Страница 25 из 40
Вновь повторился процесс ощупывания. Когда Нечто коснулось раны на голове человека, Э-Чи вздрогнул и застонал. От этого Нечто мгновенно увеличилось, стало ярко-желтым и замигало, как светлячок.
Э-Чи вскрикнул.
Нечто изменило окраску. Оно стало пунцовым. Концы щупалец начали разбрызгивать в воздухе струи жидкости. Эти струи растекались по всему телу Э-Чи, застывая прозрачной и эластичной пленкой. Через минуту Э-Чи был заключен в своеобразный кокон. Нечто подтянуло под себя этот кокон и быстрыми рывками двинулось к шару.
Э-Чи очнулся от тупой боли в затылке. Не открывая глаз, он ощупал руками голову. В одном месте небольшой квадратный участок кожи потерял чувствительность. Он упруго пружинил под кончиками пальцев, продавливаясь внутрь, будто под кожей не было кости. Боль рождалась в этом месте и растекалась по всему затылку. Проведя рукой по голове, Э-Чи обнаружил, что его череп гладко выбрит.
В мозгу проносились отрывки воспоминаний: погоня за лимом, гнев Хаса, огненный шар, удар…
Теперь Э-Чи не сомневался, что он умер. Смирившись с этим, он сел и открыл глаза.
Так вот какой вигвам Великого Хаса!
Э-Чи вытянул руку и уперся о что-то твердое. Оно было прозрачное, словно вода горных озер, и твердое, как камень. Оно куполом окружало Э-Чи со всех сторон, и в то же время воздух свободно проходил сюда. Э-Чп мог поклясться, что различает знакомые запахи влажной травы, прелых листьев, цветов кустарника.
Внутри купола было светло, а дальше все скрывалось в полумраке.
Подстилка, на которой сидел Э-Чи, оказалась мягкой и белой, как пух убитой утки.
Внезапно Э-Чи почувствовал, что на него кто-то смотрит из темноты. В ночном лесу он не раз встречался с ягуаром. Э-Чи знал жестокий, давящий взгляд узких зрачков хищника. Но взгляд из темноты был совершенно другим. Он рождал во всем теле необычную легкость, пьянил больше, чем перебродивший сок сахарного тростника, и вызывал чувство непонятной радости.
Так мог смотреть только Великий Хас!
Повинуясь необыкновенному чувству, родившемуся в глубине души, Э-Чи стал на колени и протянул руки в темноту, навстречу взгляду.
И вдруг вспыхнул яркий свет! И зазвучали звуки громче, чем трубный голос лима, призывающий самку, приятнее пения птиц. Звуки то росли, то утихали. Они сплетались между собой, как лианы, и рассыпались, словно капли дождя, падающие на жертвенный камень. Потом в воздухе повис один звук, похожий на звон спущенной тетивы лука.
Э-Чи увидел Великого Хаса!
Хас стоял на небольшом возвышении возле дальней белой стены вигвама. Он был на голову выше Э-Чи, хотя тот считался самым высоким в племени. Кожа Хаса отливала бледной голубизной. Хас смотрел необыкновенными глазами. Черные, огромные, в пол-лица, они светились спокойным светом мудрости. Они будили в сознании Э-Чи далекие воспоминания и неясные образы.
У ног Великого Хаса лежал удивительный зверь. Э-Чи никогда не видел такого. Он был похож на дикобраза, иглы которого все время шевелились и меняли свой цвет.
Великий охотник был укутан в серебристую шкуру, которая подчеркивала стройность его фигуры и при каждом движении переливалась разноцветными искрами.
Повинуясь движению гибких рук Хаса, звуки смолкли. Великий охотник заговорил.
Его голос был звонок и мелодичен. Хас как будто рассказывал что-то. Он горячо оправдывался, убеждал, спрашивал.
И хотя Э-Чи ничего не понял из сказанного, он все же был уверен, что Великий Хас не желает ему зла.
С такими глазами нельзя сердиться из-за убитого лима.
Поэтому Э-Чи спросил:
— Ты простил меня, Великий Хас? Ты не сердишься!..
Услышав его слова, Хас замолчал. Склонив набок красивую голову, он вслушивался в сочетания звуков человеческой речи, затем быстро что-то сказал диковинному зверю, лежащему у его ног. Зверь стал увеличиваться в размерах и менять свой цвет от ярко-красного до темно-фиолетового.
