Страница 2 из 17
— Выйдешь? — меж тем поинтересовался Себастьян Вевельский, и такая надежда в его голосе прозвучала, что Эльвире стало неловко.
Выйдет.
Наверное. Колечко она приняла и мысленно скривилась: оскорбительная простота! Не золотое. И не платиновое… серебро?
Не похоже на серебро.
Зато с камнем зеленым, крупным. Слишком уж крупным для того, чтобы быть настоящим.
— Что это? — севшим голосом поинтересовалась Эльвира и ногтем по камню постучала.
— Синенький. Как твои глаза, — сказал Себастьян и широко улыбнулся. — Прости, Элечка, но некогда разговаривать… я тебя люблю!
— И я тебя. — Эльвира покосилась на камень.
Зеленый. Определенно зеленый. А глаза у нее и вовсе серые… и если Себастьяну они синими казались, то, стало быть, он и цвета не различает. Нет, конечно, сие недостаток малый, несущественный можно сказать, но в сочетании с иными…
— Я знал! — с пылом воскликнул Себастьян, прижимая руки к груди, отчего пиджачишко опасно натянулся, затрещал. — Знал, что ты от меня не отвернешься! Собирай вещи. Мы уезжаем.
— Куда?
— Туда. — Себастьян ткнул пальцем в открытое окно. — А потом дальше. Бери самое необходимое…
— Стой. — Эльвира положила кольцо на туалетный столик и глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. — Объясни, пожалуйста, что происходит. Зачем нам бежать. И встань наконец!
Голос подвел, сорвался.
Себастьян поднялся, как-то неловко, боком.
— Прости, Элечка… такое дело… папенька вновь проигрался крепко… скандалить начал… в клабе… с обвинениями полез… драку устроил… он норова буйного…
Эльвира осторожно кивнула: понимает. Ее собственный батюшка тоже горазд приключения искать. А братья в него пошли, чем батюшка немало гордится, не разумея, что от фамильного этого характера одни беды… помнится, в прошлом-то годе, когда Зденек в кабаке пляски пьяные учинил, а после к купцам привязался, едва до суда дело не дошло…
— Кто ж знал, что его величество там будут, — с тяжким вздохом продолжил Себастьян. — А отец позволил себе… некоторые неосторожные высказывания…
Нехорошо… Одно дело — купцы, люди второго сословия, и совсем другое — король…
— И… что теперь? — Эльвира подняла колечко, мысленно прощаясь и с ним, и с Себастьяном.
— Меня предупредили…
Себастьян опустил голову.
— Батюшку арестуют… не за пьяную драку, конечно. В злоумышлении против государя обвинят…
…серьезно.
…и если вину докажут, а при желании доказать ее не так и сложно, то грозит Тадеушу Вевельскому плаха, а семейству его — разорение…
— Сестрам моим — или в монастырь, или оженят по государевой воле. А нам с братьями — на границу путь-дорожка… вот я и подумал… чего мне тут терять-то? Уеду я… подамся на Север.
— К-куда?
— На Север, — с чувством глубокого удовлетворения повторил Себастьян. И, оказавшись рядом, приобнял. — Вот представь только, Элечка…
Представлять ей не хотелось совершенно.
От Себастьяна пахло прокисшим пивом, дешевой кельнскою водой, которой, помнится, папенькин конюх пользовался, а еще потом. И Элечке подумалось, что ныне эта преотвратная смесь запахов будет сопровождать ненаследного князя по жизни…
— Снега… кругом снега! Налево посмотришь — снега! Направо — сугробы! Вперед — сколь глаз видит, даль белоснежная! Позади…
— Снега, — мрачно произнесла Эльвира.
Думалось ей вовсе не о снегах, но о том, не пропитается ли ее льняная рубаха сими мерзкими запахами.
— Точно! — восхитился Себастьян. — Неистовая белизна и чистота! Мы в прошлом годе саамца одного взяли… тот еще прохвост. Представлялся шаманом, амулеты вечной жизни продавал. Хорошо шли… так он красиво про родину свою баял… мне еще тогда поехать захотелось.
— Так езжали бы…
— Так не мог. Работа… а сейчас вот… я уж и собак купил.
— Зачем?
— Для упряжки. — Себастьян погладил Эльвиру по голове. — Там без собачьей упряжки никак… поставим юрту на берегу реки… или сразу дом? Простенький, маленький, чтоб только для нас… ты и я… я буду нерп бить и на медведей охотиться…
— К-каких м-медведей?
