Страница 3 из 72
Кроме церковных праздников существовали и различные развлечения и обряды, в которых молодежь принимала активное участие. На рождество, масленицу, вознесение, иванов день жгли костры, водили игры, танцевали, пели. По весне парни устраивали на площадке для танцев (hyppypaikka, tanssipaikka) качели. В теплые месяцы «здесь танцевали, пели, боролись. Кто сочинил за зиму новую песню, пел ее здесь. Песни складывали обо всем, за работой, каждый сам, из головы».{23} Иногда на зиму снимали какую-нибудь избу для танцев. На танцы, устраиваемые по поводу оглашения или рукобития, а также на свадьбы собиралась вся деревенская молодежь: участвовать в танцах могли и незваные гости. Про девушку, не находящую себе жениха, говорили: «Ну, эта уж совсем никудышная, если и на (чужой) свадьбе не нашла себе парня».{24}
Несмотря на то что в конце XIX в. традиционные формы деревенского быта быстро исчезали, некоторые из них дожили до 1920-х годов. Так, церковные праздники потеряли свое прежнее значение, а встречи и «немое гуляние» молодежи около церкви сохранялись. Местом встречи оставались общие танцы на свадьбах, ярмарки, где парень мог пригласить девушку прокатиться на карусели, зайти в балаган, угостить ее лимонадом — словом, завязать или поддержать знакомство.
До конца XIX в. в некоторых местностях Финляндии еще сохранилась старая традиция посещения парнями девушек по ночам. Этот обычай своими корнями уходил в далекое прошлое и был довольно широко распространен в Европе — в Германии, Австрии, Швейцарии, Скандинавских странах, в Эстонии и др. На его происхождении нет необходимости останавливаться, существующие гипотезы достаточно хорошо освещены в литературе.{25} Считается, что в Финляндию этот обычай проник из Скандинавии. У финнов он известен под множеством местных названий: «ночной бег», «ночное хождение», «хождение в клеть», «попытка», «стремление» (yöjuoksu, yöjalassa käynti, luuhalla käynti, pyrkiminen) и т. д. В XIX в. «ночное хождение» было известно в Финляндии в двух формах — коллективное и одиночное.
Оно начиналось весной, когда девушки переходили спать в клети. В одних местах это происходило на 1 мая (вальпургиев день), в других — на пасху. Право на «ночное хождение» имели только взрослые парни, прошедшие конфирмацию, и девушек посещать они могли лишь конфирмованных. При коллективном «хождении» парни с наступлением темноты шли компанией из одного двора в другой. Подойдя к клети, они просили впустить их. Девушки спали обычно по двое или по трое в одной клети. Одна батрачка вспоминала: «У меня был лутти (клеть), а у хозяйских дочерей — верхняя камора. В одной клети (нас) было три служанки». При коллективном хождении получить разрешение войти в клеть было нетрудно. Парни входили в помещение, кто-то усаживался, кто-то оставался стоять в дверях, вели беседу, шутили, а их предводитель выступал как бы сватом — просил за того из парней, кто хотел остаться. Затем все, кроме «сосватанного», шли дальше. Поведение молодого человека, остававшегося на ночь с девушкой, было строго регламентировано: ему разрешалось снять куртку, сесть на край кровати, лечь рядом с девушкой. Но интимной близости не допускалось. Если парень пытался перейти рамки дозволенного, он рисковал быть исключенным из числа «ходящих». «Если что… уходили на другую кровать… если парень приставал, девушка уходила с кровати… За всю жизнь лишь одного такого видела», — вспоминала в 1930-е годы одна женщина.{26} Юноша при каждом очередном ночном выходе мог оставаться у разных девушек, пока не находил себе пару.
Нередкими были случаи соперничества из-за девушек. Особенно рискованно было ходить в чужую деревню: местные парни могли избить чужака.
