Криптономикон

Он вносит ее в дом, где гвалт стоит всегда, а не только накануне военного вторжения со стороны Японской империи. Тем не менее, когда Глория появляется на руках у морского пехотинца США в первый час после объявления войны, все ведут себя так, будто среди комнаты материализовался Христос с девой Марией через плечо. Повсюду пожилые женщины простираются ниц, словно пустили горчичный газ. Однако они просто возносят хвалу Господу! Глория ловко спрыгивает на высокие каблуки – слезы исследуют безупречную геометрию ее щек – и целует всех членов рода. Три часа ночи, но все дети на ногах. Шафто видит взвод мальчишек лет примерно от трех до десяти. Все они потрясают деревянными мечами и ружьями. Все таращатся на Шафто в умопомрачительной форме, и все как громом поражены; он мог бы забросить по баскетбольному мячу в рот каждому. Уголком глаза он видит пожилую женщину, состоящую с Глорией в немыслимо сложном родстве и уже со следами ее помады на щеке. Женщина движется наперехват с явным намерением облобызать. Шафто понимает, что вырвется сейчас или никогда. Не обращая внимания на женщину и по-прежнему глядя только на мальчишек, он замирает по стойке «смирно» и отдает честь. Мальчишки козыряют, вразнобой, но очень молодцевато. Бобби Шафто поворачивается на каблуках и строевым шагом выходит в дверь. Он думает, что вернется в Малате завтра, когда все немного успокоится, проведает Глорию и ее близких.

Больше он ее не увидит.

Он возвращается на корабль. Все увольнения отменены. Ему удается поговорить с дядей Джеком, который подходит на моторке, так что можно перекрикиваться. Дядя Джек – последний из манильских Шафто. Эта ветвь семьи берет начало от Нимрода Шафто, из Теннесийских Добровольцев. Какой-то филиппинский повстанец под Кигуа прострелил Нимроду правую руку. Очнувшись в манильском госпитале, старый Нимрод, или Левша, как звали его с тех пор, понял, что ему нравится мужество филиппинцев, ради убийства которых пришлось изобрести новый мощный класс револьверов (кольт 45-го калибра). Более того, ему понравились их женщины. Нимрода тут же комиссовали. Выяснилось, что на военную пенсию по инвалидности в местной экономике много что можно сделать. Он занялся экспортной торговлей на берегу реки Пасиг, нашел себе жену – наполовину испанку, родил сына (Джека) и двух дочерей. Дочери со временем уехали в Штаты, в Теннеси, где Шафто обитали с тех самых пор, как в 1700-х освободились от кабального контракта, по которому попали в Америку. Джек остался в Маниле и унаследовал отцовское дело, но так и не женился. По манильским стандартам он неплохо зарабатывал и всегда оставался чем-то средним между просоленным морским волком и надушенным денди. С мистером Паскуалем они были партнерами лет сто. Так Бобби Шафто познакомился с мистером Паскуалем и так впервые увидел Глорию.

Когда Бобби Шафто сообщает последние слухи, у дяди Джека вытягивается лицо. Никто не хочет верить, что скоро на остров нападут японцы. Его следующие слова должны быть: «Пропади все пропадом, я сваливаю отсюда, пришлю открытку из Австралии». Вместо этого он говорит: «Через пару дней загляну тебя проведать».

Бобби Шафто прикусывает язык и не говорит, что думает, а именно, что он морпех, и на корабле, и сейчас война, а в военное время морпехи на корабле редко остаются на одном месте. Он просто стоит и смотрит, как дядя Джек пыхтит прочь на моторной лодке, снова и снова поворачиваясь, чтобы помахать модной панамой. Матросы вокруг Шафто смотрят, посмеиваясь, но с некоторым восхищением. Вода кишит шлюпками: все военное оборудование, которое не вмуровано в бетон, грузят на корабли и везут на Батаан или Коррехидор, а дядя Джек в бежевом костюме и панаме стоит в полный рост и с апломбом лавирует между шлюпками. Бобби Шафто провожает его глазами, пока моторка не исчезает за изгибом реки Пасиг, и думает, что он, наверное, последний в семье видит дядю Джека живым.

Несмотря на все приготовления, отбытие застигает его врасплох. Корабль среди ночи сходит со стапелей без традиционных прощальных церемоний. Считается, что в Маниле полно японских шпионов, а для нипов милое дело – потопить полный корабль опытных морских пехотинцев.

