Сотня. Трилогия (ЛП)

Внутри него что-то шевелилось. Какое-то существо. Насекомое с крошечным тельцем и непропорционально большими, хрупкими крыльями. Название этого существа само слетело с губ Уэллса.

Бабочка.

Кто-то из ребят последовал за ним в лес и теперь в изумлении стоял подле него.

– Кларк,– шепнул он в темноту. Нужно, чтобы она это увидела. Оторвав взгляд от бабочки, он повернулся, чтобы бежать на поляну и найти там любимую. Но она уже была рядом.

Совершенно ошеломленная, девушка стояла в нескольких шагах от него. Мягкое свечение озаряло ее лицо, с которого наконец ушло напряженное, озабоченное выражение, не исчезавшее с момента аварии.

– Эй,– негромко, чтобы не спугнуть это спокойствие, сказал Уэллс.

Он ожидал, что Кларк сердито зыркнет на него, или попросит замолчать, или повернется и уйдет. Но она не ушла, просто стояла неподвижно и смотрела на наполненных светом бабочек.

Уэллс не посмел шевельнуться. Он не сказал больше ни слова. Девушка, которая, как ему казалось, безвозвратно потеряна, была тут, совсем рядом с ним, и в этот миг Уэллс подумал: он может вернуть ее любовь.

Глава 14

Беллами

Беллами не мог понять, зачем древние люди придумали наркотики. Для чего гнать по вене всякое дерьмо, если тот же эффект дает простая прогулка по лесу? Каждый раз, когда он уходил с их поляны и углублялся в гущу деревьев, что-то происходило. Отправляясь с первыми лучами утреннего солнца в очередную охотничью экспедицию, Беллами чувствовал, что его дыхание становится глубже, удары сердца сильнее, медленнее и увереннее, а весь его организм словно работал в такт с внутренним ритмом здешних мест. Но лучше всего была тишина. На корабле никогда не бывало абсолютно тихо, там всегда стоял низкий фоновый гул: жужжание генераторов, потрескивание осветительных приборов, эхо раздающихся в галереях шагов. Тишина просто взбесила Беллами, когда он первый раз вошел в лес,– ведь заглушить тревожные мысли оказалось нечем. Но, чем больше времени он здесь проводил, тем умиротворенней становилась его душа.

В поисках следов Беллами рыскал взглядом по земле, разглядывал камни и влажные участки почвы. Отчетливого следа вроде того, по которому он шел вчера, не было, но что-то заставило Беллами взять вправо и углубиться в чащу, где деревья стояли почти вплотную друг к другу, отбрасывая на землю причудливые тени. Если бы он был зверем, он пошел бы именно туда.

Потянувшись за плечо, Беллами вытащил из самодельного колчана одну из стрел. Смотреть, как умирают животные, было ужасно, но за последние несколько дней он научился прицеливаться точней и знал, что его жертвы не слишком страдают. Беллами на всю жизнь запомнил страх и боль в глазах его первого оленя, перед тем как тот рухнул на землю. Впрочем, стрельба по животным была куда меньшим дерьмом, чем те преступления, которые в конечном итоге привели на Землю многих из сотни. Обрывая жизнь какого-то зверя, Беллами знал, что тот прожил весь свой век совершенно свободным.

Сотня заключенных, возможно, и получит обещанную свободу, но Беллами знал, что ему в этом смысле ничего не светит. Только не после того, что он сотворил с Канцлером. Если он будет ошиваться поблизости, когда приземлится следующий корабль, его, возможно, пристрелит первый же ступивший на Землю охранник.

А Беллами покончил со всем этим добром, вроде наказания, системы, общественного положения. Он не желал больше следовать правилам, которые установили другие люди, его тошнило от борьбы за существование. Конечно, выжить в лесу непросто, зато они с Октавией будут свободны.

Расставив руки для равновесия, он полусбежал-полусъехал по склону оврага, изо всех сил стараясь поменьше шуметь, чтоб не распугать окрестную дичь. Когда он, закончив спуск, шмякнулся в грязь, под его прохудившимися ботинками захлюпало. Беллами вздрогнул, когда в щели над подошвами стали затекать струйки воды. Возвращаться в лагерь в мокрых носках будет жутко некомфортно, это он уже узнал на собственной шкуре. Ему было досадно, что об этом не говорилось ни в одной из прочитанных им книг. Какой смысл знать, как сплести сеть из лозы или какими травами лечат ожоги, если вы и ходить-то толком не можете?

