Сотня. Трилогия (ЛП)

Он вошел без стука, когда Беллами мыл оставшуюся после завтрака посуду. Воду давали всего на несколько часов в день, и мать обычно работала в это время на солярных плантациях. Беллами был так потрясен этим визитом, что выронил уже отмытую чашку и в ужасе смотрел, как она поскакала по полу и закатилась под шкаф.

Патрульный офицер поводил туда-сюда глазами, видимо считывая информацию с транслятора на сетчатке глаза.

– Беллами Блэйк? – спросил он со странным произношением (на Фениксе все говорили словно целиком затолкав в рот пищевой брикет). Беллами медленно кивнул.– Твоя мать дома?

– Нет,– сказал мальчик так твердо, как только смог. Он специально тренировался, чтоб его голос звучал уверенно.

В дверь вошел еще один охранник, дождался кивка офицера и начал скучным протокольным тоном опрашивать Беллами. Стало ясно, что сегодня он уже задал эти вопросы минимум дюжину раз.

– Имеется ли в вашей квартире запас продуктов питания, превышающий по стоимости три дневных пищевых рациона? – бубнил он, а Беллами отрицательно качал головой.– Есть ли у вас источники энергии, помимо…

Сердце Беллами билось так громко, что, кажется, заглушало голос охранника. Мама миллион раз натаскивала его, проигрывая всевозможные варианты подобного допроса, но он даже не догадывался, каково это, когда глаза офицера обшаривают взглядом все вокруг. Вот этот взгляд остановился на закатившейся под шкаф чашке, и Беллами подумал, что его сердце вот-вот разорвется.

– Ты собираешься отвечать на вопрос?

Беллами вскинул глаза и увидел, что оба охранника смотрят на него в упор. Офицер нетерпеливо хмурился, а второй охранник просто откровенно скучал.

Беллами начал было извиняться, но его «простите» прозвучало как хрип.

– Проживает ли постоянно на вашей территории кто-то, помимо двух зарегистрированных жильцов?

Беллами набрал полную грудь воздуха и выдавил из себя:

– Нет.– Он наконец-то вспомнил изобразить на лице утомленно-раздраженную гримасу, которую они с мамой не раз тренировали перед зеркалом.

Офицер поднял одну бровь.

– Тогда прошу прощения, что мы отняли твое время,– сказал он с наигранной сердечностью и, окинув напоследок взглядом квартиру, следом за вторым охранником вышел вон.

Беллами опустился на колени, слишком напуганный, чтобы ответить себе на засевший в голове вопрос: что произошло бы, если бы они заглянули в шкаф?

Глава 11

Гласс

Плетясь следом за Корой и Хаксли в Обменник, Гласс жалела, что мама не выждала несколько дней, прежде чем раструбить о ее помиловании. Сначала, встретившись с подругами, Гласс была в восторге, и они все втроем дружно лили сегодня утром слезы радости. Но сейчас, глядя, как Кора и Хаксли обмениваются понимающими улыбками с каким-то незнакомым ей парнем, Гласс чувствовала себя более одиноко, чем в тюремной камере.

– Спорим, у тебя куча накопленных баллов? – обнимая Гласс за талию, сказала Хаксли.– Мне завидно.

– У меня есть только то, что мама перевела мне утром,– со слабой улыбкой отозвалась Гласс.– Остальное аннулировали после моего ареста.

Хаксли театрально вздрогнула:

– Я до сих пор не могу в это поверить.– Она понизила голос: – Ты никогда не рассказывала, за что тебя арестовали.

– Ей не хочется об этом говорить,– сказала Кора, нервно оглянувшись через плечо.

«Нет, это тебе не хочется об этом думать»,– мысленно сказала Гласс, когда они свернули в коридор, ведущий к главной палубе В. Это был широкий длинный проход, одна стена которого сплошь состояла из панорамных окон, а вдоль другой стояли скамейки, перемежающиеся искусственными растениями. Стоял полдень, и на большинстве скамеек расположились ровесницы матери Гласс. Они беседовали и попивали чай из корней подсолнуха. Формально за чай полагалось расплачиваться рационными баллами, но Гласс не могла припомнить, когда ей в последний раз доводилось прикладывать большой палец к сканеру. Бесплатный чай был одной из тех многих маленьких привилегий населения Феникса, о которых она ни разу не задумывалась до знакомства с Люком.