— Белых, вестимо. Еще на волков. Волки там, говорят, зело свирепые и умные. Но ты не бойся. Я хорошо стреляю… шкуры станем выделывать.
— Я не умею.
— Научишься. — Себастьян смотрел прямо в глаза и улыбался счастливой улыбкой абсолютно безумного человека. — Небось нехитрое дело… а хочешь, оленей стадо заведем.
— 3-зачем?
— Ну… олени — это и мясо, и молоко… или ты доить тоже не умеешь?
Эльвира подумала и покачала головой.
— Еще их чесать можно. Из оленьего пуха вяжут удивительно теплые носки!
Он сошел с ума.
Или она?
И если это все-таки сон, то на редкость бредовый. Эльвира тайком ущипнула себя за руку и вынуждена была признать, что происходящее как нельзя более реально.
— Представь, — меж тем продолжал Себастьян, — наш маленький дом над бурной рекой…
…воображение Эльвиры мигом нарисовало и реку, и покосившуюся хижину на берегу ее… а еще стадо нечесаных оленей, из шерсти которых ей предстояло связать несколько дюжин носков.
— Тихую обитель вдали ото всех… жизнь на лоне природы… преисполненную опасностей и невзгод…
…белых медведей.
…волков.
…и нерп, которых Себастьян станет свежевать на заднем дворе.
— Нам они по плечу… наши дети вырастут в настоящем мире, где нет зависти и злобы…
…а также водопровода, доктора или хотя бы аптекарской лавки на мили вокруг.
— Наши души очистятся от смога цивилизации, станут чисты и прекрасны…
…разве что только души.
Тело Эльвиры, которое было ей куда дороже души, требовало серьезного ухода.
— Послушай, — перебила она Себастьяна. — Мне очень жаль, но… у нас не получится.
— Думаешь, мне не стать охотником? Ладно. Мы можем заняться золотом… слышала, там золото на каждом шагу?!
Слышала. Об этом многие газеты писали, как и о том, что на одного разбогатевшего старателя приходится две сотни безвестно сгинувших.
— Нет, Себастьян. — Эльвира высвободилась из объятий и с раздражением смахнула листик, прилипший к белой ее рубашке. — У нас ничего не выйдет. У тебя… у тебя, быть может, и получится…
Не разочаровывать же его с ходу!
Пусть уезжает.
К медведям, нерпам и золоту. Пусть строит свой дом… а Эльвира… она подыщет себе другого мужа… в конце концов, зря, что ли, привечала графа Бойдуцкого? Ему, правда, под семьдесят… зато богат.
И главное, что королю угоден.
— Я поняла… — Эльвира сделала глубокий вдох. Все-таки она была сердобольной женщиной и, отказывая очередному искателю ее руки и капиталов, испытывала некоторую печаль. Правда, длилась оная печаль недолго, но неудобства доставляла. — Я поняла, Себастьян, что мы с тобой слишком разные.
Она взяла кольцо.
— Мне жаль, но… я не могу уехать… бросить отца, братьев… матушку больную…
…болела она давно, с немалым удовольствием, которое, впрочем, умело скрывала и от докторов, и от супруга, свято верившего, что жена его пребывает едва ли не на смертном одре.
— Да и подобная жизнь не по мне… я…
— Элечка… — Себастьян упал на колени.
— Нет. Послушай. Я уверена, что ты найдешь другую женщину… ту, которая поймет и примет тебя… и разделит все трудности…
— А ты?
— А у меня свой путь, — решительно произнесла Эльвира. — Я буду помнить о тебе… а теперь уходи!
Она сунула кольцо в его руку.
— Но как же ты… я ведь…
— Как-нибудь. Я справлюсь.
В конечном итоге это не первый любовник и не первое расставание.
— Элечка…
— Уходи, — жестче произнесла она. — Пока нас кто-нибудь не увидел…
…например, батюшка, которому должно было бы надоесть ожидание… или братья… или еще кто… не хватало, чтобы слухи пошли… а то и вовсе родственники, которые в питии порой теряли меру, исполнят первоначальный план…
— Уходи, уходи. — Эльвира подтолкнула несостоявшегося супруга к окну. — Ты же не хочешь, чтобы обо мне нехорошие слухи пошли?
— А поцеловать?