Страница 16 из 24
Платон в своих рассуждениях о Благе основывается на факте ценностной интенциональности души: любой человек предчувствует, что есть «нечто такое», высшее, но не может понять, в чем оно состоит. Это «нечто такое» есть некое интуитивное ощущение и предпонимание высшего начала собственной и общечеловеческой жизни, не допустить существования которого никакой человек, безусловно, не может. Не случайно, что после вселения души в тело у человека возникает трансцендентная тоска по тем чистым идеям, которые когда-то созерцала душа. Из всего, что видела она в сфере истинного бытия, наиболее доступным в этом мире оказывается прекрасное. Ибо из всех идей только красота воспринимается здесь посредством самого отчетливого из всех чувств – зрения. Потом, с возрастом, мудрость человека возрастет, и ему будут доступны и другие идеи, поскольку, как известно, «зрение рассудка становится острым тогда, когда глаза начинают уже терять свою зоркость» (Symp. 219a).
Итак, Благо придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать. Стало быть, Благо является причиной знания и постижения истинного бытия. Как правильно было признать свет и зрение солнцеобразными, но неверно было бы считать их самим Солнцем, так же вполне справедливо полагать познание и истину имеющими образ Блага («благообразными», άγαθοειδῆ), но отождествлять их с ним самим нельзя. Солнце дает всему видимому не только возможность быть видимым, но и рождение (γένεσιν), рост и питание, хотя само оно не есть становление (γένεσιν). Точно так же познаваемые вещи не только могут познаваться лишь благодаря Благу, «но оно дает им и бытие, и существование, хотя само Благо не есть существование, оно – за пределами существования (έπέκεινα τῆς ούσίας), превышая (ύπερέχοντος) его достоинством и силой» (Resp. VI 508e – 509b)[62].
Обратившись к характеристикам, данным в «Филебе», можно обнаружить, что Благо определяется, во-первых, как тождественное самому себе единство. Во-вторых, Благо есть вечно сущее, однако состоящее из единства и множества. Уже отсюда следует, что в определенных аспектах Благо можно рассматривать даже как нечто множественное, как совокупность проявлений в человеческом мире (Phileb. 15a-c, 16c-e). В-третьих, «удел Блага» (άγαθοῦ μοῖρα) таков, что оно есть нечто наисовершеннейшее и, кроме того, является самодовлеющим: самодостаточным, независимым, самостоятельным, самоценным.
Кроме того, Благо в качестве предела ограничивает собою, как мерой, область беспредельного, устанавливая там, по возможности, умеренность (μέτρου) и соразмерность (συμμέτρου). Эти последние, будучи регуляторами Блага, всегда порождают истину, добродетель и красоту. Сократ делает заключение: «Если мы не в состоянии уловить (θμρεῦσαι) благо одной идеей, то поймаем его тремя – красотой, соразмерностью[63] и истиной (κάλλει καἰ συμμετρί ακἰ); сложив их как бы воедино, мы скажем, что это и есть действительная причина того, что содержится в смеси (μῖξις), и благодаря ее благости самая смесь становится благом» (ibid. 64e – 65a)[64].
Таким образом, Пайдейя как «восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого (τήν δέ ἄνω άνάβασιν καἰ θέαν τῶν ἄνω τήν είς τόν νοητόν τόρον τῆς ψυχῆς ἄνοδον)» (Resp. VII 517b). Восхождение позволяет понять, что в отношении познаваемого идея Блага – это предел (γνωστῶ τελευταία); она с трудом различима, но если мы все же сумеем ее различить, то сразу же сделаем вывод, что именно эта идея является причиной всего правильного и прекрасного. Ибо в области умопостигаемого идея Блага является владычицей, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет осознанно действовать как в частной, так и в общественной жизни (ibid. 517c). Именно такая теоагатоэтическая деятельность человечества является конечной целью humaniora.
Стало быть, науки – и гуманитарное знание, прежде всего, – зависят от тео-агато-этического уровня развития чистой души, от степени ее направленности на Бога, Благо и Добро. Значит, истинное гуманитарное познание обладает телеологической, интенциональной, ценностной и этической природой. В таком случае Платона можно назвать родоначальником этики науки.
Вместе с тем нужно постоянно помнить, что Платоново Благо (в другой своей ипостаси – Единое) служит человечеству постоянным напоминанием о том, что (как указывал Григорий Померанц) «при подступе к Целому законы логики сминаются, как предметы при релятивистских скоростях. Тождество с самим собой, как единичным, атомарным фактом, А=А, уступает место причастности Богу», и, таким образом, создается единство – «неслиянно, непревращенно, неразделимо и неразличимо»[65].
Именно о таком идеале – цельном знании, основанном на принципе Всеединства, мечтал Вл. Соловьёв. Платоновское Благо-Единое как идея цельности и – одновременно – трансцендентальный идеал, всегда будет предостережением в отношении запредельного и безудержного рационалистического сциентизма и логицизма.
Пропедевтические науки
Воспитание и образование души – Пайдейя – включает в себя как составную часть восхождение к философии. В седьмой книге «Государства» Платон анализирует совокупность из пяти наук: арифметики, геометрии, стереометрии, астрономии и гармонии. Все они отобраны Платоном вовсе не произвольно и не являются изолированными дисциплинами, ибо имеют нечто общее, а именно: предметом их рассмотрения является не чувственно воспринимаемый мир, но математически точные абстракции, формирующие понятийное знание[66]. Эти науки в своей совокупности образовывают, тренируют и подготавливают мышление к постижению философии как воплощению и высшей стадии humaniora. Ибо только любовь к мудрости способна привести человека к его последней цели – добротности души и обретению Блага.