Пока девушки шагали по коридору, Гласс чувствовала, что все взгляды направлены на нее. Интересно, их больше шокирует то, что она была в Тюрьме, или то, что ее помиловали, подумала Гласс, и от этой мысли ей стало нехорошо. Девушка вздернула голову и постаралась выглядеть уверенней. Гласс должна была являть собой живой пример правосудия Колонии, поэтому ей придется сохранять лицо, словно от этого зависит ее жизнь. На этот раз именно так и было.

– Как ты думаешь, может, у Кларк тоже есть надежда на помилование? – спросила Хаксли, а Кора бросила на нее короткий встревоженный взгляд.– Вы же там, в Тюрьме, вместе были?

– Боже, Хаксли, сколько можно? – сказала Кора, участливо коснувшись руки Гласс.– Извини,– произнесла она,– просто дело в том, что Кларк забрали вскоре после тебя. Никто поверить не мог, что за месяц арестовали сразу двух девушек с Феникса. А теперь, когда ты вернулась, пошли слухи…

– Все нормально,– сказала Гласс, выдавливая улыбку, означавшую, что она согласна обсуждать эту тему,– но Кларк очень быстро перевели в одиночную камеру, поэтому я ее почти не видела. Так что я не знаю, помилуют ее или нет,– солгала она, памятуя приказ матери молчать об экспедиции на Землю.– И я точно не знаю, когда ей восемнадцать. Меня-то помиловали, потому что мой день рождения уже совсем скоро.

– Ой, да, твой день рождения! – захлопав в ладоши, взвизгнула Хаксли.– Я же забыла, что он уже вот-вот. Мы должны непременно что-нибудь найти для тебя в Обменнике.

Кора кивнула, довольная, что беседа наконец-то свернула в приемлемое русло. Тем временем девушки добрались до цели.

Обменник Феникса располагался в большом холле в самом конце палубы В. Кроме панорамных окон, помещение украшала огромная люстра, предположительно вывезенная из здания парижской Оперы за несколько часов до того, как на Западную Европу упали первые бомбы. Хотя Гласс каждый раз грустила о людях, которые во время эвакуации могли бы занять место люстры, она не могла отрицать: от взгляда на это сокровище захватывает дух. Свет люстры, отражаясь от хрустальных подвесок, танцевал на потолке и окнах, и это было похоже на небольшие скопления звезд, на миниатюрные галактики, вращающиеся и мерцающие над головой. Хаксли выпустила руку Гласс и рванулась к стенду с лентами, не обращая внимания на кучку девушек, умолкших при их появлении. Гласс вспыхнула и поспешила за Корой, чей взгляд был устремлен на киоск с тканями у дальней стены.

Пока подруга рылась в тканях, Гласс с неловким чувством стояла рядом. Под взглядом натянуто улыбавшейся уолденки за прилавком Кора моментально превратила аккуратные штабеля материи в беспорядочный ворох тряпья.

– Только посмотри на это дерьмо,– тихо пробормотала она, отбрасывая в сторону кусок грубого холста и несколько отрезов флисовой ткани.

– Что ты выискиваешь? – спросила Гласс, проведя пальцем по малюсенькому клочку бледно-розового шелка. Несмотря на следы ржавчины и потеки воды по краям, он все равно был невозможно прекрасен, но не стоило даже мечтать о платье, да чего уж там – о сумочке из такого материала: набрать достаточное количество нужных кусочков все равно ни за что не удастся.

– Я миллион лет собирала кусочки голубого сатина, и наконец-то их скопилось достаточно, чтобы сшить комбинашку, но теперь мне нужно подложить что-то под низ, чтобы не смотрелось совсем уж как лоскутное одеяло.– Кора сморщила нос, разглядывая большое полотно прозрачного винила.– Сколько это стоит?

– Шесть,– сказала женщина с Уолдена.

– Вы это не всерьез,– Кора стрельнула глазами в сторону Гласс,– это же занавеска для ванны.

– Зато земной работы.

Кора хмыкнула:

– И кто это подтвердит?

– А как насчет вот этого? – спросила Гласс, держа в руках кусок голубой сетчатой ткани. Он выглядел так, словно когда-то был частью упаковочного мешка, но кто сказал, что теперь его нельзя использовать для шитья одежды?