Страница 96 из 121
Наверное, случилась очередная природная катастрофа, что-то ужасное в некой далекой стране, и Би так тяжело страдает от бессильной эмпатии? А может, что-то произошло совсем рядом, в Британии? Катаклизм, опустошивший все вокруг, погубивший и оставивший без крова тысячи людей?
Вот они, псалмы во спасение: Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится[26].
Но что, если... что, если оно приблизилось к Би? Что, если она пострадала от наводнения или землетрясения? Что, если вот прямо сейчас она сидит на развалинах собственного дома, ошеломленная и опустошенная? Но нет, нет, логически рассуждая, дом остался невредим, иначе как бы она могла ему написать? СШИК установил им Луч в кабинете наверху, он подключен к центральному серверу размером со шкаф. Само существование сообщения от Би — свидетельство тому, что она спасена. Вот только человек, отвернувшийся от Бога, никогда не может быть спасен.
Дегидроморфин и хлоропрокаин пополам с усталостью все настоятельнее уволакивали его в сон, и им овладела паника. Он должен был написать, но не мог. Должен был что-то сказать, нарушить молчание, но одно неверное слово — и он никогда себе этого не простит.
Наконец Питер решил не упоминать Библию, не цитировать псалмы. Он — ее муж, а она — его жена, только в этом он был сейчас полностью уверен.
Би, я не знаю, что довело тебя до такого, но я люблю тебя и хочу тебе помочь, если только смогу. Скажи мне, что случилось, и прости меня, если я сам уже должен был об этом знать. Я только что от хирурга. Несколько швов, ничего серьезного. Меня в поле покусало животное. Позже объясню. Сейчас свалюсь ненадолго, но люблю тебя и беспокоюсь за тебя, знаю, это кажется тебе абсурдным, но это действительно так.
Отправив сообщение, он рухнул на кровать.
А чуть позже Грейнджер молча вошла и легла рядом с ним. Она положила голову на его голую грудь, и ее плечо само подставилось под его объятие, было бы неестественным ее не обнять. И он обнял ее. Она придвинулась к нему вплотную, он почувствовал тепло ее тела. Ее пальчики скользнули вниз по его животу, ладонь погладила впадину в подреберье. Потом она взяла в руку его член, уже восставший. Не успел он и слова сказать, как Би уже была здесь, с ним, и глаза ее сулили, что все правильно, все так и должно быть. Грейнджер задрала тунику. Ее бледные груди были усыпаны веснушками. Он целовал грудь Грейнджер, пока Би не закончила раздеваться и не забралась к нему в постель. Грейнджер приподняла его член и позволила Би насадиться на него. Он излился, едва оказавшись внутри.
А проснувшись, явственно учуял смрад предательства. Он изменил жене в сердце своем и даже хуже — втянул ее в свои вероломные фантазии, сделал сообщницей. Они с Би всегда были верны друг другу, никогда за всю свою пасторскую деятельность он не воспользовался слабостью своих прихожанок. Он был однолюб, и Би была его единственной женщиной. Единственной!
Какое-то время он лежал неподвижно, заслонив глаза от солнца здоровой рукой. Головная боль, похожая на ту, что бывает при похмелье, забилась у него в висках. Язык и губы пересохли. Раненая рука не болела — вернее, занемела, зато голень горела будто в огне. Он не представлял себе, сколько проспал — пятнадцать минут или пятнадцать часов. Сон не изглаживался из памяти, призрак любви искушал его, его очаровывал мираж, в котором и боль, и горести, и отчужденность сглаживались одним страстным желанием.