Повесив носки сушиться на ветку, Беллами сунул ноги в ручей. С тех пор как он ушел из лагеря, стало гораздо теплее, и холодная вода очень его взбодрила. Беллами закатал брюки до колен и побрел по ручью. Вода вихрилась вокруг его икр, а он улыбался, словно непроходимый дурак. Вот что ему особенно нравилось на Земле: скучное, обыденное занятие вроде мытья ног внезапно превращалось в грандиозное событие.

Над ручьем ветви деревьев не давали густой тени, поэтому солнце тут светило ярче. Рукам и лицу Беллами вдруг стало невыносимо жарко. Он стянул футболку, скомкал ее и швырнул на траву, а потом зачерпнул пригоршню воды и плеснул себе в лицо. Он улыбнулся, в который раз потрясенный откровением: у воды может быть

вкус

. На корабле были в ходу грубые шуточки про рециркулированную воду, вроде того, что, главным образом, вы пьете мочу собственного прадедушки. Беллами только теперь понял, что столетия фильтрации и очистки превратили корабельную воду в банальный набор молекул, состоящих из одного атома кислорода и двух – водорода, ничего более. Он снова потянулся и набрал полную пригоршню воды. Если бы ему пришлось описать ее вкус, он сказал бы, что она похожа на сочетание земли и неба,– и каждому, кто вздумал бы над этим посмеяться, вбил бы в глотку его поганый смех.

Из леса послышался треск. Беллами быстро повернулся, но не удержал равновесие и упал, подняв тучу брызг. Он тут же стремительно вскочил, ощущая, как под босыми пятками сдвигаются камешки и грязь, и поглядел в сторону источника звука.

– Прости, я не хотела напугать тебя.

Отбросив с лица волосы, Беллами увидел стоящую на траве Кларк и поразился – он уже начал воспринимать лес как нечто принадлежащее только ему, и никому больше. Он ждал раздражения, но оно почему-то так и не пришло.

– Не могла дождаться, когда наступит день? – спросил он, выбираясь на берег.

Кларк залилась краской.

– Нам нужны медикаменты,– сказала она, отводя взгляд от его голой груди.

Эта девушка почти всегда выглядела жесткой, прямо-таки двужильной, и легко было забыть, что она выросла в мире изысканной музыки, концертов, лекций и вечеринок. Беллами усмехнулся, тряхнул головой, и с его волос во все стороны полетели брызги воды.

– Эй,– воскликнула Кларк, отпрыгивая назад и стараясь стряхнуть с себя капельки,– мы еще не брали эту воду на анализ. Ручей может оказаться ядовитым.

– С каких это пор наша охренительная девушка-хирург вдруг стала такой неженкой? – Беллами уселся на солнышке и похлопал по траве, приглашая Кларк присоединиться.

–

Неженкой

? – раздраженно зашипела Кларк, опускаясь рядом с ним.– Вчера вечером ты едва мог держать нож – так тряслись твои руки.

– Ну знаешь, я убил оленя. Сделал все, что должен, и даже больше. А потом,– он замолчал и откинулся на траву,– это же тебя учили потрошить людей.

– На самом деле нет.

Беллами закинул руки за голову и подставил лицо солнечному свету, наслаждаясь его теплом. Это было почти так же приятно, как покувыркаться с девушкой в постели. Может быть, даже лучше, потому что солнце никогда не спросит, о чем он задумался.

– Прости, что обидел,– протянул он, наслаждаясь истомой, затопившей все его тело.– Я знаю, что ты врач, а не мясник.

– Не в этом дело, я имела в виду, что меня арестовали раньше, чем я успела доучиться.

Нотка сожаления в ее голосе странно отозвалась в душе Беллами, и он слабо улыбнулся девушке:

– Ну для шарлатана ты очень классно справляешься.

Кларк уставилась на него, и Беллами на миг подумал, что обидел ее, но тут она кивнула, поднялась и сказала: