Страница 4 из 14
– За мной! – крикнул Георгий и свернул в кусты.
Слева и справа было слышно тяжёлое дыхание друзей и треск ломающихся под ногами веток. Милицейский свисток и крики остались позади. Неожиданно кусты расступились, друзья оказались перед высоким забором из металлических прутьев. Что делать? Тут не перелезешь…
– Давай вдоль забора, должен же где-то быть проход?! – тяжело дыша, крикнул Балаганский.
И действительно, метров через сорок они наткнулись на протоптанную дорожку и брешь в заборе: прутья были разогнуты в разные стороны, образовав довольно широкую щель. По очереди они пролезли наружу и, оказавшись за забором, почувствовали себя в относительной безопасности. Остановились, быстро привели себя в порядок, немного отдышались, осмотрели ушибы.
Дыгай пострадал меньше всех – на нем не осталось никаких следов. У Балаганского набухал синяк на скуле, на плече отпечаталась бляха с якорем. Веселов зажимал рукой рану на щеке. Из-под пальцев тонкой струйкой сочилась кровь.
– Рассекли, суки, – пояснил Сергей на взгляды товарищей. Он наклонился, сорвал растущий у забора подорожник, и стал стирать с него пыль носовым платком.
– Влипли, блин! – с сожалением промолвил Дыгай. – За это и из академии могут выпереть.
– Откуда они узнают? – сказал Веселов, прикладывая лист подорожника к ране. – Скажу – упал…
– Ну да, и Жорка упал!
– Мало ли какие бывают совпадения! – буркнул Сергей. – Главное, языками не болтать! Я домой поеду, у меня мама врач – сделает все что надо. Поехали со мной, Жорик!
– Да нет, я тоже домой. Бодягу приложу – она хорошо синяки сводит…
– А я в кино схожу да вернусь в академию, – сказал Дыгай. – Неудачный сегодня день!
Сергей поехал на такси, Дыгай двинулся пешком, а Георгий пошел к метро. У входа на станцию он неожиданно увидел девчонок, которых они отбили от моряков.
– Здравствуйте, девочки! – обратился он к ним.
Девчонки явно обрадовались.
– Спасибо, что вы нас спасли!
– Ну, спасли – слишком громко сказано. Только лучше вам отсюда побыстрей уехать. Давайте познакомимся, я Георгий…
Обращался он к рыженькой, и та первой протянула узкую ладошку.
– А я Женя…
Неудачно складывающийся день мог закончиться очень благоприятно.
18 июня 1979 года
Москва
Сегодня жара, солнце слепит и выжигает мозги. На улице Горького не протолкнешься. Приезжие с сумками, кульками и пакетами мечутся между «Елисеевским», ГУМом, ЦУМом и «Детским миром», сметая с полок отсутствующий в провинции дефицит. Хотя может ли быть дефицитом обычная сырокопченая колбаса, сливочное масло или растворимый кофе в серо-коричневых банках? Если спросить об этом неспешно прогуливающихся в обеденный перерыв служащих Госплана и других расположенных в самом центре солидных ведомств, сбросивших на время отдыха строго официальный вид и расстегнувших пиджаки, те только пожмут плечами да отойдут подальше, чтобы избежать дальнейших провокаций.
Место ведь непростое: вот рядышком гнезда непуганых иностранцев – отели «Националь» и «Интурист» – словно перенесенные злым волшебником островки чуждого капиталистического мира, пугающего и притягивающего одновременно.
«В притоне много вина, здесь льются виски до дна, здесь вечно дремлет печаль, здесь рвет аккорды рояль…»
И виски водится в этих почти заграничных барах-притонах, и все остальное прилагается. Вот толкутся на пятачке симпатичные, праздничного вида девчонки, непривычной для страны советов профессии: не ткачихи, не мотальщицы, не вагоновожатые – проститутки, причем валютные!
Чуть подальше деловито переговариваются, привычно осматриваясь по сторонам, фарцовщики и спекулянты – первые бизнесмены советской эпохи. Среди этой публики полно агентуры – милицейской или комитетской, потому что среди маскирующихся под друзей иностранцев вполне может оказаться самый настоящий шпион, не говоря уже о журналисте-провокаторе, который задает такие наглые и надуманные вопросы про дефицит. А гуляющая здесь средняя советская номенклатура без дефицита не страдает: у них продуктовые заказы, талоны в простенькие спецраспределители, хотя они знают, что для простых смертных где-нибудь в Рязани, Саратове, да что там! – и в самой Москве сырокопченая колбаса и растворимый кофе редкость необыкновенная. Но если на провокационный вопрос им отвечать придется – изобразят удивление: какой-такой может быть дефицит?
