Создатель кошмаров

Включилась подсветка, и мраморные здания озарились теплым, золотым светом.

Группа туристов тесным кольцом стояла напротив храма Адриана. Яркие вспышки фототехники бросали белые блики на белый мрамор. Проходя мимо, я с интересом рассматривал путешественников. Невысоки ростом. Черные волосы, черные узкие глаза, круглые лица, желтоватая кожа. Впрочем, девушки, несмотря на свою экзотическую внешность, были очень даже милы. Я улыбнулся двоим девчонкам, рассматривающим меня с не меньшим интересом.

В Полис приезжали туристы. И довольно много. Наша культура, исторические ценности, политическое устройство привлекали внимание остального мира. Да и мы сами на фоне других выглядели необычно. Высокие, светловолосые и светлоглазые.

«Единственный белый островок среди черно-желто-красных волн», — говорил Феликс про Полис.

Я еще раз оглянулся на девчонок, заметил, что они фотографируют меня украдкой, и помахал им. Путешественницы захихикали смущенно и отвернулись.

Впереди показался Пантеон.[3] Уникальное древнее сооружение, архитектуру которого долго не могли повторить досконально наши зодчие. Снова захотелось войти внутрь. Постоять под круглым отверстием купола, посмотреть на звезды. Но я прошел мимо белоснежного здания с рядом мощных колонн, поддерживающих тяжелую кровлю портика перед входом.

На ступенях сидели студенты, во все горло распевали пятый хтонический гимн о радости жизни и беззаботно хохотали. Похоже, сдали какой-то очередной экзамен.

Фонтан в центре площади переливался прозрачно-голубыми струями, а мифические рыбы удивленно пучили каменные глаза на веселых молодых людей.

Дом, куда я стремился, стоял в парке неподалеку от Пантеона. Невысокое здание из стекла и бетона напоминало очертаниями подкову и успешно маскировалось на фоне деревьев и пышных кустов, отражая зеркальными стенами темную, густую зелень. Свет фонарей растекался по фасаду вытянутыми золотыми стрелами.

Дверь мне открыл мужчина, в семье которого жила ламия.

Я с некоторым удивлением уставился на него. Высокий, широкоплечий, буйная шапка светло-русых кудрей небрежно перетянута светлой полосой ткани по лбу. Белая рубашка с закатанными рукавами в потеках и кляксах грязи. Мешковатые брюки растянуты на коленях. А поверх одежды — длинный фартук, густо заляпанный чем-то буро-серым. Мужчина стоял, держа руки кистями вверх, словно хирург перед операцией, и они до локтей были испачканы жидкой грязью.

— Добрый вечер, — сказал я, рассматривая его. — Виктор?

— Да, — ответил он, дружелюбно улыбаясь. — Извини, руки не подаю. — Хозяин дома пошевелил пальцами, на которых застывала густая серая масса.

— Аметил. Целер Аметил.

— О, снова к Коре? — Он посторонился, пропуская меня в прихожую, относительно чистым локтем захлопнул дверь. — Ее уже сегодня навещали сновидящие.

Значит, Пятиглав, так же как и я, торопится пройти по следам, которые могут привести к решению сложной задачи. Но они успели быстрее меня. Живущие в Полисе мастера снов не могли дожидаться, пока я выберусь из своей глухомани. Им надо было работать. Дом дэймоса, конечно, давал мне силы и защиту, но иногда я досадовал на то, что живу вдали от центра основных событий.

Интересно, что узнали они… и еще более интересна реакция Виктора. Его не удивило внезапное посещение представителей сновидящих. Хотя не каждый день в дом врываются желающие побеседовать с одним из членов семьи, к которому раньше не проявляли никакого интереса. Или проявляли?

— Возникли дополнительные вопросы. Я могу поговорить с ней?

— Конечно. Прямо по коридору. — Он мотнул головой, указывая мне направление, и пояснил: — Ты проходи. Знакомься сам, а то у меня там глина сохнет.

— Гончар? — спросил я с невольным удивлением.

— Нет, — улыбнулся он. — Скульптура крупных форм. Хочешь посмотреть?

— Очень, — ответил я абсолютно искренне. — Мне еще не доводилось бывать в мастерской скульптора. Но сначала нужно поговорить с Корой.

— Понимаю, — кивнул он, — работа прежде всего.