Жажда вынудила его подняться. Он пил прямо из-под крана, глотал жадно, громко хлюпая, словно пес, пока не забулькало в животе. Доктор велел ему не бояться и принимать душ, мыть раны водой с мылом, но не расчесывать швы, когда те начнут зудеть, — они сами собой рассосутся, когда отпадет в них нужда. Питер размотал бинты, открыв свою заштопанную плоть. Мягкий белый хлопок был почти незапятнан, раны выглядели аккуратно. Он вымылся под душем, вытерся насухо полотенцем, обходя бандажи. Надел джинсы и выцветшую оранжевую футболку, на которой красовалась надпись: «БЛАГОТВОРИТЕЛЬНАЯ ГРУППА БАЗИЛЬДОНА». Одежда висела на нем мешком. Копаясь в рюкзаке в поисках носков, он вытащил маленький пластиковый пакет с раздавленным полужидким содержимым и не сразу определил, что это такое. Это были остатки еды, приготовленной для него สีฐฉั давным-давно, задолго до того, как он приспособился к их пище, — желеобразная масса с уксусным привкусом. Не желая их обидеть, он уверял, что не голоден и поест позднее. Пакетик влажной тяжестью лежал на ладони, словно орган, вынутый из утробы некоего животного. Он огляделся в поисках видного места, куда бы он мог положить его, чтобы не забыть снова. На столике рядом с холодильником он заметил кое-что незнакомое. Пластиковый флакончик с таблетками и записку, написанную от руки: «При необходимости принимайте по 2 табл. каждые 4 ч. Г.».
Приходила ли Грейнджер, пока он спал? Или она оставила это здесь еще тогда, когда прикатила его из хирургии? Он не мог вспомнить, делала ли она что-то в его квартире, помимо того что обнимала его. А может, она принесла лекарства раньше, пока он был у доктора Адкинса? Заблаговременно?
Он взял флакончик, прочитал состав на этикетке. Эти таблетки были посильнее тех, что водились на полках английских аптек. Но не физическая боль его терзала.
Он еще раз проверил входящие. От Би ничего.
Когда Питер вошел в кафетерий, там вещал призрак Бинга Кросби. Голосовые связки, некогда расположенные в человеческой гортани и уже давным-давно удобрившие почву кладбища Святого Креста в Лос-Анджелесе, издавали звуки, пойманные на магнитную ленту в тысяча девятьсот сорок пятом, — любовно оцифрованные и очищенные от помех, они транслировались теперь из динамиков кафетерия. Десяток с небольшим служащих СШИК расположились разрозненно за столами по всему залу. Кто-то был отрешен, кто-то поддерживал беседу, а кто-то просто сосредоточился на трапезе. Бестелесный голос Джуди Гарленд — более тонкие связки, более взволнованное вибрато — присоединился к голосу Кросби в отрепетированном экспромте об особенностях примерки шляп, призванном подчеркнуть пропасть между мужчинами и женщинами. Стан-ко за стойкой включил блендер, заглушив древние голоса грохотом дробящегося льда с ароматом кофе.
— Что сегодня вкусного, Станко? — спросил Питер, когда подошла его очередь.
— Блинчики.
Бинг Кросби, перебивая трескотню Гарленд, запел: «Когда мы с тобой в обнимку отправляемся гулять, нам не-надо, не-надо, не-надо, не-надо, не-на-до болтать...»
— А что-нибудь посущественнее?
— Возьми бефстроганов.
— Давай. И чаю.
«Аристотель, математик, антикварный стул, кино, — соловьем разливался Бинг, — кто классик, кто комик — не все ли равно?»
Станко протянул Питеру пластиковую тарелку с дымящейся едой насыщенного цвета, пластиковый стакан с кипятком, бумажный пакетик сухих сливок и пакетик чая с крошечным изображением Букингемского дворца на этикетке.
— Спасибо, — поблагодарил Питер.
— На здоровье, братан.
— Выглядит аппетитно.
— Лучше не найдешь, — бесстрастно объявил Станко.
Что это было? Сардонический юмор? Может, и так. Просто сейчас Питер сомневался в своей способности судить об этом.
Он направился к столику — единственному свободному на весь зал — и сел за него со своей едой. Пока Бинг Кросби прикидывался, что выводит из себя Джуди Гарленд болтовней о гольфе, Питер принялся за мясо — он знал, что это белоцвет, растертый камнем, высушенный и обжаренный. Соус ему не понравился — чересчур сладкий и густой. Кусочки молодых побегов белоцвета были высушены до ярко-оранжевого цвета, чтобы заменить морковь, а потом бланшировались с полураскрывшимися листьями, имитирующими лук. Вот бы сшиков-цам отказаться от этих фальшивок и просто питаться натуральным белоцветом, как это делают สีฐฉั. Сколько прекрасных рецептов проходит мимо них.
26
Пс. 90: 5–8.