя неприятные обязанности. Через всю комнату он обратился к Кэро:

– Надеюсь, мы больше не услышим ничего такого о Сэммикинсе… Вы понимаете, что я хочу сказать?

Кажется, до этого случая я никогда не видел Кэро растерянной. Лицо ее вспыхнуло. Она знала, что должна сдержаться, но это ей дорого стоило. Не в ее характере было считаться с тем, что ей говорят, больше того, обычно она не находила нужным скрывать свои чувства.

– Извините, Хорас, но я ведь не нянька своему брату, – не сразу ответила она, и голос у нее был не очень твердый.

Сэммикинс был года на два моложе ее, и по тому, как она о нем говорила, я понял, что она его искренне любит.

– Кое-кто считает, что нянька была бы ему весьма кстати, – вступил в разговор Коллингвуд.

– Вот пусть они ему это и скажут, – возразила Кэро.

– Он причиняет вред партии, – сказал лорд Бриджуотер, – немалый вред.

Коллингвуд посмотрел на Кэро. В женском обществе взгляд его оживился, но и только. Он сказал ей без обиняков:

– Этому нужно положить конец.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что, если Сэммикипс не остановится сам, мы вынуждены будем его остановить.

Глупое прозвище в устах сановного, медлительного Коллингвуда звучало особенно глупо. Кэро все еще сдерживалась.

– По-моему, – сказала она, – никто из вас понятия не имеет, что он за человек.

– Это к делу не относится, – возразил Коллингвуд. – Я хочу сказать, что, если он еще хоть раз напишет что-нибудь в этом роде или выступит публично с подобным заявлением, нам придется порвать с ним всякие отношения.

Я заметил, как нахмурился сидевший по другую сторону от Дианы Роджер. Он не отрываясь смотрел на жену. Она же, густо покраснев от досады, покачала головой, словно просила его не ввязываться. Он не сделал ни одного неверного шага с тех пор, как вошел в правительство – она знала это лучше всех присутствующих, – каждый его шаг был точно рассчитан. Сейчас было не время давать себе волю.

Кэро улыбнулась Коллингвуду светской улыбкой:

– Вы хотите сказать, что он будет отстранен от участия в делах партии?

– Вот именно.

– Для него это не так уж важно.

У меня мелькнула мысль, что она говорит о политических делах, как знаток, – говорит на том же языке, что и Коллингвуд. Ее брат – наследник отцовского титула – не мог рассчитывать на серьезную политическую карьеру.

– Ну и что же, – сказал Коллингвуд, – а все-таки кому приятно оказаться за бортом.

Наступило молчание. Кэро хотела что-то возразить, но не нашлась.

– Я не согласен почти со всем, что вы, говорите. – Это сказал Роджер. Он не понизил голос, он обращался не только к Коллингвуду, но и ко всем присутствующим. Он, вероятно, был взбешен оттого, что его принудили выбирать, но, поскольку выбор был сделан, говорил спокойно и непринужденно.

Я не меньше Кэро боялся этой минуты. Теперь, когда она наступила, я был взволнован, огорчен и в то же время испытывал облегчение.

– Не понимаю, как это может быть. – Взгляд Коллингвуда был высокомерен и холоден.

– И однако, это так. Конечно, у меня есть перед вами преимущество – я хорошо знаю этого человека. Думаю, тут немногие могут этим похвастаться – ведь так? – небрежно кинул Роджер и перевел взгляд на жену. – Будь среди нас больше людей, обладающих его мужеством и идеализмом, дела наши шли бы куда лучше.

Кэро покраснела до корней волос. Она волновалась за Роджера, она знала, что он поступает неблагоразумно, но она гордилась им – гордилась тем, что мысль о ней оттеснила все остальные соображения на второй план. Сначала она не знала, чего ждать, пыталась убедить себя, что ей приятнее будет, если он промолчит. Но он не промолчал, и она была бесконечно рада этому. Маргарет кинула ей восхищенный взгляд и тут же встревоженный – мне.

– Вам не кажется, Куэйф, что вы забываете о здравомыслии? – спросил лорд Бриджуотер.

Роджер закусил удила.

– Нет, не кажется. Но беда в том, что, говоря о здравомыслии, мы часто подразумеваем способность поддакивать всем и каждому. А это смерти подобно. Давайте посмотрим, что же, собственно, он совершил. Он изложил дело так, как он его понимает, – изложил не слишком деликатно, в этом я с вами согласен; он не выхолостил свои слова до того, что они потеряли всякий смысл, а эту способность мы склонны переоценивать. Раз-другой он занесся. Согласен! Но это свойственно всем пылким и искренним натурам. И однако, все основные положения его книги правильны. Более того, все присутствующие и почти все, кто знает, как обстоят дела в действительности, понимают, что они правильны.