Страница 100 из 129
14.2.1942 г.
«Пойми, моя дорогая, что все письма так меня согревают и вдохновляют на дальнейшую борьбу с фашистскими гадами. (…)
Я уже писал – куда девалась наша веселость – все как будто все ты увезла с собой, а у нас сделалось так скучно; но только одно – надо бить фашистскую гадину – это вдохновляет всех нас. Пиши чаще – это одно наше утешение.
Дорогая Аля! Теперь разреши поздравить тебя с высокой правительственной наградой – медалью за отвагу. Ты теперь обогнала тов. Кузина: он имеет медаль «За боевые заслуги», а ты уже сразу получила вторую: «За отвагу». Искренне рад, да не только я. Меня поздравляли все наши сотрудники. Кроме тебя из наших еще несколько также наградили разными медалями.
Кроме того, скоро ожидает тебя и очередное звание. Как получу, немедленно сообщу.
Дорогая Аля! Только не дождалась ты – я бы тебе торжественно эту награду вручил. Сейчас принимают меры, как переслать тебе медаль. Еще раз поздравляю – ты ее заслужила».
21.2.1942 г.
«Дорогой Алюсик, из твоего подстаканника никто еще не пил и пить не будет. Мне очень радостно и приятно, что ты так стремишься ко мне (может быть, это только в письмах). Я тебе неоднократно говорил на этот счет. Мое мнение, мое отношение к тебе – ты знаешь. Я тебя встретил – полюбил – пережил с тобой очень немного хорошего, потом тяжелое время и опять немного хорошего, мне кажется, отличного времени. Вспомни хотя бы наше житье в деревушке, где нас фотографировал Копли. Не правда ли? Я сейчас только и живу воспоминанием о тебе, моя дорогая Аличка.
Мы живем в маленькой деревушке старым колхозом: Маруся, Кузин, Хохлов, Воробьев. Маруся нас не обижает и кормит хорошо. Вот и сейчас стоит тут рядом и просит, чтобы я тебе от нее написал привет, что я и исполняю.
Твои приказания все исполняются в точности. За этим следит Кузин. Но, дорогой Алик! Все это не то. Я уже неоднократно тебе писал, что ты увезла с собой от нас много веселья. (…)
Многое хочется сказать, а вернее, почувствовать тебя вблизи себя, а тебя нет. Но я прошу тебя – не скучай, не волнуйся и, главное, береги свое здоровье».
28.2.1942 г.
«Когда была получена газета, в которой было объявлено, что в/врач 3-го ранга Подмазенко Агнесса Павловна награждена правительственной наградой – медалью «За отвагу», то представь себе, я здесь за тебя столько получил поздравлений, что в одном письме и уложить невозможно, а отвечать на все только надо через газету».
3.3.1942 г.
«2) Дорогой Алик, теперь немного о себе. Мы живем колхозом: я, Кузин, Маруся-повар, Бородаченко, Хохлов и Воробьев. Должен тебе сказать, что Кузин в точности исполняет все твои приказания, а сегодня я ему прямо-таки зачитывал твои выдержки. Маруся – повар оказалась на высоте своего дела. Шуру терпеть не может. Куликов теперь кушает отдельно. Совместно с Шурой, а мы кушаем: я, Сандалов и Паша; и готовит нам Маруся.
Сандалов кушает у нас в доме и никак не нахвалится Марусей. Мы каждый день, когда кушаем, вспоминаем тебя, ибо это ты рекомендовала нам Марусю – мы так и поступили и не обижаемся. Кузин, конечно, тоже кушает у нас. Дорогая Аля, как ты добра и вспоминаешь часто обо мне. Когда я перечитываю твои письма, мне иногда приходит невольно в голову, правда, не совсем хорошая мысль, что ты мне пишешь много о том, что тебе скучно без меня, и не думаешь ли там чем развлечься без меня. Хотя я тебе заранее пишу, что это нехорошая мысль. А мое отношение к тебе, мой дорогой и родной Алик, ты, наверное, уже изучила лучше, чем я. Мне иногда кажется, что у меня так много с тобой счастья, что начинаю даже бояться, как бы мне его сохранить».
4.03.1942 г.
«Дорогой и милый Алюсик! Я крайне взволнован. Пишу тебе письмо аккуратно, а ты в каждом письме мне даешь упреки, что я тебе ничего не пишу! Милый Алик! Вчера я получил открытку от Жени Свердличенко. Он шлет тебе привет. Он думает, что ты еще со мной. Он заходил на нашу старую квартиру, откуда мы с тобой улетели, и ему там все время говорили, что мы вернемся.
