Страница 93 из 121
Снаружи он стоял обнаженный, созерцая, волосы развевались под напором близящейся стихии. Это будет особенно сильный ливень, он был уверен. Четыре исполинские водяные массы катились к нему, будто расставленные по углам воображаемой пирамиды, постоянно угрожая слиться воедино, но каким-то чудом не соединяясь. Три вращались медленно, но неуклонно, а четвертая раскручивалась бешеным вихрем. Лучше ухватиться за что-нибудь. Он прижался к стене.
Когда потоп нахлынул, это было опьяняюще и страшно. Ветер пронесся через церковь, и Питер услышал, как что-то упало, со стуком покатилось по полу. Один порыв ветра почти сбил его с ног. Но дождь был прохладен, и чист, и великолепен. Питер открыл рот и подставил лицо под дождь. Ему казалось, будто он ныряет и выплывает, всегда выплывает на поверхность, даже не пошевелив ни единым мускулом.
Когда все закончилось, он уже окоченел и еле стоял на ногах. Беглый осмотр церкви показал, что серьезных повреждений нет. Картина Любителя Иисуса—Семнадцать, недавнее поступление, которое он еще даже не успел поместить на потолок, крутилась по полу, и края холста обтрепались, но само изображение не пострадало. Цветок в духе экспрессионистов, как подумал он сначала, но нет — то, что он принял за лепестки, оказалось отпрянувшими от изумления фигурами в балахонах, а то, что он вообразил себе как тычинки, на самом деле представляло собой вырастающего из земли человека — Лазаря.
Питер засунул готовую к экспозиции картину назад за кафедру. Струи дождя оставили приятное чувство пресыщения, и поначалу ему захотелось ненадолго лечь, чувствуя, как пощипывает высыхающая кожа. Но он знал, что предстоит много работы. Не работы во имя Господа, но простого ручного труда. Поле белоцвета затопило, и за пару часов многие растения созреют, а другие могут сгнить на корню. Пришло время действовать.
— Боже благослови наше единение, оτеζ Пиτер!
Он помахал рукой, но не стал тратить время, здороваясь с каждым, кого знал. Большинство สีฐฉั, пришедших собирать урожай, не были Любителями Иисуса, и не все полностью приняли его в свое общество. И следовало дипломатично отложить беседы на потом. Он встал на колени, и через несколько секунд руки его до локтей покрылись грязью. Плантация превратилась в огромный нужник, как свиноферма. Почва здесь была более восприимчива к влаге, чем в лесном районе, и повсюду лежали гниющие белоцветы — останки растений, не выкорчеванные с прошлого раза. Прозрачный, почти неощутимый туман заструился от земли, скрывая все до неразличимости. Ничего. Главное — видеть растение, что перед тобой.
Питеру нравилось работать в поле. Это возвращало к юности, когда он собирал клубнику, чтоб добыть наличные, правда теперь это был честный труд и он трудился не потому, что сбежал от приятелей-наркоманов, которых ограбил. И сбор бело-цвета не был нудной работой, потому что, прежде чем сорвать растение, надо было решить: оставить его или оторвать только цветок, выжать из него сок или выдернуть с корнем.
สีฐฉั собирали урожай терпеливо и вдумчиво — скорее садовники, чем подневольные рабы. Как обычно, в перчатках. Когда перчатки сильно пачкались, они останавливались на мгновение, чтобы очистить их, или стряхнуть грязь, или просто поправить. Иногда они присаживались и несколько минут отдыхали. Когда набирались полные корзины растений, สีฐฉั сносили их на край поля, где уже ждали с полдюжины гамаков. В эти гамаки они складывали различные части растений, каждую в соответствии с их дальнейшей судьбой. Питер не сразу научился распознавать, что куда идет, но полагал, что теперь все делает правильно. Он уже не был помехой — он стал полноправным работником. И он трудился усердней и быстрей, чем они.
