Страница 15 из 23
– Мы решили дать тебе утро на то, чтобы разобрать вещи, а потом уж нанести визит, – заговорила Минни Атертон по праву жены мэра и президента здешнего женского клуба. – Ты ведь помнишь Глэдис Финг, Линор Барлоу, Джесси Мизнер и Кэролайн Герхард?
– А…
– Девочка не может вспомнить всех сразу, – миссис Финч, учившая ее в начальной школе, выступила вперед и протянула Клер свою тарелку. – У тебя был очень аккуратный почерк.
– Вы ставили в наших тетрадях цветные звездочки, – не смогла не улыбнуться Клер.
– Когда вы этого заслуживали. Мы все испекли тебе по пирогу, а еще печенье. Куда нам все это поставить?
– Очень мило с вашей стороны, – Клер беспомощно озиралась по сторонам. – Надо бы все это отнести на кухню, но там пока нет стола. Я еще не успела…
Но Минни Атертон уже поднималась по ступенькам, сгорая от нетерпения увидеть, как сейчас выглядит дом Кимболлов.
– Какой приятный цвет, – похвалила она то ли стены кухни, то ли пол. – Последние ваши жильцы были не очень общительные люди, мы с ними редко встречались. Не могу сказать, что сожалею об их отъезде. Хорошо, что ты вернулась домой, Клер. Или вы все возвращаетесь? Ставьте тарелки на подоконник, девочки! Нет, лучше в холодильник. Хорошо, что у тебя есть холодильник, как же без него. Это Блэйр позаботился или мама?
Клер переминалась с ноги на ногу на пороге и не знала, что отвечать и отвечать ли вообще. Впрочем, миссис Атертон ответов не ждала.
– А еще я специально для тебя сделала свое фирменное желе. Уж его-то точно нужно поставить в холодильник.
Минни открыла дверцу и нахмурилась. Пиво, лимонад, и больше ничего…
«Чего можно было ожидать от девчонки, привыкшей в Нью-Йорке к фастфуду?» – подумала миссис Атертон.
«Боже мой, куда от них деваться? И о чем с ними разговаривать?» – спрашивала себя Клер, пока женщины по очереди ставили свои подношения кто на подоконник, а кто в холодильник.
Она откашлялась и попробовала улыбнуться.
– Простите, я еще не успела сходить в магазин. У меня нет кофе.
«Чашек и ложек тоже нет», – это она сказала про себя, но уже готова была повторить вслух.
– Мы пришли не на кофе, – миссис Негли улыбнулась ей в ответ, – а просто для того, чтобы поприветствовать тебя. Ты должна знать, что не будешь здесь одинока.
«Боже, боже…»
– Это очень мило с вашей стороны. Правда, очень мило. А я даже не могу предложить вам сесть.
– Хочешь, мы поможем тебе разобрать вещи? – тут же предложила миссис Атертон. – Судя по размерам грузовика, который был здесь утром, у тебя должно быть очень много багажа.
– На самом деле нет. Мне доставили материалы и инструменты для работы.
«Это хуже, чем интервью для прессы!»
– Я не привезла с собой никакой мебели и вещей. Все, что нужно, куплю тут. Постепенно. Впрочем, мне понадобится только самое необходимое. Я еще не решила, что именно…
– Вся нынешняя молодежь такая, – Минни Атертон повернулась к своему отряду. – Порхают, как пташки. Что бы сказала твоя мама, узнав, что у тебя здесь нет ни своей чашки, ни подушки под голову?
– Наверное, предложила бы сходить в магазин и купить, хотя подушка у меня есть.
– Ну что же, устраивайся. Мы не станем тебе мешать, – миссис Финч, вероятно, почувствовала в голосе своей бывшей ученицы легкое раздражение. – Когда будет время, занеси нам тарелки. Они все подписаны – на донышке приклеена бумажка.
И они наконец откланялись.
– Как можно было не купить первым делом стол и стулья на кухню? – обратилась к своим подругам Минни Атертон, едва выйдя за порог. – И вы видели, в холодильнике у нее стоит пиво? Похоже, дочь пошла в отца.
Сумасшедшая Энни всегда любила петь. За полвека, прошедшие с тех пор, как ее перестали приглашать в церковный хор, сопрано Энни мало изменилось, как и привычки. Необремененная ясным сознанием, она просто жила и пела.