В вигваме Великого Хаса потух свет. Э-Чи увидел, как засветилась дальняя стена. По ней побежали линии, окружности, треугольники, квадраты. Сплетаясь, они, казалось, плясали свой особенный охотничий танец.
Неожиданно Э-Чи увидел ночное небо со знакомыми рисунками созвездий. Он увидел, как от ребенка, сидящего за спиной у сквау, отделилась светящаяся точка. Словно охотник, отыскивающий след, она блуждала среди многочисленных мерцающих звезд. Около одной звезды точка остановилась. Звезда начала увеличиваться и превратилась в Солнце. Только оно было не таким, каким его обычно привык видеть Э-Чи. Ослепительно яркое и косматое, оно повисло в необычно черном небе. Вокруг Солнца кружили маленькие шарики.
Точка подлетела к третьему от Солнца шарику, и он начал расти. Он увеличивался на глазах, надвигаясь прямо на Э-Чи.
Э-Чи увидел горы, леса, реки, только все было маленьким, как будто он смотрел на них с вершин самой высокой скалы.
Стены вигвама заволок туман. Когда туман рассеялся, Э-Чи узнал знакомое плоскогорье. На нем стоял блестящий большой шар, а поодаль, рядом с полуразделанной тушей лима, лежал сам Э-Чи с разбитой окровавленной головой. Э-Чи увидел, как к нему подбирается страшное животное с шевелящимися иглами, и в страхе закрыл глаза руками.
Когда он открыл их, то увидел себя лежащим на белом возвышении в вигваме Великого Охотника. Склонившись над его головой, Хас сверкающими палочками разрезал ее.
"Вот он гнев, Великого Хаса! — подумал Э-Чи. — Он отрезал у меня голову".
Э-Чи поднял вверх руки и начал лихорадочно ощупывать себя. Нос, глаза, уши, да и сама голова были на месте.
Успокоившись, Э-Чи взглянул на стену. Там он увидел сияющий камень. От камня шли лучи. Один луч протянулся к шару. Стоящий на плоскогорье блестящий шар подпрыгнул и взлетел в небо. Но две черты перечеркнули камень, и шар вновь опустился на землю.
В темноте взволнованный голос Хаса вновь и вновь повторял вопрос.
Э-Чи не понимал, о чем спрашивает Великий Хас. Ему просто понравилось, как прыгает вверх-вниз огненный шар. Э-Чи весело рассмеялся…
Тогда стало темно. Звонко прозвучал приказ Великого Охотника. Э-Чи почувствовал, что поднимается вверх, летит куда-то. От блаженного состояния полета закрывались глаза.
Когда Э-Чи открыл их, то обнаружил, что лежит на том самом месте, где застиг его гнев Хаса. Вскочив на ноги, он увидел вдали блестящий шар, к которому удалялось существо, так похожее на дикобраза.
Тогда Э-Чи встал на колени и запел.
Он благодарил Великого Охотника за то, что тот отпустил его живым, он обещал класть на жертвенный камень все лакомые куски своей добычи.
Закончив песню, Э-Чи подобрал лук и стрелы, взвалил на спину убитого лима и отправился домой…
Небо посинело и стало черным, когда директор Научно-исследовательского института антропологии сложил в ящик стола бумаги. Проходя безлюдным полутемным коридором, Иван Михайлович увидел, как через щель одной из дверей пробивается и ложится на пол узкая полоска света. Директор приоткрыл дверь.
Ну, конечно, опять Костюк! Кто еще может допоздна засиживаться в институте.
Старший антрополог Александр Костюк что-то упорно рассматривал в лупу.
— Напрасно мучаешься над этим черепом, Саша, — сказал Иван Михайлович, рабочий день давно закончен, пора домой.
Костюк разогнул затекшую спину, потер поясницу и, взглянув на директора утомленными красными глазами, сказал:
— Просто не укладывается в голове, чтобы две тысячи четыреста лет назад у перуанских индейцев мог существовать такой высокий уровень медицины! Ты только посмотри, Миша, на это правильное квадратное отверстие.
С каким искусством произведена трепанация черепа! Даже сейчас немногим нашим хирургам удалось бы ее сделать лучше.
— В свое время я тоже ломал голову над этим черепом, — сказал директор, задумчиво трогая пальцем продетый в глазницу инвентарный номер, — и ничего. Одни гипотезы, догадки. А наука признает только факты…
Если бы только этот череп однажды заговорил, он рассказал бы одну из интереснейших историй… Но он молчит и хранит свою тайну.