Страница 25 из 121
— Привет, — сказала Грейнджер, протягивая руку.
Оазианец тоже протянул руку к руке Грейнджер, но не пожал ее, скорее просто коснулся кисти осторожными пальцами. На руке была перчатка. Число пальцев у перчатки — пять.
— Вы здеςь, ςейчаς... — сказал он. — ςюрприз.
Голос его звучал нежно, пронзительно, с придыханием, как у астматика. Вместо звуков «с» возникал чавкающий призвук, как если бы спелый фрукт разъяли пополам.
— Не слишком неприятный сюрприз, надеюсь, — ответила Грейнджер.
— Надеюсь вмеςτе ς вами.
Оазианец взглянул на Питера, слегка приподнял голову, так что тень от капюшона выскользнула из-под него. Бдительность Питера усыпили привычные очертания тела оазианца и пятипалая рука, и он, ожидая увидеть более или менее человеческое лицо, вздрогнул.
В этом лице не было ничего от лица. Напротив, похоже оно было на массивную беловато-розовую сердцевину грецкого ореха. Или нет, вот на что: на плаценту с двумя эмбрионами, двух- или трехмесячных близнецов, безволосых и слепых — голова к голове, колени к коленям. Их распухшие головы, фигурально говоря, составляли раздвоенный лоб, их тщедушные спинки с выгнутыми позвонками формировали щеки, их хилые ручки и перепончатые ножки являли в сплетении прозрачной плоти то, что могло содержать в неразличимом для Питера виде, — рот, нос, глаза.
Конечно, никаких эмбрионов не было и в помине, лицо было как лицо, лицо оазианца, и ничего боле. Но как Питер ни старался, он не мог подобрать слова для описания, он мог только сравнивать с тем, что ему знакомо. Он обязан видеть лицо это как гротескную пару эмбрионов, расположенных на чьих-то плечах и прикрытых капюшоном. Потому что если бы он не позволил себе аналогии, то, вероятно, всегда смотрел бы на них ошеломленно, переживая первоначальный шок, проваливаясь в головокружительную дурноту, как проваливался в тот душераздирающий первый миг, пока он искал надежное сравнение, за которое смог ухватиться.
— Ты и я, — произнес оазианец. — Никогда прежде.
Вертикальная складка на середине лица слегка изогнулась, когда он складывал слова. Эмбрионы потерли колена, образно говоря. Питер улыбнулся, но не смог выдавить ответ.
— Он имеет в виду, что не встречал вас раньше, — сказала Грейнджер. — Или, другими словами, он приветствует вас.
— Привет, — сказал Питер, — меня зовут Питер.
Оазианец кивнул:
— τы Пиτер. Я запомню. — Он повернулся к Грейнджер. — τы принесла лекарςτва?
— Немного.
— Как немного?
— Я покажу, — сказала Грейнджер, подошла к багажнику и подняла крышку.
Она покопалась среди наваленного там — бутылки воды, туалетная бумага, холщовые мешки, инструменты, куски брезента — и вытащила пластиковый тубус, не больше коробки для школьных завтраков. Оазианец следил за каждым движением, хотя Питер все еще не мог сообразить, чем же именно оно, то есть, простите, он следит за каждым ее движением.
— Это все, что я смогла добыть в аптеке, — сказала Грейнджер. — Сегодня по расписанию не тот день, когда привозят лекарства, понимаете? Мы здесь по другой причине. Но я не хотела приезжать с пустыми руками. Так что это, — она протянула ему тубус, — сверх того. Подарок.
— Мы разочаровавшиςь, — сказал оазианец. — И в τо же время признаτельны.
Наступила пауза. Оазианец стоял, держа пластиковую емкость, Грейнджер и Питер стояли, глядя, как он ее держит. Луч солнца взобрался на крышу автомобиля, и она засверкала.
— Что ж... э-э... Как вы тут? — спросила Грейнджер.
Пот мерцал на ее ресницах и щеках.
— Я один? — осведомился оазианец. — Или мы вмеςτе?
Он слабо махнул рукой в сторону поселения позади него.
— Все вы.
Казалось, оазианец долго обдумывал вопрос. И наконец сказал:
— Хорошо.
Повисла еще одна пауза.
— Кто-нибудь еще к нам выйдет сегодня? — спросила Грейнджер. — Повидать нас, я имею в виду.
Опять оазианец долго раздумывал, как если бы вопрос был невероятно сложен.
— Неτ, — заключил он. — Я ςегодня один τолько.