Ей нравились яркие краски и блестящие вещи. Она часто надевала три блузки, одну поверх другой, но забывала, что первый предмет одежды любого человека – трусы. Энни навешивала на запястья звеневшие в такт песням браслеты и забывала мыться. После смерти ее матери, а тому уже двенадцать лет, о ней никто не заботился, не готовил ей домашнюю еду и не следил за тем, чтобы она ее съела.
Но Эммитсборо беспокоился о своей репутации. Каждый день кто-нибудь из женского клуба или городского совета подъезжал к ее ярко раскрашенному трейлеру, полному тараканов, чтобы передать что-нибудь съестное и посмотреть, что она еще сюда притащила со всех окрестных свалок.
У Энни было сильное и крепкое тело, как бы восполнявшее слабость рассудка. Волосы у нее совершенно поседели, но лицо оставалось розовым, как у младенца. Наверное, благоприятно сказывалось действие свежего воздуха – Энни ежедневно, независимо от погоды, проходила несколько миль, таская за собой холщовый мешок. Ее часто можно было увидеть около кафе «У Марты», возле почты и застывшей перед той или иной витриной.
Она прогуливалась вдоль дороги, напевая и бормоча себе под нос, осматривая землю в поисках предметов, зачем-то ей совершенно необходимых. Она обходила окрестные поля и заглядывала в лес. У Энни хватало терпения простоять час, наблюдая, как белка грызет орехи.
Она была счастлива, и улыбка не сходила с ее лица. Сумасшедшая Энни много чего видела.
Например, в глуби леса было одно интересное, но страшное место. Расчищенный круг, а на окружающих его деревьях вырезаны разные изображения. Там же имелась яма, из которой иногда доносился запах паленой шерсти и мяса. Первый раз она попала туда ночью. Той самой ночью, когда ее мама уехала. Тогда Энни отправилась искать мать и забрела в лес. Там она пошла на огонь и увидела такое, что даже ее неразвитый ум воспринял как кошмар. После этого она несколько недель очень плохо спала, хотя раньше засыпала в ту же минуту, как щека касалась подушки. Правда, потом детали страшных воспоминаний стерлись.
Она запомнила лишь странные видения – это были человеческие фигуры с головами животных. Потом кто-то кричал. Но вспоминать это Энни не хотелось, так что она всегда начинала петь и думать о чем-нибудь другом – приятном.
Ночью она туда больше не ходила, но днем подчас заглядывала. Иногда ей этого даже хотелось, словно тянуло на это место. И сегодня тоже потянуло.
– Пойдем мы дружно все к реке! – пела она всю дорогу и продолжала голосить, когда, волоча за собой мешок, решила вступить в круг. – Прекрасной, прекрасной ре-е-е-ке!
Энни, хихикая, поставила ногу на край круга, как перебарывающий страх ребенок. Шорох листьев отвлек ее, и она обернулась. По поляне стрелой пронесся заяц.
– Не бойся! – крикнула она ему вдогонку. – Здесь никого нет, кроме Энни. Здесь никого нет! Здесь никого нет! – пропела она, двигаясь к середине круга. – Пришла я в сад одна, пришла, пока с роз роса не сошла-а-а!
«Самые красивые розы были у мистера Кимболла», – подумала Энни. Он иногда срезал для нее цветок и предупреждал, чтобы она не поранила палец о шипы. Но теперь мистер Кимболл мертв. Его похоронили. Как маму.
Охватившая ее на мгновение тоска была подлинным человеческим чувством. И очень острым. Но она быстро прошла – внимание Энни отвлек дятел.
Потом она села на траву за пределами круга. В мешке у Энни был завернутый в вощеную бумагу сэндвич, который ей дала утром Элис. Ела она аккуратно, осторожно откусывая маленькие кусочки. При этом сумасшедшая что-то напевала, бормотала себе под нос и разбрасывала крошки – пригодятся птицам. Завершив трапезу, она ровно сложила бумагу пополам, затем еще раз пополам и убрала в мешок.
– Не сорить, – пробормотала Энни фразу, которую часто слышала от окружающих. – Штраф пятьдесят долларов. Мы не будем тут сорить и не будем штраф платить!
Она стала подниматься, и тут в траве что-то блеснуло. Энни протянула руку и раздвинула листья.
– Ой! Какая штучка! Симпатичная, – она разглядывала тонкий белый браслет. – Симпатичная-я-я!