Легкий ветерок лениво метет не слишком замусоренные тротуары, разгоняет над дорогой сизый дымок выхлопов немногочисленных пока еще машин. В основном это «Жигули», «Москвичи» и «Волги», изредка проносятся в Кремль или на Старую площадь «Чайки» высшей номенклатуры. Вот они искренне верят, что все продукты, которые находятся на их столах, имеются и в холодильниках всех остальных советских граждан! Только кто же к ним подберется, чтобы такой вопрос задавать? Вокруг охрана, режимные зоны, почтительная вышколенная обслуга – другой мир, другая жизнь…
Но вне этого мира дефицит есть. И в отдыхе, и в развлечениях, и в одежде, и в еде… Даже мороженое в дефиците! Нет, конечно, сливочное, пломбир, эскимо – покупай, пожалуйста. А вот клубничного, малинового, черничного – нигде не увидишь!
Правда, на глухом торце знаменитого сталинского дома на Горького, 6, товарищ Леонид Ильич Брежнев зовуще простер вперед руку с громадного полотнища и ободряюще улыбается, а внизу надпись: «Решения XXV съезда КПСС – в жизнь!» И каждому ясно – выполним решения съезда и тогда уж заживем, так заживем: и дефицит исчезнет, и черничное мороженое везде появится!
Правда, оно и так есть, причем совсем рядом, наискосок, в кафе «Космос», у которого, переминаясь с ноги на ногу, томится унылая очередь провинциалов. Она почему-то не движется, может, оттого, что представители золотой молодежи ныряют в стеклянную дверь беспрепятственно, если не считать препятствием недовольный ропот толпы, но толпа здесь ничего не решает, ибо решает все мордатый швейцар Иван Федотыч – отставник из бывших служивых, который пропускает только тех, кто дает щедрые чаевые. Ну, или тех, кто может доставить ему неприятности.
В общем, в Москве совсем другая жизнь, и никто здесь не вспоминает про холодную тайгу, про Алтайскую дивизию, успешно испытавшую систему «Периметр», про ядерных монстров, дремлющих до поры в своих холодных бетонных норах, про крохотные капсулы унифицированных командных пунктов, в которых всегда, и в данную минуту тоже, несет службу «стреляющая смена»… А не вспоминают по одной простой причине: не знает основная масса советских граждан про тайны ракетно-ядерного щита, да и знать не должна!
Но вот совершенно случайно объявился и тот человек, кто к военным тайнам допущен и все это знает. Ему девятнадцать лет, зовут Георгий Балаганский, у него красивое лицо, короткая стрижка, рост метр восемьдесят, широкоплечий, длинная мощная шея. В бежевых штанах из лёгкой ткани, шведке и клеенчатых босоножках вместо привычной формы он чувствовал себя легко и вольготно. И думает он сейчас не о будущих дежурствах на двадцатишестиметровой глубине у пульта с красной кнопкой, а о прохладе «Космоса» с его разнообразием мороженого, которым он пообещал угостить рыжую Женю – стройную, улыбчивую, туго упакованную в зеленый открытый сарафан и крепко держащую его под руку. Собственно, под поход в «Космос» он и назначил ей свидание. Но про то, что войти в кафе будет не легче, чем в командный пункт управления стратегической ракетой, он и понятия не имел. Но кто проходил через шестидесятисантиметровые стальные двери стратегического бункера, того вывеска «Мест нет» не остановит, даже если ее охраняет бывший участковый Иван Федотыч.
– Открывай, старослужащий! – обойдя навеки застрявшую очередь, обратился Георгий к благодушно маячившему в проеме, под спасительным ветерком, швейцару. И, понизив голос, добавил: – Мне должны были столик у окна оставить.
Говорил он уверенно, даже немного свысока, да еще подмигнул вдобавок. Бывший участковый вначале оторопел от такой наглости. Не похоже, что этот молокосос собирается сунуть ему в карман пятерку или хотя бы трешку: у него на фейсе написано, что в кармане отродясь лишнего рубля не водилось, да и одет в какой-то ширпортреб. Значит, надо гнать наглеца в три шеи! Но наглость такая откуда?! «Старослужащий», «столик у окна», да еще мигает… Обычные наглецы так себя не ведут!