Арифметика, например, направляет душу к рассуждению и размышлению, особенно в отношении того, что не определяется ощущениями, т. е. вещей умопостигаемых. «Искусство счета» настаивает Платон, «ведет с помощью самого мышления к созерцанию природы чисел» и, стало быть, «усиленно влечет душу ввысь и заставляет рассуждать о числах самих по себе, ни в коем случае не допуская, чтобы кто-нибудь подменял их имеющими число видимыми и осязаемыми телами» (Resp. VII 525с-e). В таком случае, арифметика «заставляет душу пользоваться самим мышлением ради самой истины» (ibid. 526а-b).
Геометрия, поскольку она помогает нам «созерцать идею блага», изучает вовсе не становление, а идеальные объекты сами по себе и, следовательно, имеет прямое отношение к бытию самому по себе. Познавая вечное бытие, геометрия «влечет душу к истине и воздействует на философскую мысль, стремя ее ввысь» (ibid. 527b).
Стереометрия исследует такого же рода объекты, что и геометрия, но только не плоскостные, а имеющие «глубину». Стало быть, она также развивает априорное и абстрактное мышление.
Астрономия – парадоксальная наука: на первый взгляд, кажется, что она имеет дело с чувственно воспринимаемыми и живыми телами (Солнце, Луна и другие звезды), однако это далеко не так. Платон утверждает: «Эти узоры на небе, украшающие область видимого, надо признать самыми прекрасными и совершенными из подобного рода вещей, но все же они сильно уступают вещам истинным». Ведь истинные вещи постигаются «разумом и рассудком, но не зрением. <…> Значит, небесным узором надо пользоваться как пособием для изучения подлинного бытия» (ibid. 529c-е).
О каком подлинном бытии говорит здесь Платон? Узоры на небе, в области видимого являются лишь эмпирическим выражением движения тех истинных тел, которые составляют подлинное бытие. Значит, вовсе не эти «теловидные» (σωματοειςεῖ) объекты составляют подлинный предмет познания астрономии. Эта наука о «законах звезд» исследует чистое, неэмпирическое движение и скорость («быстроту и медленность») согласно истинному числу во всевозможных истинных же формах. Кроме того, она изучает чистые отношения, присутствующие в идеальной сфере, как то: равенство само по себе, удвоение, темпоральные соотношения ночи и дня, суток и месяца, месяца и года, а также функциональные отношения звезд (идеальных тел) ко всему перечисленному. Именно этот идеальный мир является априорным содержанием разума и рассудка и – в качестве такового – совокупностью форм познания a priori[67].
62
Тематизация агатонологии позволила Уильяму Гатри сделать вывод о том, что в идее Блага Платон «сочетает три концепции: [1] цели жизни, высшего объекта желания и стремления; [2] условия познания, которое делает интеллигибельный мир понятным, а человеческий ум – понимающим; [3] и фундаментального основания идей, которые, в свою очередь, являются порождающими причинами естественных объектов и человеческих действий». – Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy: In 6 vol. – Cambridge, 1962–1981. – Vol. 4, 1975. – P. 506.
63
«Соразмерность (συμμέτρία)» и «умеренность (μετριότης)» являются, по сути, синонимами «добротности (άρετή)», поскольку фундаментальным и конституирующим частные добродетели свойством άρετή является как раз соразмерность (умеренность) во всем. Эта мысль подробно рассматривается, например, в «Политике». Кроме того, многосоставная душа – указывается в «Тимее» – ради сохранения силы должна поддерживать соразмерность движения своих компонентов. Безобразие в душе, как утверждает элейский чужеземец в «Софисте», есть не что иное, как род несоразмерности. Наконец, в «Государстве» говорится, что истина родственна соразмерности; и чтобы стать восприимчивым к идее всего сущего, необходимо обладать соразмерностью и прирожденной тонкостью ума. – См.: Politic. 307а – 311с; Tim. 89d-е, 87с-d; Soph. 228а; Resp. VI 486d.
64
У. Гатри так комментирует универсалистско-синтетическую интенцию «Филеба»: «Таким образом, возвышенная точка зрения Платона на меру, соразмерность, симметрию и т. д. регулируется всеобщей телеологической гипотезой: то, что делает любую смесь хорошей, как в макрокосме, должно быть причастно мере и соразмерности среди ее компонентов. <…> Филебявляется отличным примером таланта Платона сочетать этическое и метафизическое, человеческое и космическое. Вся реальность есть сфера его деятельности, и он не склонен отделять любую из ее частей, так как они составляют органическое целое». – См.: Guthrie W.K.C. Op. cit. – Vol. 5, 1978. – P. 203.
65
Померанц Г. С. Дороги духа и зигзаги истории. – 2-е изд. – М.; СПб., 2013. – С. 92.
66
Винценты Лютославски указывает: в зрелых диалогах «целью науки является не непосредственное созерцание вечно предсуществующей истины, но совершенствование наших собственных идей, с тем чтобы сформировать систему, построенную на взаимной корреляции всех элементов». – См.: Lutoslawski W. The origin and growth of Plato’s logic. – L.; N.Y.; Bombay, 1897. – P. 413.
67
«Истинные пропорции и изменения видимой природы суть математические, невидимые законы. Числа и законы сокращают хаос физических явлений. То, что является реальным, есть, стало быть, “синтез a priori”, как называет это Кант, или диалектическое единство логической формы и иррационального содержания». – См.: Mueller G.E. Plato: The Founder of Philosophy as Dialectic. – N.Y., 1965. – P. 16.