Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 11



– Куда же они все подевались?

Анжела положила трубку, избегая смотреть на своих посетительниц. Она знала, что если поднимет глаза и встретится взглядом с этими женщинами, то не выдержит и примется им помогать. Поедет вместе с ними к Дине, будет дожидаться подругу, потом разговаривать с Диной, а от одного этого можно поседеть, потому что вытянуть из Дины что-то, когда она не хочет это давать, дело весьма нелегкое. А Анжеле почему-то казалось, что Дина не захочет говорить про то, что интересовало этих двух встревоженных женщин.

– Ну что? – не выдержала та светленькая, которую, как помнила Анжела, звали Лесей. – Вы нам поможете?

– Пожалуйста! – взмолилась и рыжая. – Помогите нам!

У Анжелы было огромное желание ответить отрицательно, но она не смогла. Неожиданно перед глазами у нее встала мордашка рыженького мальчугана, который был так похож и на свою маму, и на отца. А вдруг с его папашей и впрямь случилось что-то неладное? Вдруг сейчас от того, как поведет себя Анжела, будет зависеть жизнь этого человека? Она вот сейчас останется дома, все для нее на этом и закончится, но сможет ли она простить себя потом?

Голос разума требовал от Анжелы, чтобы она осталась дома, никуда не совала свой нос и просто жила себе спокойно, как жила до сего дня. Но другой голос (и откуда он только взялся!) требовал от Анжелы, чтобы она оторвала свой очаровательный упругий зад от стула и помогла этим женщинам.

– Хорошо, – произнесла Анжела. – Подождите, я только оденусь – и отвезу вас к Дине. Может, она и впрямь знает больше моего о том, куда собирались отправиться дальше ваши мужчины.

Она выпалила эту фразу и тут же удивилась тому, как легко вдруг стало у нее на душе. Создавалось такое впечатление, что она сделала именно то, что и должна была сделать для того, чтобы все снова стало хорошо.

Но одеваясь в ванной, Анжела уже снова проклинала себя за мягкосердечие и бурчала себе под нос:

– И зачем я в это впутываюсь? Оно мне надо? Их мужики, пусть бы сами их и искали!

Однако оделась она очень быстро. Краситься вовсе не стала. Волосы захватила на голове блестящей заколкой и мысленно порадовалась тому, что матушка природа наделила ее такими густыми, чуточку жесткими волосами, которые, может, кому и напоминают солому, зато не нуждаются ни в каком особом уходе за ними. Такие волосы что причесывай, что не причесывай, эффект все равно один и тот же.

– Все! Я готова! Пошли!

Анжела взяла ключи от своей машины, но оказалось, что у ее новых знакомых есть своя – очень красивый светло-синий «Гольф», на боку у которого красовалась аэрография – заснеженный зимний лес: по дороге между вековых елей мчится тройка, а в санях сидит улыбающаяся девушка в цветастом платке и шубке, которая не сводит сияющего взгляда со стройного парня, правящего тройкой.

Но у Анжелы не было времени, чтобы насладиться хорошенько этой мастерски нарисованной картинкой, ее спутницы уже сидели в машине и с нетерпением поглядывали на нее.

– Поедем скорее. Тут далеко?

– Не очень. Несколько автобусных остановок. Можно и пешком пройтись, но это займет около получаса.

Так долго ее спутницы ждать были не намерены. Им хотелось как можно быстрее добраться до свидетельницы, которая могла сказать, куда подевались их мужчины. За рулем сидела рыжая, которую, если Анжела правильно запомнила, звали Кирой. И надо сказать, что, хотя Анжела и сама любила быструю езду, так лихо она никогда по дорогам города не гоняла.

Беленькой Лесе тоже было страшно.



– Потише! – попискивала она на подругу. – Мало толку, если до места доедут только наши трупы.

– У нас полно времени, – подтвердила и Анжела, вцепившаяся обеими руками в сиденье. – Дома у Дины по-прежнему никого нет.

Но Кира их не слушала. Она двигалась в плотном дорожном потоке, умело лавируя между другими автомобилями, проезжая на красный свет и не обращая внимания на возмущенное гудение автомобилистов.

Лишь в исключительных случаях Кира высовывала свою рыжую голову в окно и кричала:

– Я очень тороплюсь! Извините меня!