После часа или двух, несмотря на то что оставалось множество погибающих растений, прятавшихся среди еще живущих, сборщики урожая, тщательно следившие за расходом своей ограниченной энергии, перешли к следующему этапу. Это занятие нравилось Питеру больше всего, потому что требовало настоящей решительности и выносливости — двух качеств, которыми สีฐฉั не были в полной мере одарены. Они справлялись с доставкой урожая в поселение, ибо каждый груз переносился медленно и осторожно и число людей соответствовало массе. Но была задача, которая не допускала расслабленности, — изготовление мяса. Бифштексов, баранины, ветчины, телятины — хитроумных симулякров того, что было популярно среди огромного числа плотоядных тружеников СШИК, и сделать их было не так-то просто. Задача эта требовала ожесточенных усилий — не убийства животных, но безжалостного избиения растений белоцвета, и так уже почти не живых. Только самые распухшие, дряхлые образцы выбирались в жертву. Когда насыщенная водой мякоть была утрамбована камнем, расплющенные капилляры растения сбивались в сочную массу с характерным ароматом. С каждым ударом масса становилась все более упругой и гомогенной, пока не образовывались твердые комки, которым придавали форму и начиняли специями, после чего они выглядели как мясо и таковым были на вкус. สีฐฉั били по мясу осторожно, один или два удара. Питер лупил, как машина.
И Питер, и สีฐฉั были так заняты работой, что не заметили появления стаи.
Один из สีฐฉั закричал что-то, Питер почти все понял, потому что там содержалось слово «чужак/пришелец/неожиданный/странный», которое он знал по Книге Странных Новых Вещей. Он улыбнулся новому доказательству своего прогресса в изучении языка и посмотрел туда, куда ему указывали. По всему периметру плантации, издали похожие на низкий розовато-серый туман, расползалась орда птицеобразных зверюшек, которых Питер уже видел марширующими мимо базы СШИК.
Первым побуждением было завопить от удовольствия и предложить друзьям наслаждаться зрелищем. Но สีฐฉั явно испугались — и не зря. Существа молча погружались в бело-цвет, и за несколько секунд образовалась огромная просека, заполненная их дрожащими тельцами. Питер побежал через поле, чтобы рассмотреть их ближе, но он знал, уже знал. Эти животные, эти очаровательные существа, эти «цыпоидлы», «серопузы», «жирдяйчики», эти «милашки» были ненасытными паразитами, и они появились здесь, чтобы тоже собирать урожай.
Безмозглые, как личинки, они вгрызались в белоцвет, не делая никаких различий между старыми и молодыми растениями, созревшими бутонами и дряблыми листьями, цветами и стеблями. Их пушистые серые головы жевали и чавкали, а мускулы пульсировали. Их шарообразные тела дрожали и распухали и никак не могли насытиться.
Повинуясь инстинкту, Питер наклонился, оценил размер ближайшего к нему животного и схватил его, оторвав от обеда.
Немедленно его предплечье получило мощный электрический разряд. Или так ему показалось, когда разъяренное животное, извернувшись, вгрызлось в его тело. Питер стряхнул зверька, следом по дуге полетели брызги его собственной крови. Он попытался растоптать зверька ногами, но был бос, если не считать сандалий, и ужасный укус в голень заставил его отступить. Их было слишком много в любом случае. Если бы у него была дубинка или пистолет... ружье или чертов огнемет! Прилив адреналина возродил в нем молодого, злющего Питера, дохристианского Питера, способного расквасить человеку нос, того, кто мог разбить ветровое стекло машины, смахнуть ряд безделушек с камина в конвульсивном жесте гнева, вот только сейчас он был не способен ни на что и адреналин был бесполезен, потому что все, что он мог, — это отступить и наблюдать, как стая пожирает плоды людского труда.
У тех из สีฐฉั, кто не был Любителями Христа, было дело более важное, чем стоять и смотреть. Судьба плантации была предрешена. Они спешили к кучам собранного белоцвета и взваливали сети на плечи, отрывая груз от земли. Они знали, что вредители будут сжирать все систематически, пока не пройдут поле от начала до конца, так что оставалось еще время унести то, что было уже в мешках, фигурально говоря. Любители Иисуса беспокойно сновали по полю, разрываясь между долгом спасти урожай и беспокойством за Питера. Он подошел к ним, намереваясь помочь нести груз, но они съежились и забегали еще суетливее. Необычный, тревожный звук раздавался из их голов — звук, которого он раньше не слышал. Интуиция подсказала, что это были рыдания.