Он внушительно указал на обоих собеседников, признавая, вероятно, что сожалеет о несправедливом соотношении числа гостей и хозяев — два против одного.
— Питер — особенный гость СШИК, — сказала Грейнджер. — Он христианский миссионер. Он хочет... э-э... жить вместе с вами. — Она неловко взглянула на Питера, ища у того подтверждения. — Если я правильно поняла.
— Да, — легко согласился Питер.
Приблизительно на полпути к расщелине на лице оазианца сверкало нечто вроде шампиньона. Питер решил считать это глазом и посмотрел прямо в него, излучая максимальное дружелюбие.
— У меня хорошие новости для вас. Лучшие, вы таких еще не слышали.
Оазианец наклонил голову к плечу. Оба зародыша, нет, не зародыша, его брови и щеки, ну пожалуйста! — зарумянились, выдавая паучью сеть капилляров под кожей. Его голос, когда он заговорил опять, звучал еще астматичнее прежнего:
— ςвященное Пиςание?
Слова повисли в шепчущем воздухе на мгновение, прежде чем дошли до Питера. Он не верил собственным ушам. Потом заметил, что облеченные перчатками руки оазианца сложились в форме шпиля.
— Да! — воскликнул Питер, голова у него закружилась от ликования. — Хвала Иисусу!
Оазианец снова повернулся к Грейнджер. Его пальцы в перчатках, сжимавшие тубус, дрожали.
— Мы ждали долго человека по имени Пиτер, — сказал он. — ςпаςибо, Грейнджер.
И без дальнейших объяснений он повернулся и ринулся к двери. Только прозрачные бусины качнулись за его спиной.
— Черт меня подери, — сказала Грейнджер, сдернув косынку и обтирая ею лицо. — Он никогда не называл меня по имени.
Они прождали около двадцати минут. Солнце все еще всходило на горизонте, долька ослепительно пылающего апельсина, похожего на огромный пузырь лавы. Стены зданий сверкали, будто каждый кирпич подсвечивался изнутри.
Наконец оазианец вернулся, все еще сжимая пластиковый тубус, теперь пустой. Он протянул его Грейнджер, медленно и осторожно, отпустив, только когда убедился, что она уже крепко его держит.
— Лекарςτва кончилиςь, — сказал он, — кончилиςь внуτри вςе любезны.
— Я сожалею, что больше не было, — ответила Грейнджер. — В следующий раз будет больше.
Оазианец кивнул:
— Мы ждем.
Грейнджер, все еще напряженная, пошла к багажнику уложить тубус. Когда она вернулась, оазианец бочком двинулся к Питеру, так что они оказались лицом к лицу.
— У тебя еςτь Книга?
— Книга?
— Книга ςτранных Новых Вещей.
Питер моргнул и постарался дышать как обычно. Вблизи тело оазианца источало сладкий запах — не сладковатость гниения, но аромат свежих фруктов.
— Ты имеешь в виду Библию? — спросил Питер.
— Мы избегаем говориτь имени. ςила Книги запрещена. Пламя даеτ τепло.
Протянув руки, он изобразил, как греет их над огнем и как обжигает их, если огонь окажется слишком близко.
— Но ты подразумеваешь Слово Божие, — настаивал Питер. — Евангелие.
— Евангелие. τехника Ииςуςа.
Питер кивнул, хотя не сразу расшифровал последнее слово, исторгнутое из стесненного прохода в расщелине головы оазианца.
— Иисуса! — воскликнул он в изумлении.
Оазианец вытянул руку и явно нежным движением погладил щеку Питера кончиком перчатки.
— Мы молили Ииςуςа, чτобы τы пришел.
Грейнджер явно упустила момент, чтобы присоединиться к разговору Питер оглянулся и увидел, что она прислонилась к багажнику, притворяясь, что изучает машинку, которой она его открывала. И в эту долю секунды, прежде чем он вернулся к оазианцу, Питер понял, насколько Грейнджер смущена.
— Книга? У τебя еςτь Книга? — повторил оазианец.
— Ну, не здесь, — признался Питер.
Оазианец хлопнул в ладоши, означив не то удовольствие, не то молитву или то и другое сразу.
— ςчаςτье и покой. День добр. Возвращайςя ςкоро, Пиτер, или очень ςкоро, ςкорее, чем можешь. Чиτай ее для наς — Книгу ςτранных Новых Вещей. Чиτай, и чиτай, и чиτай, пока мы не понимаем. В награду мы дадим τебе... дадим τебе...