Страница 247 из 250
— Стой там! — велела она.
Успех задыхался, его слегка мутило.
— Утеха, не надо.
— Слишком поздно. — Она откинула темную прядь с лица. — Уже сделала.
Он встал, держа руки так, чтобы она могла их видеть.
— Зачем все это, Утеха?
— Вик, — ответила она. — Теперь это почти все из-за Вика.
— Его больше нет. Ты ничего не можешь для него сделать.
— Еще посмотрим. — Несмотря на жару, ее била дрожь. — Знаешь, это я виновата. Я была одной из тех, кто рекрутировал его. Но он должен был только передавать информацию. — Ее голос дрожал. — Должно быть, они заставили его стать «факелом». Я убила его, Успех. Я убила своего брата.
— Послушай меня, Утеха. Он не был «факелом». Это был несчастный случай.
Рука на гранате задрожала, но потом вновь окрепла.
— Ты не это сказал утром, когда был не в себе. — Она посмотрела на него с жалостью. — Сказал, что пытался спасти его. Вот чему я верю.
Успех сделал полшага.
— Но как помогут кому-либо поджоги в Литтлтоне? — Еще один маленький шаг. — На наших фермах?
Утеха попятилась.
— Ты же знаешь, что они смогут остановить огонь. Твои внешние дружки. Они в силах заставить Сообщество принять решение, надавить на Джека Винтера, чтобы он сделал то, что правильно. Вот только они не заботятся о нас. Пришли взглянуть, никогда ничего не делают. — Она засмеялась низким, надтреснутым смехом. — Но теперь сделают. Надеюсь, это мелкое отродье сейчас умирает от ужаса.
— Но ведь они заботятся, — Люнг крепко прижимал руки к бокам — иначе замахал бы на нее. — У Мемзен есть план.
Успех надеялся на то, что ему еще, возможно, удастся спасти жену.
— Ты должна верить мне, Утеха. Они заставят Сообщество начать переговоры с пакпаками.
— Верно. — Ее лицо исказила гримаса. — И ты не видел, как Вик поджег себя.
— А ты правда веришь, что сможешь их сжечь? Благородный Грегори в безопасности, Утеха. Как и Мемзен, и Л'юнги. Их «остров» прилетел за нами. Вот почему я добрался сюда так быстро. Они в воздухе. — Успех указал назад, через плечо. — Ждут меня над Коттеджем.
Увидев, что Утеха отвела от него взгляд, он бросился вперед и схватил руку с гранатой. Они двигались в некоем подобии пируэта. А потом Успех споткнулся и упал.
Утеха отступила от него. Встряхнула головой. Нажала на запал.
Граната превратилась в шар, взорвавшийся двумя огненными потоками в разные стороны. Один метнулся высоко в кроны деревьев, другой ударил в землю и затанцевал у ее ног. Она закричала, граната выпала из обуглившейся руки. Громадные языки пламени лизали ноги, одежда занялась огнем. Роскошные волосы превратились в ничто.
Успех тоже завопил. Смотреть, как все это происходит вновь, было хуже любого кошмара. Когда Вик взорвал бомбу, пламя мгновенно объяло его. Успех пытался сбить его ног, чтобы, катая по земле, унять безжалостные языки. Но Вик оттолкнул его. В горящей одежде, с руками в огне, Вик нашел в себе силы сопротивляться Успеху.
И тем спасти ему жизнь, когда разорвалась вторая бомба.
Но здесь ведь не река Моту, а Вик уже мертв. У Утехи, его Утехи, была только граната, предназначенная для противодействия огню, а не собранная террористами-пакпаками. Нижняя часть тела женщины, облитая «жидким огнем», пылала. Но он мог видеть лицо, дикие, страдающие глаза, рот, скривленный от нечеловеческой боли, и последнюю гранату, болтающуюся на груди.
Успех бросился к жене и сорвал с фуфайки гранату. Схватил Утеху, с безумной силой поднял ее на руки и понесся к реке. В голове билась лишь одна дикая мысль: беги он быстрее — и не почувствует боли. Он знал, что уже горит, но должен был спасти ее. У него никогда не было возможности спасти Вика, пользуйся случаем, сказал отец, и Благородный Грегори тоже предупреждал не тратить свою удачу. Но боль слишком быстро поднималась все выше. Вопли Утехи заполнили его голову, и затем Успех полетел. Он упал в прохладную воду, и Утеха не сопротивлялась, когда он потянул ее глубже, считая «раз, два, три, четыре, пять». Вытащил ее на поверхность, крича: «Дыши, дыши!» — и, когда она схватила воздух, потащил снова вглубь. «Два, три, четыре, пять», и, когда вынырнул вновь, она не шевелилась. Его бедная обгоревшая Утеха потеряла сознание или умерла у него на руках, но по крайней мере пламени на ней больше не было.