Манила исчезает в тумане. Мысль, что он с той ночи не видел Глорию, – словно медленное сверло дантиста. Как она там? Может, все постепенно устаканится, фронты определятся и он добьется назначения в эту часть света? Старый черт Макартур будет стоять насмерть, и даже если Филиппины падут, Франклин Делано Рузвельт не оставит их надолго в руках врагов. Если повезет, месяцев через шесть Бобби Шафто будет идти маршем по Тафт-авеню Манилы, вслед за оркестром; может, с одним-двумя пустяковыми боевыми ранениями. Колонна достигнет участка улицы, где, растянувшись почти на полмили, выстроились Альтамира. На середине пути толпа расступится, Глория выбежит, вспрыгнет ему на руки и покроет его жаркими поцелуями. Он внесет ее по ступенькам в маленькую уютную церковь, где священник в белом облачении будет ждать с улыбкой на лице…

Грезы рассеиваются в грибе оранжевого пламени над американской военной базой. Она горела весь день, и сейчас просто рванула очередная цистерна с горючим. Жар чувствуется за мили. Бобби Шафто на корабле, в спасжилете на случай, если их торпедируют. В свете взрыва он оборачивается на товарищей. Все они, тоже в спасжилетах, с застывшими усталыми лицами, смотрят на пламя.

Манила в полумиле за кормой, но с тем же успехом до нее может быть тысяча миль.

Он помнит Нанкин и что устроили там японцы. Что было с женщинами.

Когда-то, давным-давно, был город, и он звался Манила. Там жила девушка. Ее имя и лицо лучше забыть. Бобби Шафто начинает забывать изо всех сил.

Пешеход

«УВАЖАЙ ПЕШЕХОДА» – гласят уличные знаки в Маниле. Как только Рэнди их видит, он понимает, что дело плохо.

Первые две недели жизни в Маниле его работа заключалась в ходьбе. Он ходил по городу с портативной джи-пи-эской, замерял широты и долготы. В гостиничном номере шифровал данные и по электронной почте отправлял их Ави. Они становились частью интеллектуальной собственности компании «Эпифит». Ее активами.

Теперь, сняв офисное помещение, Рэнди упрямо ходит туда пешком. Он знает: стоит один раз взять такси, и с прогулками покончено.

«УВАЖАЙ ПЕШЕХОДА» – гласят знаки, но водители, среда обитания, местные правила землепользования, сама планировка города – все обливает пешехода заслуженным презрением. Рэнди больше бы уважали, если бы он ходил в офис на ходулях и в тюбетейке с пропеллером. Каждое утро портье спрашивает, вызвать ли такси, и всякий раз едва не падает в обморок, услышав отказ. Каждое утро перед отелем таксисты, облокотясь на капот и куря, кричат ему: «Такси? Такси?» Когда он отказывается, они острят между собой на тагальском и громко хохочут.

На случай, если Рэнди еще не все понял, новенький белый с красным вертолет спускается над парком Рисаля, поворачивает раз или два на месте, как собака, выбирая лежку, и зависает недалеко от пальм прямо перед входом в гостиницу.

У Рэнди вошло в привычку идти к Интрамурос через парк Рисаля. Это не самый короткий путь. Самый короткий – через ничейную территорию, большой опасный перекресток, облепленный самодельными лачугами безработных (опасны машины, не безработные). С другой стороны, по пути через парк достаточно отбиться от легиона проституток. Впрочем, Рэнди это нетрудно. Проститутки не могут уяснить, почему богатый человек, живущий в гостинице «Манила», каждый день по собственной воле ходит пешком. Они отступились, сочтя его психом. Он перешел в разряд иррационального, того, что принимают на веру, а на Филиппинах эта категория практически безгранична.

Рэнди не мог взять в толк, откуда так воняет, пока не заметил в тротуаре большую прямоугольную дыру и, заглянув туда, не увидел стремительный поток нечистот. Тротуар просто закрывает канализацию. Доступ к ней обеспечивают бетонные плиты, в которые вмурованы стальные скобы. Сквоттеры прилаживают к скобам проволочные ручки, чтобы в любой момент поднять плиту и устроить общественную уборную. На плитах выдавлены инициалы, названия бригад или метка изготовителя; умение и проработанность деталей варьируют, но рвение неизменно на высоте.