И проезжала дальше под неумолчное гудение чужих сирен. С Анжелы с непривычки и от страху сошло семь потов. Она уже всерьез жалела, что согласилась помогать этим женщинам. Ведь чувствовало же ее сердце, что это потребует от нее немалых сил.

Наконец они добрались до дома, где жили Дина, ее мама, брат и сосед. В квартире было три комнаты: в одной проживал сосед, в другой брат, и третью, самую большую, занимали Дина с матерью. Но хотя комната и называлась большой, ее площадь не превышала восемнадцати метров, так что двум взрослым женщинам было в ней тесновато.

Но, несмотря на трудности, жили Дина с матерью дружно, душа в душу. Мама у Дины вообще была замечательная, во всяком случае так считала она сама лично. А считала она так потому, что детям своим позволяла решительно все, такова была ее главная педагогическая идея. Правда, когда мама Дины пыталась озвучить эту идею в школе перед классной руководительницей, которая вызывала женщину к себе по поводу неудовлетворительной успеваемости ее чад, то получила жесткий отпор:

– Детей надо воспитывать, а вы их распускаете! У вас отличные дети, они обладают способностями, но вы позволяете им лениться, а это до добра еще никого не доводило.

Разумеется, учительница моментально стала врагом номер один для матери Дины, а сама Дина и ее брат оказались полностью предоставленными самим себе и своим прихотям. Если раньше им позволялось почти все, то теперь они могли делать абсолютно все что хотели. Двойки, замечания и даже выговоры, появляющиеся в дневниках детей, их мать объясняла всегда одинаково и очень просто: ее детям досталась ужасная, просто катастрофически бесчувственная и жестокая училка, которая ровным счетом ничего не понимает в педагогике.

Тот факт, что двойки и замечания появлялись по всем предметам, а классная вела только математику, Динина мама тоже могла объяснить. Ясное дело, противная баба просто подговорила своих коллег-учителей, чтобы те цеплялись к двум замечательным детям и специально занижали им оценки. Проверить, насколько ее обвинения соответствуют правде, и хотя бы разок взглянуть в тетрадки своих обожаемых чадушек женщине и в голову не приходило. Зачем? И так все ясно.

Хотя Анжела иногда думала, что, возможно, Людмила Петровна отнюдь не была такой уж дурой. И в тетради и дневники своих детей не заглядывала потому, что просто боялась увидеть там нелицеприятную правду. Кто его знает, как там было на самом деле, но в итоге Дина и ее брат выросли на редкость распущенными созданиями, которые были твердо уверены лишь в одном, а именно в том что эта планета крутится исключительно для того, чтобы было хорошо им.

Анжела и сама не могла толком объяснить, как получилось, что они с Динкой в последнее время так крепко сдружились. В школе были в одной компании, но близкой дружбы между ними не водилось. Да и после школы их пути-дорожки разошлись в разные стороны. Но вот в последние годы они ни с того ни с сего взяли и сдружились. Особенно на этой дружбе настаивала Дина, которая после развода с мужем, оставшись одна, очень хотела ситуацию изменить и потому рассчитывала в этом плане на Анжелу.

– Возле тебя постоянно куча мужиков крутится, – так объясняла она подруге свою позицию. – Может, кто-нибудь из них обратит на меня внимание. Ты ведь не будешь возражать? Отдашь мне хоть кого-нибудь? Конечно, не самого паршивенького. Паршивых и у меня самой в избытке!

Анжела бы с радостью пожертвовала любым из своих кавалеров или даже ими всеми, лишь бы ее подруга была счастлива. Но вот странная штука, если на Анжеле все эти мужчины были готовы жениться хоть завтра, то когда Дина заводила речь о том, что сама не прочь прогуляться к алтарю, мужчины немедленно слепли, глохли, а наименее стойкие так и вовсе пускались в бега.

Так что, несмотря на все свои старания, Анжела так и не сумела выдать Дину замуж ни за одного из своих ухажеров.

Обо всем этом Анжела думала, пока они втроем сидели на деревянной лавочке, кем-то из жильцов заботливо поставленной прямо напротив дверей квартиры Дины, и дожидались возвращения ее обитателей. До сих пор поговорить с самой Диной им так не удалось. Но ее мама, до которой Анжела в итоге все же дозвонилась, сообщила ей, что сейчас расплачивается на кассе, говорить не может, но будет дома минут через пять-десять, тогда они и поговорят.