На них обоих.
XVI
Свет, слепящий нас, представляется нам тьмой. Восходит лишь та заря, к которой пробудились мы сами.[288]
Во сне Успех сидел с Утехой на кухне в Коттедже Прилежания. Она облачилась в пижаму цвета яшмы, и повсюду были пироги. Яблочные и вишневые, они заняли весь стол, стояли в углах кухни. Те, что с черникой, бузиной и голубикой, выстроились на новом дубовом полу у стены, оклеенной обоями с узорами из ипомеи. Эти обои Утеха заказала в Провиденсе. Там, где живет мать Успеха. Может быть. Он должен это выяснить. Утеха поставила на холодильник праздничный грушевый сидр и пироги с персиковой начинкой, а на кресле уместила два пирога с ревенем. Что бы ни думали о ней люди в Литтлтоне, все соглашались, что она печет лучшие пироги на свете. Во сне ее идеей были пироги. Она напекла их столько, что им должно было хватить до конца жизни. Пироги ему понадобятся, если она уйдет. Но во сне она совсем не собиралась уходить, а он, в общем-то, и не хотел, чтобы она уходила. Кроме того, она точно не собирается садиться на поезд до Лонгвока в этой пижаме. Такие одежды спадают с вас, даже если на них просто подышать. Гладкая тонкая ткань мягко скользит по ее коже. Во сне она прокладывает себе дорогу мимо черничного пирога, чтобы поцеловать Успеха. Сначала прикосновение похоже на обещание. После такого поцелуя он должен выбить ногой дверь в спальню и сбросить одежду. Но поцелуй заканчивается вопросом. И ответом «нет». Успех не хочет, чтобы эта женщина опять была несчастна из-за него. Не хочет осушать ее слезы или…
— Хватит спать, сынок, — прорезался сквозь сон резкий голос. — Вставай, возвращайся к миру.
Успех заморгал, потом задохнулся от разочарования. Это нечестно. Ему не удалось удержать ни Утеху, ни пирог. Странная комната, в которой он очутился, казалась громадным окном, заполненным солнечным светом. И в нем виднелись темные тени, одна из которых двигалась. Холодная рука легла ему на лоб.
— Тридцать семь и две, — сказал робврач. — Но небольшой жар вполне допустим.
— Доктор Нисс? — спросил Успех.
— Я никогда не рад опять встречаться со старыми пациентами, сынок. — Робврач посветил в глаза Успеху. — Ты знаешь, где находишься? Ты был немного не в себе, когда тебя привезли.
Успех облизал губы, пытаясь произнести слово.
— В госпитале?
— На «острове» достойнейшей Мемзен. Открой рот и скажи «а-а-а». — Робот провел медпальцем по языку Успеха, оставляя легкий след с привкусом, похожим на моторное масло.
— «Острове»? — Было что-то важное, что Успех никак не мог вспомнить. — Как вы сюда попали?
— Меня зовут, я прихожу, сынок, — ответил робврач. — Я могу быть везде, где есть робот. Хотя это не полное воплощение. Чувствуешь себя в два раза меньше.
Успех понял, что робот отличается от того, в госпитале. У этого были две руки с клешнями, а глаз располагался над лобной пластиной. Что он имел в виду, говоря о повторении? Затем память о пожаре с ревом заполнила голову.
— Утеха! — Успех попытался сесть, но робврач толкнул его обратно на подушку. — Она в порядке?
— Все еще с нами. Мы спасли ее, и пока она жива. Но об этом поговорим позже, после того как осмотрим твои ожоги.
— Как долго я здесь? Они остановили пожар?
Робот дотянулся до шеи Успеха, расстегнул больничную одежду и спустил ее до талии.
— Я не давал тебе очнуться всю прошлую ночь и большую часть сегодняшнего дня, чтобы имплантаты смогли прижиться.
288
Пер. 3. Александровой.