Это так сказали потому, что мы при своем отъезде, помнишь, говорили, вероятнее всего, что вернемся обратно».
5.3.1942 г.
«Алик, ты пишешь, что скучаешь. Ты думаешь, я не хочу тебя видеть у себя, всюду быть с тобой – ведь это моя мечта. И ты прекрасно знаешь это, поэтому будем терпеливо ждать. Ведь дело, в конечном счете, в тебе, а не во мне. Ты вспомни, как ты стремилась уехать от меня и как я тебя всячески задерживал и отдалял день твоего отъезда. А сейчас я так жду, с каким нетерпением жду твоего приезда. Поэтому, как совершенно правильно ты и пишешь, что основное – это время. Мне кажется, что май месяц кажется наиболее подходящим месяцем для твоей поездки ко мне. Я, конечно, хотел бы и раньше, но ты понимаешь, что если будет у тебя раньше 22 апреля, то я ведь на тебя крепко рассержусь. В силу этого, конечно, лучше поездку планировать на май. (…)
Кузин и Маруся исключительно заботливо относятся ко мне. Моемся тоже часто, больше дома. Один раз ездил в баню, но оттуда возвращался и немного простудился. Теперь моюсь дома. Вот сейчас пишу тебе письмо, и Маруся стоит рядом и просит, чтобы я от нее передал тебе привет. То же просит и Кузин. Все твои приказы выполняются в точности. Все ждут тебя. Только Шура, которая ушла к Куликову, говорила, что ты ее прогнала от меня. Теперь они от нас далеко. Куликов орден получил, а я еще нет».
18.03.1942 г.
«Прежде всего разреши сообщить тебе, что я получил новое назначение. Меня назначили заместителем старшего надо мной хозяина, но только не моего, а немного севернее. И сейчас я перебрался ближе к тому месту, где живет твоя бабушка. Живу недалеко от этого большого города. Дорогой и милый Алик! Ты все же не поверишь, какое большое у меня счастье. Меня еще раз принимал самый большой человек в мире. Беседа велась в присутствии его ближайших учеников. Поверь, что большой человек хвалил меня при всех. И теперь я не знаю, как только можно оправдать то доверие, которое мне оказывает ОН. (…)
Дорогой и милый Алик. Я крепко, крепко по тебе уже соскучился и никак не дождусь того дня, когда ты снова будешь со мной. Поверь, что это не слова, а естественно. Очень беспокоюсь о твоем здоровье. Милый и дорогой Алик! Прошу тебя, не нервничай, тебе это вредно. Береги себя и будущего. Береги себя как можно осторожнее, особенно последние дни. Я хотя и сам и на фронте, а душа моя вместе с тобой, так, видимо, и у тебя, только разница та, что ты сама в тылу, а душа у тебя на фронте».
Без даты.
«Ты не поверишь, как хорошо читать твои письма. Какие они хорошие, проникнуты искренностью, любовью, заботой и вообще всеми лучшими, какие есть еще, качества и чувства. Разреши их все считать искренними и от чистого твоего сердца, не так ли? Ты видишь, что я даже пустился в лирику. Настолько я обрадовался и переживаю сейчас лучшее настроение. Конечно, еще бы лучше, сама понимаешь, скорее увидеть тебя и бесконечно целовать и смотреть в твои чудные (не чудные) глазки. Поверь, что я уже начинаю скучать сильнее прежнего, особенно сегодня после твоих писем. (….)
Милый Алик! Ты очень скромна, а я недогадлив. Вот сегодня я получил жалованье. Прошу тебя, напиши, сколько тебе нужно денег, – вышлю немедленно. А если я тебе не высылал до сего времени, то считал, что и у вас там купить особенно нечего. У меня ведь все же на них можно купить хорошие вещи».
26.4.1942 г.
«И особенно беспокоит потому, что эта связь перервалась как раз в такое время, когда мне особенно хотелось бы не только знать все о тебе, а и узнать о нашем дорогом – сыне (или дочери), – чего я сейчас сказать не могу. Как хотелось бы все это узнать быстрее. Так хочется узнать – как все ли благополучно обошлось и особенно как твое дорогое для меня и нашего ребенка, здоровье, а заодно, и как здоровье и какой у нас с тобой получился ребенок? Все это естественно, меня сильно волнует».