Коллективные формы ночного хождения дольше всего сохранялись в Похьянмаа. В остальной Финляндии парни ходили поодиночке, что явно было уже пережиточной формой обычая. К концу XIX в. одиночное хождение довольно устойчиво сохранялось только у финнов Карельского перешейка. На юго-западе страны оно почти исчезло и осуждалось обществом. При хождении в одиночку парень не без труда получал разрешение войти в клеть, которая была заперта. Обычно он долго стучал в дверь или заднюю стену клети и просил впустить его. Существовали даже определенные традиционные формы таких просьб, например: «Вставайте, девушки, когда парни пришли к вам в гости, откидывайте крючок, отмыкайте замок. Пустите нас в свое общество».{27}
Парень старался, чтобы родители девушки не услышали его, так как отношение к ночным визитам было неодобрительным, и если молодого человека замечали, то прогоняли.
В Похьянмаа устойчивы были и традиции деревенского контроля за поведением молодежи. Если юноша начинал посещать одну и ту же девушку, он и женился на ней. Родители всегда знали о том, кто ходит к их дочери, хотя формально визиты и происходили тайно. Поэтому если они сразу не вмешивались в дело, то это означало их молчаливое согласие. Ночное хождение обычно продолжалось в таком случае год-два, затем парень шел просить руки девушки, сватовство обычного типа здесь отсутствовало.
Большинство свидетельств подтверждает, что и при постоянном «посетителе» девушка не допускала с ним интимной близости. Деревенские сплетницы следили за тем, когда после вступления в брак рождался ребенок, и слишком быстрое его появление считалось позором для молодки.{28} Иногда, правда, случалось, что молодая пара все же нарушала эти нормы в надежде, что легче будет получить согласие родителей на брак.
Исследователи отмечают, что там, где ночное хождение в традиционной форме исчезло, более часто рождались внебрачные дети в результате посещений, не контролируемых обществом. В основном это относится к юго-западным районам страны, где социальное расслоение крестьянства привело к появлению большого слоя батраков.
В XIX столетии сватовство, представлявшее собой, как правило, сложный ритуал, было обычным. В подыскании невесты или жениха немалую роль играли полупрофессиональные или профессиональные свахи, однако их функции оканчивались после того, как договаривались о приезде сватов. Сват (kosjamies, puhemies) был важной фигурой в предсвадебных обрядах до конца XIX в., а кое-где и в начале XX столетия. В роли свата выступал кто-нибудь из ближайших родственников парня — дядя, крестный, хотя можно было обратиться и просто к уважаемому соседу. Обычно сват был один, но в провинции Хямэ было принято посылать двух сватов, в Уусимаа, если сваты ехали по предварительной договоренности, их могло быть и больше. На юго-востоке страны сватом мог быть и отец парня. У батрака, жившего вдали от родных, сватом был хозяин двора, где он работал. От приглашения в сваты отказываться было не принято.
Сватовство распадалось на два этапа: сватовство, или «запрос» (kosinta, kosimine, naiman meno, kysyjäiset, sulhasena käydä), и обручение (kihlaus). Последнее соответствовало русскому сговору, или рукобитию. Нередко свататься ехали без предварительной договоренности, но все же чаще заранее испрашивали на это разрешение.
В первый приезд, при сватовстве, сваты должны были изложить свое предложение и оставить залог-кихлат (kihlat). Разумеется, в каждом случае ход предсвадебных обрядов мог иметь те или иные особенности. Это зависело от степени знакомства самих молодых людей и их родителей, немало было и местных различий.
Так, в некоторых местностях (Саво, Куусамо) сват мог проводить весь первый этап сватовства один. Лишь после того, как девушка принимала от него кихлат в знак согласия, он приезжал с женихом. У финнов Карельского перешейка соблюдались старые традиции многоступенчатого сватовства и было много особенностей в деталях обряда. Сначала сват или кто-нибудь из домашних жениха отправлялся испрашивать разрешения на приход сватов, затем приезжали жених со сватом. Они «оплачивали», или «отмечали» (rahominen, merkkiminen), девушку, оставляя денежный залог, — это было равноценно сватовству. Затем происходило знакомство обоих «родов». Родственники встречались обычно в церкви и после службы собирались в мирской избе, где невесте вручали кольцо и пили харьякайсет (harjakaiset) в знак согласия обеих сторон. Только затем следовало обручение.