Дверь в конце коридора была приоткрыта. Точно как в том видении, что я показывал Талии. Тусклая полоска света пробивалась в щель и лежала на полу. Слышалось ритмичное, очень тихое постукивание.

Комната, где я оказался, была довольно просторной, но почти все пространство занимала старая мебель. Вдоль стен впритык друг к другу выстроились: деревянный резной комод с трещинами, этажерка, заставленная старыми книгами с потертыми, порванными корешками, пузатый шкаф, подпирающий собой потолок, его дверцы не закрывались плотно, потому что изнутри на них давила одежда — в щели виднелись разноцветные рукава и поеденные молью трикотажные воротники. Под окном — стол, заваленный всяким хламом, среди бумажных папок, из которых торчат серые от времени листы со схемами для вязания, приткнулись два черных керамических горшка с чахлыми ростками красной сныти.

«Да, похоже, я сильно прижал ламию», — подумалось мне при взгляде на жалкие растения.

Особой рухляди и грязи здесь не было, но воздух комнаты пропитывал запах пыли, полироли для мебели, сушеной лаванды и старых, слежавшихся вещей.

В большом удобном кресле под высоким торшером, втиснутым между двух шкафчиков с посудой, сидела немолодая женщина в тускло-сером платье и сосредоточенно вязала нечто ядовито-розовое, бесформенное. Блестящие спицы так и мелькали в ее бледных руках с тонкими, сухими пальцами. Пробор старомодной прически с низким узлом разделял на две половины волосы на ее склоненной голове. От этой белой полосы во все стороны разбегались паутинки седины.

— Кора, — сказал я негромко.

Проворные пальцы замерли, звякнув спицами. Медленный, тяжелый взгляд исподлобья воткнулся в меня, обжигая неукротимой ненавистью.

— Ты-ы… — прошипела она и стиснула вязанье. — Это ты?!!

— Как самочувствие?

Ламия выпрямилась в кресле. Видно было, сколько усилий ей требовалось, чтобы сдержать ярость. Но на худом, морщинистом лице застыла маска отвращения.

— Зачем явился?

Я прикрыл громко скрипнувшую несмазанными петлями дверь, чтобы отголоски нашего разговора не долетели до ее домашних.

— Охотилась еще на кого-нибудь?

— А что, не заметно? — выплюнула она с ожесточением, продолжая обжигать меня взглядом. Ее глаза, когда-то должно быть голубые, теперь напоминали тусклое, пыльное стекло. — Сидела бы я здесь старой арахной, если бы могла черпать силу как прежде.

— И не пыталась?

— Пыталась. — Еще один злобный взгляд в мою сторону, и она снова склонилась над вязаньем. — Чуть не сдохла. Всю ночь выкручивало. Еле поднялась.

Значит, я неплохо поработал над ней, полностью лишив возможности вытягивать жизнь из людей, чтобы пополнять свою силу.

— Ты могла обратиться к сновидящим. Тебе бы помогли. — Я подошел к столу, отодвинул папки и присел на край.

— Перековка? — Кора хрипло рассмеялась, постукивая спицами. — Издеваешься? Мне надо было избавиться от твоего блока, вылечиться, а не сунуть голову между жерновами.

— Так ты пыталась вылечиться?

Ламия нахмурилась, задышала хрипло, но знала, что вряд ли сможет скрыть от меня правду.

— Пыталась. Не вышло.

— И к кому ты обращалась?

— Не твое дело, — буркнула она, помолчала и призналась нехотя: — Есть один человек. Лечит таких, как мы.

Вот это интересная новость. Ни о чем подобном я раньше не слышал. И Феликс не говорил.

— Таких, как мы?

— Дэймосов, — произнесла ламия очень тихо, — пострадавших от атак других дэймосов.

— Кто он?

Кора насупилась, спицы в ее руках застучали с агрессивным звоном.

— Я ведь все равно узнаю. Проще сказать добровольно, чем ждать, когда я перепашу весь твой мир сновидений.

— Живет в Эсквилине.[4] Большой дом с колоннами на втором уровне. Зовут Акамант. Принимает только по рекомендации. Это все, что я о нем знаю.

3

Пантеон — «храм всех богов» (др. — греч.).

4

Эсквилин — один из самых больших и высоких холмов центрального Полиса, так же называется район города — северо-восточная часть.